Читаем без скачивания Привал на Эльбе - Петр Елисеев

Профессор в отчаянии размышлял. Почему так много зла на земле? Почему и этот щенок платит злом за добро? С отвращением он посмотрел на слюнявое лицо Курца и столкнул его со своих колен. Торрену в голову лезли всякие кошмары: то избивают его, то гонятся за ним, то душит его Хапп, заставляя подписать статью. Отчаяние переходило в ужас, которому, как казалось Торрену, не будет конца. Он попросил пистолет.

— Зачем? — удивился Михаил.

— Посмотрю марку.

Первый раз за свою жизнь профессор изменил правде. Но он обманул спутника бескорыстно. Если бы был такой аппарат, который отмечал бы нервные толчки профессора, то он показал бы предел. Еще один удар — и помешательство. Изучая показания такого прибора, психиатр записал бы удар за ударом: смерть жены, столкновение с Хаппом в самолете, угрозы Гебауэра, налет Хаппа, статья в газете, тюрьма, голодовка и, наконец, призрак нового убийства. Торрен взял пистолет из рук Михаила и, как исповедь, произнес:

— Лучше ужасный конец, чем ужас без конца.

Он приложил конец дула к виску и нажал спусковой крючок. Выстрела не последовало. Еще один нажим.

— Профессор, я очень верил вам. Но вы обманули меня, — упрекнул Елизаров старого немца. — Хорошо, что я заранее разрядил этот пистолет.

— Простите, молодой друг… Они затравили меня…

Машина остановилась у комендатуры. Елизаров пригласил Курца и профессора в кабинет. Пермякова не оказалось: вызвали в Берлин. Елизаров стал допрашивать протрезвившегося спутника. Михаила удивляло спокойствие Курца, как будто у него обнаружили не оружие, а семечки, которые он грыз в недозволенном месте. В его глазах нельзя было заметить никакого признака замешательства и растерянности. «Оружие и деньги, — думал Курц, — еще не доказательства, бред пьяного — тоже не улика». Он сидел перед помощником коменданта, как хорошо знающий урок ученик перед учителем, и на вопросы капитана отвечал спокойно, без запинки:

— Не понимаю вашего подозрения. Деньги — наследство после матери. Оружие я извлек из кармана пьяного янки: думал, что оно мне понадобится для расплаты за это… — он указал на свои кровавые повязки.

— Почему же вы все-таки хотите убить профессора? — спросил Елизаров. — Вы в пьяном бреду проговорились…

— Я не верю пьяному бреду, — уверенно сказал Курц и покачал головой; — Иногда такой кошмар снится — кричишь караул. Что говорил я в пьяном виде, не помню и не отвечаю за безотчетные чувства и бредовые видения.

Доверчивый профессор пожал плечами. «Возможно, действительно так?» У него стало рассеиваться подозрение. Все стало казаться случайностью. Он пододвинулся ближе к Елизарову, слегка наклонил голову и зашептал:

— Мне сдается, что он не виноват, искренне говорит. Он еще в Бонне грозил отомстить американцам…

Елизаров отрицательно покачал головой. Он не был уверен в искренности этого молодого немца, но не решался арестовать его без коменданта, а отпустить боялся. Как бы не впасть в ошибку, какую допустил он, встретившись с Эльзой. «А что церемониться с ним? Они издевались над нами, — вспомнил он палачество гитлеровцев, когда был в плену. — Но то были фашистские порядки. Мы за это не мстим немцам». У Михаила двоилось в голове: агнец перед ними или сам ягнятник? Ему захотелось посоветоваться хотя бы с Тахавом. Он положил пистолет Курца в сейф, самого отвел в амбулаторию, проводил профессора и позвал Тахава.

— Шайтан знает! Может, все правда, что он говорит, — рассуждал Тахав. — Напрасно посадить — щелчок по нашему авторитету. Знаешь что: пошли его в столовую, дай ему вдоволь водки, пусть налупится и ляжет спать. А утром комендант приедет — и решит…

— К черту, возиться опять с пьяным Курцем! Скажи, чтоб койку ему приготовили в комнате для задержанных.

Курц в это время сидел перед Верой.

— Вас избили американцы? — спросила фельдшерица.

— Придет час расплаты и мести, — отвечал Курц с такой уверенностью, словно завтра он двинет свои войска на янки.

— Спокойно, не раздражайтесь, — участливо говорила Вера, снимая грязные бинты.

Гуманный поступок фельдшерицы Кури расценил по-своему. «Что за чародейка эта русская девушка!» Он смотрел на нее с трепетом. В белом халате она казалась ему стройней, чем в дамском костюме. Заиграли бесшабашные мысли беспутного бравера: «Эх, побыть бы с этой красавицей в укромном месте!»

— Не жалели свои кулаки ваши партнеры… — перебила Вера грязные размышления избитого пациента. — Ссадины ужасные. Но ничего, до свадьбы заживут.

— Если бы одна девушка согласилась, я сейчас готов обручиться с нею. — Курц, конечно, имел в виду Веру.

Вера сняла халат, поправила ремень на гимнастерке. Завороженный пациент смотрел на нее, не моргая. В профиль она казалась ему еще лучше. Вера вымыла руки, вытерла их мохнатым полотенцем и заметила:

— Мне кажется, никакая девушка не согласится обручиться с вами при такой вашей красоте. Как ваше изобретение? Работаете? — спросила она.

Что мог сказать Курц? Он забыл не только свое изобретательство, но и слова, сказанные Вере при разговоре в кафе о том, что начнет работать над своим «универсалом». Признаться в этом не хотелось. Он сказал, — что дерзает.

— Желаю вам удачи.

— Спасибо. Только из-за вашей доброжелательности стоит творить, — льстил Курц. — Приходите ко мне в гости.

— Спасибо, в гости ходить мне некогда. А когда-нибудь нагряну с ревизией, посмотрю, как вы творите. Будьте здоровы.

— Я вам чрезвычайно обязан, — низко поклонился Кури, достал деньги и протянул Вере. — Любезность за любезность.

— Я за любезность деньги не беру.

— Мне хочется сделать вам приятное, — извиняясь, совал Курц деньги назад в карман, — но не знаю как. Подарок прислать — боюсь, не примете.

— Приму, Я весело сказала Вера. — Знаете, какой подарок? Ваше изобретение.

— Журавль в небе, — разочарованно проговорил Курц.

— Постарайтесь поймать. Желаю успеха.

— Когда вас ждать с внезапной ревизией? — цеплялся Курц за слова девушки.

— Внезапность — время неопределенное.

Курц вышел из амбулатории необыкновенно веселым, будто выиграл крупное пари. Слова русской девушки захватили его душу и были поняты им, как скромное обещание, а интерес Веры к изобретательству — как повод для свидания. Мысль о встрече с русской девушкой вытеснила все: задание Хаппа об убийстве профессора Торрена, свидание с Эльзой, к которой он собирался пойти.

Тахав встретил Курца и предложил ему пойти в столовую, а после обеда отдохнуть в отдельной комнате и остаться в ней до утра, до приезда коменданта.

Вера зашла в кабинет Елизарова. Михаил, мрачный и расстроенный, обдумывал свое решение. Правильно ли он поступил, что задержал Курца? Могут возникнуть неприятности, если отпадут подозрения и все окажется так, как объяснил протрезвившийся Курц.

— Я сейчас разговаривала с битым героем, — сказала Вера. — Он то грозится отомстить янки, то прикидывается котенком: бери его лапки и гладь…

— Этот чертов котенок скребет и мою душу, — делился Михаил своими тяжелыми мыслями. — Интуиция подсказывает, что он дружит с волками. Но как узнать об этом? Не поедешь в Бонн и не будешь спрашивать: кто дал пистолет и деньги?

— Давай я поговорю с ним. Думаю, он откроет мне душу.

— Не надо тебе ввязываться в это дело. Не считай его котенком. Курц — натура универсальная. Мне кажется, что он между ворами может быть вором, со свиньями. будет хрюкать, с пчелкой вроде тебя полезет в медок, с жучком — в навоз.

— Тебе же нужны доказательства.

— В том-то и дело…

Тяжело и больно было в груди у Михаила. С тех пор как погибла жена профессора Торрена, его мучила совесть. Не упусти он тогда в кафе Эльзу, жила бы и жила сердечная профессорша. Не играет ли Курц в такую же игру, как Эльза?

— Подождем коменданта. Если не подтвердятся подозрения — извинюсь.

Пермяков вернулся раньше времени. Михаил рассказал ему о своих сомнениях и подозрениях. Комендант долго расспрашивал Курца. Тот слово в слово повторял то, что говорил Михаилу. У коменданта тоже не сложилось определенного мнения о поведении бравера. Пока комендант разговаривал с Курцем, Елизаров съездил на завод, где работал нарушитель спокойствия, но и там ничего предосудительного не узнал о нем: чертежное дело знает, поручения выполняет аккуратно, в общественной работе не проявляет энтузиазма, но если попросят написать лозунг, оформить плакат или стенную газету, не отказывается. На обратном пути Михаил заехал за профессором Торреном. Старик был противником всякого насилия. Он стал защищать Курца.

— В пьяном бреду может любой нагородить что угодно. Пистолет мог он вырвать у пьяного янки — зол на них.

Пермяков согласился с мнением профессора, переданным Елизаровым, и приказал отпустить Курца, но установить наблюдение за ним.