Читаем без скачивания Бен-Гур - Льюис Уоллес

Говоря это, Мессала встал и вместе с Друзом присоединился к толпе, собравшейся вокруг поставщика.

– Еще когда я шел сюда, на улице мне уже сказали, – произнес еврей, доставая свои табулы и раскладывая их на столе с деловым видом, – что во дворце вызвало большое беспокойство то обстоятельство, что предложения пари на Мессалу остаются без ответа. Боги, как вы знаете, должны получать свои приношения, вот почему я здесь. Вы видите мой цвет, так что можно переходить к делу. Сначала ставки, а потом суммы. Какие шансы вы мне предложите?

Слушатели ошеломленно молчали.

– Поспешите! – поторопил их поставщик. – У меня скоро встреча с консулом.

Намек возымел действие.

– Два к одному, – раздалось тут же с полдюжины голосов.

– Как! – возмущенно воскликнул поставщик. – Только два к одному, и это предлагаете вы, римляне!

– Тогда три.

– Вы предлагаете три – всего только три, и это мне, еврейской собаке! Скажите уж – четыре.

– Так и быть, четыре, – не выдержав укора, произнес один из молодых людей.

– Пять – дайте мне пять! – тут же воскликнул поставщик.

Озадаченные слушатели притихли.

– Консул – ваш и мой хозяин – ждет меня.

Молчание становилось для многих уже мучительным.

– Дайте мне пять – ведь это же во славу Рима, всего только пять.

– Пусть будет пять, – ответил одинокий голос, и присутствующие разом вскрикнули от удивления.

Раздвинув ряды собравшихся, вперед вышел сам Мессала.

– Пусть будет пять, – повторил он.

Санбаллат улыбнулся и приготовился записать сказанное.

– Если цезарь вдруг завтра умрет, – заметил он, – то Рим не осиротеет. Есть по крайней мере один человек, которому под стать занять его место. Но предложи мне шесть.

– Пусть будет шесть, – кивнул головой Мессала.

Слова эти были встречены новым единодушным вскриком, еще громче первого.

– Пусть будет шесть, – повторил Мессала. – Шесть к одному – вот разница между римлянином и евреем. А теперь, установив это, о не приемлющий свинины, давай продолжим. Назови сумму – и побыстрее. За тобой может послать консул, и я останусь без соперника.

Санбаллат ничем не ответил на эту насмешку, склонился к табуле и через мгновение протянул написанное Мессале.

– Прочитать, прочитать вслух! – потребовали все вокруг.

И Мессала прочитал:

– «Мемо. Гонки колесниц. Мессала из Рима держит пари с Санбаллатом, тоже из Рима, утверждая, что он победит Бен-Гура, еврея. Сумма пари – двадцать талантов. Ставка Санбаллата – шесть к одному.

Свидетель: Санбаллат».

Окружающие замерли, не произнося ни звука. Мессала, широко раскрыв глаза, уставился на меморандум, а все, в свою очередь, уставились на него самого. Оказавшись в центре всеобщего внимания, он принялся лихорадочно соображать. Совсем недавно он стоял на том же самом месте и точно таким же образом бросал вызов собравшимся вокруг него соотечественникам. Они наверняка запомнили это. Если он откажется подписать условия пари, его героический образ померкнет. Но и подписать такие условия было невозможно: все его состояние не составляло ста талантов; оно не составляло даже пятой части этой суммы. Ум его отказывался работать; язык не повиновался ему; лицо его побелело. Но вдруг одна спасительная мысль пришла ему в голову, и это было облегчение.

– Ты, еврей, – обратился он к своему сопернику, – а у тебя есть эти двадцать талантов? Покажи-ка мне их.

Улыбка на лице Санбаллата стала еще шире.

– Прошу, – ответил он, протягивая Месале клочок пергамента.

– Прочитать, прочитать, – снова закричали все вокруг.

И Мессала прочитал:

«В Антиохии, 16-й день месяца таммуз.

Податель сего, Санбаллат из Рима, может располагать по своему усмотрению кредитом в пятьдесят талантов, которые я предоставлю ему в монетах цезаря.

Симонидис».

– Пятьдесят талантов, пятьдесят талантов, – пронеслось по зале.

На выручку Мессале пришел Друз.

– Клянусь Геркулесом! – воскликнул он. – Эта бумага врет, и еврей тоже врет. Кто, кроме цезаря, может истребовать себе кредит в пятьдесят талантов? Долой наглых белых!

В ответ на его гневный крик раздались столь же гневные голоса; но Санбаллат сохранил полнейшее спокойствие, а улыбка на его лице становилась тем шире, чем дольше он ожидал ответа Мессалы. Наконец тот заговорил:

– Тихо! Мои соотечественники, дайте нам поговорить напрямую – ради любви к нашему древнему римскому имени.

Вовремя взятая на себя инициатива восстановила влияние Мессалы на собравшихся.

– Ты, собака обрезанная, – продолжал он, обращаясь к Санбаллату, – я ведь пошел тебе навстречу и дал тебе шесть к одному, разве не так?

– Так, – спокойно кивнул головой еврей.

– А если так, то позволь назначить сумму ставки мне.

– Если это не будет какой-нибудь пустяк, то пожалуйста, – ответил Санбаллат.

– Тогда замени цифру «двадцать» на «пять».

– Ты располагаешь такой суммой?

– Клянусь матерью богов, я покажу тебе расписки.

– О нет, слова такого римлянина, как ты, вполне достаточно. Только пусть эта сумма будет четной – шесть талантов, и я ее тут же впишу.

– Хорошо, впиши ее.

Вслед за этим они тут же обменялись расписками.

Санбаллат сразу же встал и обвел взглядом присутствующих; улыбка на его лице сменилась презрительной усмешкой. Никто лучше его не знал тех, с кем он имел дело.

– Римляне, – произнес он, – еще одно пари, если вы осмелитесь его принять! Пять талантов против ваших пяти за то, что белый цвет победит. Я вызываю вас всех.

И опять присутствующие пришли в изумление.

– Как! – возвысил он голос. – Неужели завтра в цирке только и будет разговоров, что израильская собака посетила дворец, полный благородных римлян – а среди них был и отпрыск самого цезаря, выложила перед ними на кон пять талантов, но ни у кого не хватило смелости принять вызов?

Вынести такое оскорбление было невозможно.

– Принимаю, о презренный! – крикнул Друз. – Напиши условия и оставь на столе; а завтра, если мы выясним, что у тебя и в самом деле есть такая куча денег, которые ты готов выбросить впустую, я, Друз, даю тебе слово, что подпишу их.

Санбаллат снова принялся писать, затем, встав, произнес все так же бесстрастно, как и раньше:

– Здесь, Друз, я оставляю предложение пари для тебя. Когда оно будет подписано, пришли мне его в любое время до начала гонок. Меня можно будет найти в ложе консула. Мир тебе и мир всем вам.

Поклонившись, он вышел из залы, не обращая никакого внимания на оскорбительные крики, которыми золотая молодежь проводила его до двери.

К вечеру слухи о громадном пари уже расползлись по всему городу. Дошли они и до Бен-Гура, оставшегося ночевать вместе со своей четверкой. Молодой человек понял, что Мессала рискнул всем своим состоянием.

Еще ни разу в жизни он не спал столь крепко.

Глава 12

Цирк в Антиохии

Цирк Антиохии располагался на южном берегу реки, почти напротив острова, похожий на любое другое сооружение подобного рода.

В общественном плане игры представляли собой подарок населению города; поэтому любой горожанин или приезжий могли присутствовать на них. Всякий, однако, опасался, что, как бы громадно ни было это сооружение, ему может не достаться места; поэтому уже вечером накануне дня открытия множество желающих оккупировали все свободное пространство поблизости от стадиона.

В полночь входы в цирк были открыты, и чернь ворвалась внутрь, заняв предназначенные для нее трибуны, откуда теперь их могло выгнать лишь землетрясение или армейские копейщики. Всю ночь они провели, дремля на трибунах, там же и позавтракали; и даже в день закрытия игр они выглядели столь же терпеливыми и жадными до зрелищ, как и накануне их открытия.

Народ почище, располагающий заранее зарезервированными местами, стал подтягиваться к цирку в первые утренние часы. Среди этой публики то там, то тут можно было видеть паланкины особо знатных и богатых вельмож, сопровождаемые целой свитой лакеев.

Еще через час народ повалил из города нескончаемым потоком.

Как только тень гномона городских солнечных часов на башне крепости коснулась отметки второго утреннего часа, римский легион, в полном вооружении и доспехах, с поднятыми штандартами спустился с холма Сульпия. Когда мерный шаг последней из когорт растаял за мостом, Антиохия, похоже, совершенно вымерла – все ее жители собрались в цирке.

Толпа, теснившаяся на берегу реки, стала свидетелем того, как консул отбыл от острова на борту правительственного баркаса. Когда этот великий человек ступил на берег и легион отдал ему честь, то это воинственное зрелище на краткий момент отвлекло внимание толпы от цирка.

К концу третьего утреннего часа аудитория наконец-то собралась полностью; трубные звуки букцин[112] призвали зрителей к тишине; взоры более чем ста тысяч человек обратились к высокому сооружению в восточном секторе.