Читаем без скачивания Привал на Эльбе - Петр Елисеев

— Все это ложь! — выхватил профессор газету, скомкал и бросил в угол. — Не читайте.

— Нет, прочту, — проговорил машинист. — Что-то подозрительно…

Профессору стало больно и смешно. Как запятнали его имя! Торрен уперся подбородком о ладони и пальцами хлопал себя по вискам. Он невольно улыбнулся, представив, что попал в эту зону, как медведь на горячую плиту.

— Улыбаетесь? — с упреком спросил хозяин.

— Бывают улыбки хуже слез, — со вздохом проговорил профессор. — Подстроили мне эту гнусность.

— Как это подстроили? На снимке ясно видно, что вы собственноручно подписываете статью.

— Подпишешь, если к виску пистолет приставят.

— Пистолет увидел — и совесть продал? — с насмешливой жалостью сказал машинист. — Уходите из моего дома. Нечестный вы человек.

Профессор не стал ни спорить, ни извиняться, ни доказывать, что врасплох и медведь труслив. Машинист прав, жестоко осудив его за трусость. Профессор поблагодарил его за приют и ушел.

На улице от стыда и волнения ему стало дурно, чуть не распластался на тротуаре — успел опуститься на ступени крыльца. Пить хотелось, но даже стакана воды не на что купить. «Нищий профессор — вот название мне». Что же делать дальше? Куда идти? Он пошел в редакцию газеты.

Редактор встретил Торрена любезно, предложил резиновой жвачки. «Подавились бы вы этой пакостью», — подумал профессор. Редактор гебауэровской газеты сказал, что он очень доволен статьей и спросил, угодно ли уважаемому автору получить гонорар марками или долларами, как за особо важный материал?

— Гонорар возьмите себе чем угодно, — сказал профессор. — А мне представьте возможность поместить опровержение в вашей газете.

Редактор сразу сообразил. Он не стал огорчать профессора отказом, а подал ему бланк на получение гонорара назвал сумму и попросил милостивого автора приписать: долларами. После этого редактор положил перед профессором лист бумаги и также вежливо попросил написать опровержение.

Доверчивый профессор ушел. На душе у него стало легче. Появится заметка — совесть его будет чиста. Откуда он мог знать, что в тот самый момент редактор бросил опровержение в корзину и пошел получать его гонорар? Не знал профессор и того, что редактор из тех доброхотов, у которых и кошки приносят цыплят.

Торрен пришел на станцию разведать, удастся ли проскользнуть в восточную зону. Но не так-то просто. Нужно иметь разрешение коменданта. Но к нему идти, все равно что разбудить спящую собаку. Кто такой? А, знаменитый автор статьи! Шаркнет какой-нибудь янки, и начнутся новые шантажи. Голова кругом пошла у профессора: попал как заяц на псарню. Стал он слоняться по вокзалу. Ноги подкашивались — устали. Сесть негде, кроме как за стол в кафе.

Кафе ничем не отличалось от других питейных заведений. Необыкновенно странным казалось профессору поведение посетителей в военной форме. Все они были, в пилотках, и все курили. Многие из них свои кованые ботинки держали на стульях, а коленями упирались в столы. Профессор не мог больше стоять на ногах, примостился возле крайнего стола и сказал официанту, подскочившему с меню, что просто малость посидит.

Ворвался в кафе Курц, только что прибывший с берлинским поездом. Не может же он не выпить с дороги. Немного погодя вошли два американских сержанта, постучали стаканами о графин, заказали кока-колу и закинули ноги на стулья, качнув коленями стол. Вино перед Курцем разлилось. Не таков Курц, чтобы промолчать. Он столкнул ноги непрошеных гостей и знаком попросил у официанта вина. Сержанты тоже не сочли нужным ни извиниться, ни объясниться. Они сразу показали, на что способны. Схватили Курца с двух сторон за плечи, приподняли со стула и под счет «раз» кулаками ударили его в грудь. Курц отлетел метра на два, шлепнулся о стену. Янки повторили свой прием: под счет «два» отбросили немца к двери. Курц бухнулся у ног профессора Торрена. Сержанты должны были повторить свой прием и третий раз, чтобы непокорный немец открыл дверь головой и вылетел за порог. Они подхватили Курца с окровавленным лицом и сказали «три».

Профессор Торрен вскипел. В нем заговорило национальное самолюбие. Почему чужеземцы топчут достоинства его народа, обращаются с немцами, как мясники с быками? Он подскочил к Курцу, загородил его собой и сказал по-английски:

— Вы не имеете права так обращаться с немцами. Я пожалуюсь вашему начальнику.

— Это не имеет значения. А право мы показали бы вам, но мы не тронем вас: вы говорите по-нашему. О’кэй! — захохотал сержант и потянул кока-колу.

Курц с профессором пошли искать медпункт. Недалеко от вокзала они над старым товарным вагоном прочитали надпись: «Амбулатория». Девушка в белой косынке с красным крестом протянула талончик.

— Платить не буду. У нас вся медицина бесплатная, — ломился Курц в открытую дверь.

— Где у вас? — спросил пожилой немец с портфелем, подошедший к амбулатории.

— В восточной зоне, — с апломбом отрезал Курт.

— Если вы из восточной зоны и так бедны, то я заплачу за вас, — сказал человек с портфелем.

— Кто беден? — воскликнул Курц. — Я вас куплю вместе с вашим портфелем, — показал он пачку денег.

— Тогда платите.

— Нет, не буду платить принципиально.

— Дешевый принцип, когда морда в крови.

— Кто вы такой? — уставился Курц на пожилого немца.

— Я Делер, вице-председатель социал-демократической партии.

— О, какая приятная встреча! Я слышал о вашем патриотизме! — воскликнул Торрен и рассказал о своих злоключениях.

— Это ваша статья? — показал Делер газету.

— К несчастью, моя, — нахлобучил еще ниже свою широкополую шляпу Торрен и отвернулся.

Делер крайне заинтересовался автором. Он посочувствовал профессору по случаю того, что было описано в статье. Торрен не стал объясняться: противно было. Делер сказал, что назначено городское собрание, что сам Гебауэр сделает доклад о травле социал-демократов в восточной зоне. Торрен спросил, где можно достать пропуск на собрание.

— С этим пропуском, — указал Делер на портрет профессора в газете, — можно занять место председателя. Приходите, я устрою все. Наверно, выступите.

Социал-демократы собрались в том кафе, где янки подбили Курцу скулы. На танцевальных подмостках стояли два приставленных друг к другу стола, покрытых коричневой бязью. Пришел на собрание и Торрен. Его участливо встретил Делер. На подмостки взошел Гебауэр. За ним поднялись Делер и вездесущий Хапп, приглашенный на собрание в качестве гостя от союза бывших офицеров.

Гебауэр предложил выразить соболезнование старому социал-демократу профессору Торрену, пострадавшему-де от русских. Затем Гебауэр заговорил о благоденствии в западной зоне Германии. В заключение Гебауэр снова вернулся к своей газете.

— Статья старейшего социал-демократа Торрена призывает нас к борьбе за освобождение наших восточных братьев.

Профессор Торрен то и дело брался за лоб. У него от перенесенного волнения сильно разболелась голова. Он не мог вообразить, как Гебауэр смастерил такую пышную ложь. Торрен незаметно из-за выступа стены глянул на членов президиума. Гебауэр мило, с довольной улыбкой на лице шептался с Хаппом. Делер сидел за другим концом стола и все время смотрел на страдальца Торрена. Волнение профессора переходило в нервный приступ. Или он сейчас свалится с ног, или поднимет сжатые кулаки вверх и крикнет благим матом: «Свяжите их!» Он выпил бутылку лимонада, приготовленного организаторами собрания, вышел на середину зала. Вспыхнули аплодисменты— люди узнали оплакиваемого Гебауэром профессора. Забили в ладоши и члены президиума. «Просим, просим!» — гремело в зале.

— Я тридцать лет социал-демократ и никогда не торговал правдой. Правда сама себя очищает — такова ее диалектика. И Геббельс правды не съел — она бессмертна. Геббельс считался доктором лжи, но он мог бы позавидовать доктору Гебауэру, — ополчился на него Торрен.

Гебауэр вскочил, его будто пружиной подбросило. Он такую критику не признавал, допускал только изысканно-витиеватые замечания, которые можно бы истолковать по-разному. А тут профессор говорил все напрямик. Гебауэр решил удалить восставшего профессора.

— Друзья! — поднял он руку. — Торрен нарушил порядок — пришел на собрание старейших контрабандой. Я предлагаю попросить его покинуть зал.

Торрен был обескуражен. Он всегда отличался в своей партии дисциплинированностью, никогда не шел вразрез уставу, до последнего дня свято подчинялся Гебауэру. По его вызову он стремглав вылетел в Бонн. Торрен хотел рассказать правду о статье, смыть вылитую на него грязь. Он посмотрел вокруг, пожал плечами, как бы говоря: «Раз нельзя…» «Пусть говорит!» — раздались возгласы. Торрен снова собрался с мыслями.