Читаем без скачивания Warhammer: Битвы в Мире Фэнтези. Омнибус. Том I - Гэв Торп

Голубой мрамор ее стен, сейчас угасший, обычно являл собой тончайшую сеть из магических энергий, проходящую сквозь всю каменную конструкцию. Ее основание было скрыто трюком с обрушившимся театром, но лишенная окон сторона башни возвышалась позади, перечеркивая своей громадой небеса, выше видневшихся вдалеке, островерхих пиков Аннули. Сумеречный свет слабо отсвечивал из одиноких окон Хранителя, а единственный балкон открывал ее одинокому жителю непревзойденный вид на пустой город. Тени танцевали в окне, словно одинокая фигура стояла внутри, и он отвернулся от скорбной башни. В ней самой было напоминание, что город был спасен, но душа его была проклята. Он никогда доселе не ощущал этого чувства, пока не взглянул на башню под таким углом, видя в ней символ великой победы и, одновременно, напоминание о ужасном поражении.

Он ощутил толчок от новой фигуры, эльфа, облаченного в мантию и рогатую маску, призванную придать ему схожесть с Орионом, атавистическим охотником Атель Лорена. Это было жалкое подобие ужасающей аватары Короля Леса, свирепой силы природы, которая леденила душу своей хищной яростью. Фигура согнулась перед ним, с завывающим хохотом, и вновь исчезла в толпе. Увиденное встревожило его, заставляя видеть лица богов в каждой мимолетно промелькнувшей маске, в каждой полускрытой улыбке. Фестиваль Масок был временем чудес и восторгов, когда, как говорят возвышенные души, сами боги могут бродить по земле, но он никогда не думал, что это может быть чем-то большим, нежели литературным преувеличением. Он избавился от своих волнений и двинулся дальше, все ближе приближаясь к сцене.

Никогда ранее этот театр не вмещал столько народу. Каждая секция стен, каждый ярус был занят — все население Тор Иврессе покинуло свои, продуваемые насквозь, дома, чтоб услышать балладу о своей величайшей трагедии. Это одновременно вызывало отвращение и выглядело, словно акт самоистязания, прийти сюда в таком количестве, чтоб услышать балладу о столь ужасной битве.

Он протискивался сквозь толпу, к сцене, над которой разносились живые звуки музыки и голосов певцов, готовившихся исполнить балладу. Он не привлекал большого внимания, когда чье-то скрытое маской лицо оборачивалось в его сторону, оно тут же отворачивалось, едва узнав в его фигуре, одного из предвестников смерти Мораи-хег.

Кинжал на его боку потеплел и он обнаружил, что крепко схватился за его рукоять. Он не мог вспомнить, когда его рука скользнула под плащ, и только призвав на помощь все свое самообладание, смог удержаться от того, чтоб обнажить клинок. Он пытался разогнать багровую дымку, окутавшую его зрение, проталкиваясь сквозь ропщущую толпу с еще большей срочностью, чувствуя, как его сердце начинает биться быстрее, в одном ритме с музыкой. Свет, шум и духота окружали его, и воздух застревал в его горле, когда ему казалось, что толпа давит на него, душит и угрожает раздавить его своими постоянными требованиями, бесконечный долг и страх, что он никогда не оправдает их ожиданий. Он далеко углубился в лабиринт извивающихся стен и проходов, потерявшись в хитросплетении возможных путей, и его голову саднило от боли.

Он остановился, разжав хватку на рукояти кинжала, и стиснул пальцами виски. Боль в голове, сосредоточившаяся позади его глаз, была такой, словно ему в череп воткнули раскаленный стальной прут. Он запрокинул голову назад и испустил мучительный, полный боли крик, эхом отразившийся от стен театра, разнесшись над внезапно притихшей толпой.

Тишина, последовавшая за его криком, была сродни вакууму, пустоте души, и он бросился бежать от вражеских и насмешливых взглядов, которые привлек своим криком. Он бежал мимо танцоров, певцов, музыкантов, заклинателей и чаротворцев. Удары молотов отражались от стен — щедро рассыпая искры, слепой кузнец Ваула, скрывающий лицо капюшоном, придавал форму клинкам и доспехам, окутанным лунным светом. Он бежал, пока не добрался до укромного углубления позади сцены, у которого стояло три, изукрашенные в яркие цвета, повозки. Каждая была кричаще раскрашена и залакирована, так, что их борта сверкали всеми цветами радуги в отраженном свете башни. Высокий эльф с притягательным лицом и серебреными волосами расхаживал взад и вперед позади повозок, размахивая руками так, словно выступал перед толпой невидимых призраков. В отличие от всех остальных, виденных посланником смерти сегодня, этот эльф не носил маски, — вместо нее он был облачен в броню, настолько непрактичную и смехотворную, чрезмерно изукрашенную и детализированную, что ее невозможно было использовать для боя.

С его талии свисала перевязь с длинным мечом, прицепленным, однако, слишком низко, чтоб его можно было извлечь без труда. Кем бы он ни был, этот эльф не был воином.

Ряженый обернулся и его красивое лицо побледнело от увиденного.

— Милый юноша, не стоит подкрадываться таким образом к темпераментному артисту, наряженному подобным образом, — сказал ряженый под воина эльф.

— Прошу прощения, — сказал он. — Кажется, я заблудился.

— А разве все мы не состоим в одном великом плане? — Ответил прекрасный эльф, ступая вперед и протягивая руку.

— Я Нарентир, — представился эльф. — Возможно ты слышал обо мне.

Черты лица Нарентира были мягкими, даже нежными, и его воинское одеяние теперь смотрелось оскорбительно. Лишь тот, кто встречался с врагами лицом к лицу и проливал кровь, имел право так одеваться. А не какой-то поэт, берущий ужас других, и превращающий его в бескровные драмы.

— Я слышал о тебе, — ответил он, ощущая, как успокаивается биение его сердца. — Собственно, тебя я и разыскивал всю ночь.

— Ну конечно же ты слышал, — сказал Нарентир, прикрывая глаза и улыбаясь. Он откинул голову назад, выдыхая и вслушиваясь в гомон толпы из-за сцены. — Каждый житель Тор Иврессе пришел чтоб увидеть меня. Моя музыка и поэзия наполнена стремлением этих людей, о котором они даже не предполагали до сегодня, безответным стремлением возродить их величайший успех и мучительнейшее горе.

— Есть горе, что следует предать забвению. — Прорычал он. — Нет ничего хорошего в том, чтоб открывать старые раны.

— Не согласен, — сказал Нарентир, не замечая угрожающего тона собеседника. — Если мы будем игнорировать подобные раны, они загноятся, словно фрукты, оставленные без внимания на ветке после созревания. Нет, мы должны принять славу прошлого и все наши воспоминания о нем. Как радостные, так и скорбные, ведь без горечи, сладкое не так приятно.

Рукоять кинжала вновь оказалась в его ладони, а желание прямо сейчас вонзить лезвие в шею менестреля был практически неудержимым.