Читаем без скачивания Warhammer: Битвы в Мире Фэнтези. Омнибус. Том I - Гэв Торп

Рукоять кинжала вновь оказалась в его ладони, а желание прямо сейчас вонзить лезвие в шею менестреля был практически неудержимым.

— Ты говоришь о вещах, которых не знаешь, — отрезал он. — Ты поешь о чести, надежде, любви и триумфе, хотя эти понятия больше подходят для детских сказок. Их нет в реальном мире.

Нарентир засмеялся. — Ох, парень, как же ты ошибаешься. Ты, пришедший в одеждах предвестника смерти, позволил мрачному фатализму Мораи-Хег наполнить твою душу, но теперь я вижу, что твое появление это завершающий штрих, для полотна этой ночи!

Внезапно раздались шумные овации, когда собравшиеся эльфы почувствовали, что великое повествование, ради которого они сегодня собрались, готово начаться. Нарентир, шагнул вперед с гордым видом и взял его за руку, ведя по изогнутой лестнице вверх, к мраморному просцениуму. Его сердце наполнилось противоречивыми желаниями, когда он осознал, что Нарентир коснулся его.

— Сказание об Эльтарионе ничто, без парящего на крыльях призрака смерти! — Воскликнул Нарентир. — Я лишь один актер, и играю много ролей, но ты будешь моей музой, живым обещанием черной тени смерти. Что скажешь ты, безымянный баньши, взойдешь ли ты со мной, по этой уединенной лестнице, став тьмой на моем свету?

Он помедлил, неуверенный в направлении, в каком двигались события этой ночи. Наконец он кивнул, ощущая грань энтузиазма менестреля, вставшую меж ними. — Я буду.

— Чудесно, — ответил Нарентир, шагая к сцене, навстречу приветствиям жителей Тор Иврессе. Все еще сжимая кинжал, он последовал за менестрелем, едва тот занял свое место и аплодисменты стали затихать. Он ожидал от облаченного в нелепые доспехи эльфа лирического лоска, но тот начал повесть без грандиозной напыщенности.

Нарентир говорил, идеально подбирая тембр и время, как профессиональный повествователь, сказитель, что обладает властью зачаровывать аудиторию силой слов. Подобно всем хорошим сказителям, он задал сцену, на которой разворачивалась его история, язвительная береговая линия тумана и тени посреди бури дурных знамений. Из этой раздробленной тьмы пришли гоблины, их оборванный флот, жаждущий резни и войны на островном доме азур. С крыла сцены, он ощущал пристальный взгляд Нарентира и выступил вперед, на сцену, позволяя теням закружиться вокруг него, пока он крался по краю этого пересказа его ночных кошмаров. Его гнев усилился, когда он услышал речь Нарентира о короле гоблинов, о том, кто называл себя Гром. Крадучись сценой, голос Нарентира опустился ниже, повествуя об опустошении гоблинами земель Иврессе, о том, как за одну ночь сгорели поместья и замки, стоявшие тысячи лет.

Аудитория поддалась его нежной балладе, когда музыка поднялась от тоскующей скорбной песни до ужаса. Эмоции наполнили воздух, и даже несмотря на то, что он знал правду о тех днях, его горло сжалось, когда Нарентир продолжил повествование падением Атель Тамара и смертью лорда Мораниона. Он не видел, как горел этот прекрасный замок, и никогда не посещал его чернеющих руин, но когда Нарентир заговорил о бескорыстной отваге Мораниона перед лицом гоблинского короля, он с нежностью проникся желанием однажды отправиться к руинам замка и вдохнуть воздух прошлого. Он обошел Нарентира по кругу, и аудитория задохнулась, четко увидев его лишь сейчас. В руке он сжимал обнаженный кинжал, и Нарентир кивнул ему, пока он подходил к нему все ближе, скользя по кругу. Он едва слышал остаток баллады — все его внимание было сосредоточено на бледной шее менестреля, с пульсирующей подчелюстной жилкой — идеальное место для смертельного удара кинжалом.

Каким должен был стать конец? Не ужасная схватка вокруг Башни Стража, но внезапный занавес смертью рассказчика. Никто из тех, кто видел эту кровавую правду не пал бы столь низко, чтоб глядеть на ложь надежды. Без этого бремени, эльфы Тор Иврессе стали бы свободными, готовыми к сражению с мрачным знанием о собственном роке, ведь когда воин сражается яростнее, чем когда ему нечего терять?

Тучи разошлись, и звезды вновь окутали толпу и ступени своим древним мерцанием. Доспехи Нарентира засияли в их свете, но теперь он выглядел не прекрасным менестрелем, но суровым убийцей, с исхудавшим лицом. И столь полным было преображение, что он приостановился на круговой дорожке, его вздох остановился где-то в горле, едва Нарентир начал финальную песнь своего повествования. Позади него башня сияла в свете звезд, словно добровольный участник этого повествования. Он слушал, как Нарентир продолжал удерживать очарование аудитории в своих руках, воспевая тихим голосом, о том, как Эльтарион вошел в башню с ближайшими соратниками, а на следующее утро вернулся один.

Он ощутил как из его груди рвется стон скорби, когда вновь вернулся воспоминаниями в ту ужасную ночь. Ужас и невообразимые жертвы, что он принес в ту ночь, были слишком кошмарны, чтоб их вспоминать, а теперь их преподносили в открытую, ради возвеличивания простого менестреля. Он шагнул к Нарентиру и лезвие кинжала сверкнуло в лунном свете. Толпа замерла в молчании. Ни дуновение ветра, ни шелест ткани не нарушали гробовой тишины. Казалось, что в мире живых остались лишь он и Нарентир.

Менестрель повернул свое лицо к нему и они медленно пошли навстречу один к другому. Он поднял свой кинжал, пока тот не оказался напротив горла Нарентира. Холодок пробежал по его спине, когда он услышал отдаленный смех сперва девичий, полный ребяческого озорства, затем низкий, преисполненный многолетней мудрости, и наконец, ломкий и хихикающий, похожий на смех древней карги.

Его шаги стали нерешительными и он обернулся в толпу. Весь город следил за ним, в абсолютной тишине, за исключением лишь одной фигуры — женщины, облаченной в кремовые одежды и серебреную маску. Казалось, она скользит сквозь толпу, однако никто не мог узнать ее. Где бы она не проходила, он видел, как лица эльфов, что окружали ее в тот момент, омываются светом. И на каждом из этих лиц загорались надежда и радость, их души взлетали ввысь, чтоб услышать, как Эльтарион спас их всех.

Он видел, как сила и отвага наполняют их. Его пример поднял их благородство на такой уровень, о каком они и помыслить не могли. Они обожали своего мрачного лорда, поскольку на уровне подсознания понимали, что он пожертвовал всем ради их спасения.

Надежда была светом, что дарил шанс к жизни, и без нее здесь осталась бы лишь тьма. Он стоял лицом к лицу с Нарентиром. Лишь шаг разделял их, и менестрель склонил голову, обнажая нежную кожу шеи.

— Вы все еще желаете моей смерти, мой лорд? — спросил он, и страх заставил его голос содрогнуться.

Кинжал дрожал в его руке. Он оглянулся на аудиторию, надеясь на еще одно мимолетное видение женщины в серебреной маске. Аудитория ожидала затаив дыхание, что произойдет дальше, зная что перед ними разворачивается великое действо.