Читаем без скачивания Победитель - Андрей Волос

Трофим усилием воли отогнал следующую мысль, уже опасно накатывавшую за этой, потому что знал и всю горечь ее, и всю безнадежность. Тут как раз и паровоз свистнул, потянул, вагоны принялись дергаться и стучать друг об дружку железными своими ладошами; состав тронулся, пошел, поплыла трава, степь тоже двинулась, медленно скрылась кибитка безвестного обходчика, все уходило и оставалось за спиной — только луна висела на прежнем месте, упрямо не желая выпускать его из поля зрения.

Он задвинул дверь, замкнул и тоже лег.

Колеса опять постукивали, считая секунды, минуты… значит, и часы, и дни… и месяцы, и года… Гришке скоро пять… потом ему станет шесть, семь… Придет пора сажать сына на коня, учить кавалерийской науке… Вот уж будут они вдвоем носиться по лугам!.. Вздрогнул, открыл глаза, снова зажмурился. Он никогда не мог толком спать в дороге. Даже дневального на эту ночь приказал не назначать — знал, что все равно самому ворочаться… Все храпят на разные голоса, а у него в башке не сон, а сплошная неразбериха. Дрема немного туманит голову, и в этом тумане мысли, мысли…

И одна из них — именно та, которую он силой отогнал от себя, как гонят прилипчивую лошадь, — опять толклась неподалеку, выжидая момент, чтобы снова сунуться. А уж после нее, проклятой, не только сна — и дремы той в помине не останется!..

Трофим повернулся на другой бок, зевнул и нарочно стал думать не о прошлом, а о будущем. Потому что прошлое казалось сейчас опасным, ядовитым и злым (как обидно, ведь совсем недавно оно было таким ласковым и нежным! — но он и эту мысль поспешно отогнал, отгородился от нее другими). Да, надо думать о будущем — причем не о дальнем, не о том туманном, голубоватом будущем, в котором гнездятся еще неоперившиеся, неясные надежды и мечты каждого человека, а о совершенно конкретном, загодя известном будущем: как вот они скоро прибудут в Термез и что будет дальше.

Да, вот они скоро прибудут в Термез…

Медленно, будто на ощупь, ползет туда под тускнеющей луной воинский эшелон… Шестнадцать вагонов. Конно-горная батарея из шести трехдюймовых орудий под его, Князева, началом — больше сотни архаровцев, полторы сотни лошадей… В другом составе еще одна такая, под командой Сережи Васильчука…

Пять эшелонов прежде ушли. Следом еще один состав крадется в предрассветной мгле. В нем, кроме прочих, два штабных вагона — главные командиры во главе с Примаковым…

В общей сложности тысяча с лишним сабель — не шутка. Да двадцать четыре пулемета при них — половина станковых на тачанках, остальные ручные, новейшие, системы ДП! Да легких обозных бричек, одноконных, по количеству взводов — кабы не штук шестьдесят! Да радиостанция на отдельной! Да лекарских несколько — если кого зацепит, так чтобы… не дай бог, конечно. Короче говоря — сила!

Правда, сейчас, скованная дрожкими дощатыми стенами товарных вагонов, сила эта кажется громоздкой, неповоротливой… но ничего, дай срок! Пройдет совсем немного времени — а ну как развернется да двинет на рысях!.. ого-го!..

Часть отряда укомплектована афганцами из перебежчиков, верных падишаху Аманулле-хану, со своими командирами. Черт знает, как они себя поведут. Бойцы из них, может, и хорошие. И стреляют неплохо. Правда, привыкли с мультуками дело иметь, а в винтовках не разбираются. Сам видел, как один из этих урюков камнем по затвору лупить начал, чтобы перезарядить… вояки!

Он снова заворочался, взбодрил кулаком ком одежды под головой. Из штатного обмундирования позволили оставить сапоги и нижние рубахи. Вместо галифе выдали сатиновые штаны — разных расцветок, но одинаково нелепого покроя. Фуражки заменили белыми тряпками — на башку накручивать вроде чалмы. Она вечно сваливается, зараза… Да легкие чапаны — командирам синие зенденевые, а рядовым цветастые бекасабовые. Сложенный этот синий чапан лежал у него под головой вместо подушки. Короче говоря, так одели, чтобы они на туркменов походили… До туркменов далеко, конечно. Но и красноармейца в таком чучеле на сразу признаешь… и на том спасибо.

Ну и вот. Допустим, прибыли. Обычная, значит, суматоха… Большие командиры маленьким не докладывают, ну да и так все понятно. Основные силы выгрузятся в паре километров от места переправы. На той стороне у афганцев пограничный пункт Патта-Хисар. Как стемнеет, туда тишком переберется небольшой отряд. Туманова, скорее всего, пошлют. Сам отъявленный головорез, и разведчики его такие же. В любого ткни — не ошибешься. Разберутся они, значит, с пограничниками, порежут их тяжелыми ножами…

Ну а ближе к середине ночи по черной воде, по серебряной дороге луны двинется основной поток — лодки, барки… хмурые, сосредоточенные люди, встревоженные лошади… орудия, пулеметы… огневой припас… снаряды, патронные ящики!.. брички!..

Не смотри, что Аму здесь такая широкая, плавная! Мягко стелет Аму, да не вздумай довериться этой гладкой постели! Полна силы дикая река! Течение плотное, быстрое — понесет, крутанет, не приведи господи, перевернет!.. Далеко уплыть можно!.. и надолго.

Ну и, конечно, будет берег… а потом…

А потом — чернота, неизвестность. Ясна лишь задача — мощным броском, сметая огнем все, что попытается оказать хоть какое-нибудь сопротивление, пробиться к столице страны Кабулу, разгромить банды самозванца и преступника Бачаи Сако, нагло претендующего на власть, и восстановить в законных правах верного друга Советского Союза, с большой симпатией и уважением глядящего в сторону страны победившего пролетариата, — Амануллу-хана! Помполиты[17] не зря твердят, что как бы ни тяжел оказался поход, они вернутся с победой! Вон, того же Безрука послушать… Все у них как по писаному. Мол, обученные, отлично вооруженные войска спецкорпуса Примакова не встретят на своем пути серьезного сопротивления. Что могут противопоставить им отряды полуразложившейся феодальной армии? Большая часть разбежится при одном только виде грозно наступающей кавалерии. Первые же пушечные выстрелы рассеют их нестройные ряды! Сопротивления не будет — наоборот, как только корпус окажется на афганской земле, к нему присоединятся тысячи и тысячи дехкан, мелких торговцев, рабочих, измученных вековыми несправедливостями, горящих желанием свергнуть самозванца — ставленника англичан, восстановить законную власть!..

Маленько, конечно, сомневался Трофим в том, что говорили помполиты. Ну да ихнее дело такое — дух поднимать. Сам он не любил увещеваний, и без них всему знал цену, но приходилось помалкивать. В прошлом годе, когда из отпуска вернулся, весь кипя от того, что увидел в родной деревне, черт дернул его за язык. Политзанятие командного состава вел Шклочень, заместитель Примакова, — тоже «червонец», тоже выходец из червонного казачества.[18] Вот Трофим у него и спроси: почему, дескать, в деревне народ голодует и как это объяснить через линию партии. У-у-у! — что началось! Святых выноси!.. Ты, товарищ Князев, то! ты, товарищ Князев, сё!.. Да и вообще, достоин ли ты, товарищ Князев, после таких вопросов ходить в командирах!.. У Шклочня сразу глаза белые, как у дохлого судака. «С такими особый разговор нужен!..» Понятно, что за особый разговор… Хорошо, сам Примаков вступился, маленько урезонил, а то, глядишь, и вовсе… Нет, с ними не поспоришь. Короче говоря, вернемся с победой — и дело с концом!

Трофим мысленно произнес это слово — «вернемся» — и подумал о собственном возвращении… вот не хотел же, не хотел! гнал от себя!.. а вот на тебе: тут же вспомнил вчерашний вечер и беззвучно застонал, заскрипел зубами от злости, отвращения, от стыда и обиды!..

Заворочался, сел, провел рукой по мокрому от пота затылку.

Ах, если бы она была лошадью! Трофим знал, как справиться с любой лошадью, как переучить ее, как заставить быть такой, какой надо!.. А с Катериной ему что делать?.. Он и прежде, когда еще только собирался взять ее в жены, размышлял — не слишком ли хороша для него? Не слишком ли лукавы глаза?.. полны губы?.. нервны ноздри?.. Как теперь с ней быть?.. Может, все-таки удастся как-то исправить?.. Ну вот взять к примеру ту же Муху. Начинаешь останавливать, натягиваешь повод — а чертова кобыла продолжает упрямо бежать! Башку задирает — и хоть что ты с ней делай!.. Есть, конечно, такая штука — мартингал, — система ремней, которая не позволяет лошади закидывать голову. Да на войне, где, бывает, каждая секунда дорога, не повозишься с этим хозяйством…

Но потом в Матвеевском кургане Трофим познакомился с одним донским казаком. Казак оглядел Муху взглядом знатока.

— Хороша у тебя кобыла!

— Хороша, — со вздохом согласился Трофим. — Да вот только…

И поведал свою докуку.

— А! — сказал казак. — Так она у тебя звездочет! Ну, это дело поправимое.

По его совету Трофим взял два сырых яйца. Поехал в степь. Пустил Муху вскачь. Начал останавливать. Муха задрала голову. Тут Трофим как даст ей яйцами по лбу! Яйца вдребезги, белок с желтком текут по морде… Трофим остановил лошадь, слез, стал говорить с ней так, будто она ранена. Домой привел в поводу. Дня два не счищал яйца. Должно быть, бедная Муха думала, что у нее мозги вытекли и сохнут. Запечалилась, стала голову книзу нести… У Трофима просто сердце рвалось на нее смотреть. Зато потом оказалось, что недостаток ее как рукой сняло! Казак толковал, что, мол, раза два-три так придется сделать, а Муха с самого первого перестала быть звездочетом!..