Читаем без скачивания Дыхание скандала - Элизабет Эссекс

Олдридж замер, и она наконец ясно увидела живший в нем под непрестанным контролем гнев.

— Сначала вы украли ее, а потом продали? Дитя мое, вы думаете я это так оставлю? Я могу отдать вас под арест.

— Думаю, нет. — Антигона заставляла себя говорить спокойно и уверенно, словно обсуждала что-то обыденное, вроде грядок в огороде, а не сражалась за свою жизнь, хотя горло у нее пересохло от ужаса. — Кобыла моя, а не ваша, и мне ее продавать. Можете быть уверены, я сделала это по всем правилам. Опять же, я читала законы. Но пятьсот гиней ваши — это стоимость моей доли. Я покупаю вам свободу от соглашения с моей матерью.

— Пять сотен — это не пять тысяч, — фыркнул он. — Ваша мать ошиблась, если назвала меньшую сумму.

— Нет, она сказала мне, что вы предложили ей пять тысяч. И полагаю, вы можете предъявить ей иск за мошенничество, поскольку она подписала контракт, не имея на это официального права. — Антигона пожала плечами, чтобы показать ему, как мало ее это волнует. — Я не читала весь закон, виновность моей матери меня больше не заботит. Но мне посоветовали предложить вам пятьсот гиней, что превышает мое состояние, в качестве компенсации за прекращение нашего соглашения.

— Как вы говорите, вы не знаете закона. И не понимаете моей власти как судьи.

— Как вы говорите, — эхом повторила Антигона, чтобы показать, что его аргументы не произвели на нее никакого эффекта, — но я знаю, что это Англия, милорд. Страна закона. И вы не можете устанавливать собственные правила только потому, что вы богаты и любите поступать по-своему. Вы с моей матерью заключили контракт, словно я несовершеннолетнее дитя. Уверяю вас, это не так.

— Что вы хотите сказать? — Его милость впервые действительно растерялся. — Вам только восемнадцать, Антигона, какой бы зрелой вы себя ни воображали…

— Вам следовало бы больше обращать внимания на математику, лорд Олдридж. Папа всегда говорил, что на нее недостаточно обращают внимания. Вам следовало бы проверить факты. Правда заключается в том, что моя мать лгала. Она лгала вам и лгала мне. Но факт остается фактом, мне двадцать один год. Я стала совершеннолетней раньше, чем моя мать подписала ваши бумаги. Полагаю, вы не будете столь великодушны, что поверите мне на слово, но у меня есть доказательство. Заверенная печатью копия — обратите внимание, лорд Олдридж, копия, — письменного свидетельства графа Гросвенора, который также подтверждает мое независимое право на кобылу. И который, так уж вышло, мой крестный отец, и он крайне огорчен моими нынешними обстоятельствами.

— Гросвенор?

Олдридж не мог предвидеть, что у нее могут оказаться союзники. Это отличная ложь.

— Именно. Я ведь просила вас подумать, почему граф Гросвенор отдал мне такую ценную кобылу?

Но Олдридж был картежником и попытался блефовать:

— Если вы так уверены в его поддержке, почему он не здесь?

— Потому что я не просила его присутствовать. Потому что вам нужно выслушать именно меня и поверить именно мне. — Антигона понизила голос почти до шепота, как учила свою сестру, так что Олдридж вынужден был слушать внимательнее. — Потому что вы впервые в своей несчастной жизни поступите как джентльмен, вы поступите не только по закону, но и правильно, и отпустите меня.

Он не принял этого.

— Нет. — Олдридж в бессильной досаде сжимал и разжимал кулаки. Он ее не отпустит.

Антигона слышала отчаяние в его голосе и видела, как его самообладание трещит по швам.

— Да, — возразила она. Чем больше нервничал Олдридж, тем спокойнее становилась она. Хотя бы ради того, чтобы больше вывести его из равновесия. — Другой возможности нет.

Антигона повернулась к двери. Ей больше нечего здесь делать. И нечего сказать.

Он двинулся быстро — быстрее, чем она ожидала от его возраста, — метнулся к двери, чтобы преградить ей дорогу. И ждал ее следующего движения в напряженной позе изготовившегося дуэлянта.

— Есть. Должна быть.

Антигона чуть отступила к окну, чтобы солнечный свет из-за ее спины бил ему в глаза, и попыталась ослабить напряжение, сохраняя между ними дистанцию и преграду из мебели. Но расстегнула пуговицы редингота, чтобы обеспечить себе доступ к оружию.

— Вы хотите попытаться применить силу? — мягко спросила она.

— Я не хочу этого. — Олдридж говорил твердо, словно пытался убедить и ее, и себя. — Но вы не оставляете мне другого выбора, Антигона. Вы знаете это.

Она улыбнулась. Она не могла сделать ничего другого. Она смотрела на лорда Ивлина Олдриджа со всей уверенностью, которая происходила от осознания, что она собирается сказать абсолютную, неопровержимую правду.

— У вас всегда есть выбор, лорд Олдридж. Подумайте хорошенько, что вы собираетесь делать, прежде чем попытаетесь причинить мне хоть какой-нибудь вред.

Лорд Олдридж не слушал. Он ничего не слышал. Ни ее слов, ни движения за дверью, которая с треском открылась.

Уилл Джеллико плечом проложил себе дорогу в комнату.

— Я слышал достаточно, — сказал он тоном, не допускавшим возражений. За ним вошли граф Сандерсон, лорд Джеффри и Здоровяк Хэм с парой начищенных пистолетов наготове.

Но Антигона смотрела только на Уилла Джеллико. Высокого и мощного в своем капитанском мундире. На Уилла Джеллико, которого она боялась больше никогда не увидеть.

Уилл Джеллико обратился к Олдриджу спокойным убийственным тоном человека, который привык к тому, что его слышат и сквозь гул пушек:

— Прочь от нее.

Но Олдридж все еще не слышал. И явно ничего не соображал. Из недр плотно пригнанного по фигуре сюртука он извлек маленький пистолет и нацелил на Антигону.

Она хотела, чтобы ей хватило отваги осадить Олдриджа. Хотела суметь поинтересоваться у него, пьян он или просто самоубийца, но горло так сузилось, что она могла только дышать. Все сузилось, даже комната становилась все меньше.

Папа сказал бы, что такое невозможно, что математика такого не допускает. Но перед Антигоной не было ничего, кроме оружия лорда Олдриджа. А ее пистолет все еще за поясом. И она слышала, как остальные привели свое оружие в смертельную готовность.

Но главным было его оружие, маленький подрагивающий ствол, нацеленный в ее голову. Антигона видела за ним глаза Олдриджа, темные и дикие от необузданного гнева. Угрозу, которую он больше не мог прятать за своим тщательно сконструированным фасадом. Угрозу, которая змеилась в его теле и скользила в трясущейся руке.

Та часть ее ума, которая еще была способна думать, с осторожностью и надеждой отметила тот факт, что безумец не взвел курок. Пока нет, хотя пистолет был крепко зажат в трясущейся руке.