Читаем без скачивания Бен-Гур - Льюис Уоллес

И за ничтожное время, пока он разворачивал свою квадригу, Бен-Гур ощутил, что и его собственная душа налилась твердой как сталь решимостью. Чего бы эта ему ни стоило, но он посрамит сегодня своего соперника! Награда, друзья, ставки, слава – все это поглотило одно-единственное желание. Это не было какой-то безрассудной страстью; горячая кровь не бросилась ему в голову, ослепив его; не пытался он и бросать вызов Фортуне: он не верил в Фортуну. У него был свой собственный план, и, веря в себя, он аккуратно взялся за его исполнение. Самый воздух вокруг него, казалось, словно засветился в обновленной и совершенной прозрачности.

Еще не достигнув середины арены, он понял, что бросок Мессалы позволит ему, если не произойдет столкновения и канат будет вовремя опущен, занять вожделенную позицию у самой стены. В мгновенном озарении понял он и то, что Мессала знает – канат обязательно будет опущен, но в самый последний момент (не так уж сложно римлянину было договориться об этом с распорядителем игр и выиграть это первое преимущество). Распорядитель игр наверняка сочувствовал своему соплеменнику. Не могло быть другого объяснения тому, что Мессала столь безоглядно стремил свою квадригу вперед, тогда как другие благоразумно придерживали коней перед препятствием.

Одно дело видеть необходимость того или иного поступка и совсем другое – действовать ради него. На время Бен-Гур решил не ввязываться в борьбу за место у стены.

Канат упал, и четверо, погоняя лошадей криками и ударами кнутов, ринулись вперед по трассе гонки. Бен-Гур же, повернув голову направо, во весь опор своих лошадей стрелой помчался наискосок к направлению их движения, двигаясь под таким углом, чтобы потерять как можно меньше времени и достичь максимально возможного преимущества. И пока зрители переживали неудачу афинянина, а сидонянин, византиец и коринфянин, прилагая все свое умение, старались избежать столкновения, Бен-Гур просто обогнул их и занял место корпус в корпус с Мессалой, с наружной стороны от него. Великолепно исполненный маневр смены места с крайнего левого ряда направо без какой-либо существенной потери времени и скорости не ускользнул от острого взгляда сидящих на скамьях знатоков: весь цирк взорвался оглушительными аплодисментами. Есфирь захлопала в ладоши; Санбаллат, улыбаясь, снова предложил пари в тысячу сестерциев (которое снова, уже во второй раз, никто не принял); а там призадумались уже и римляне – похоже было на то, что Мессала обрел себе достойного соперника в лице этого израильтянина!

И так, несясь плечо в плечо, разделенные узким пространством, две квадриги приближались ко второй мете.

Основание, на котором возвышались три конусовидных столба, представляло собой каменную стену полукруглой формы, вдоль которой, повторяя ее очертания, проходила трасса гонок и балкон по другую сторону этой трассы. Вписаться в этот поворот считалось во всех отношениях самым трудным делом, в котором проявлялось все искусство колесничего; именно этого в свое время не удалось сделать Оресту[114]. Когда лидеры гонок приблизились к повороту, зрители непроизвольно затаили дыхание; в цирке воцарилась тишина, и впервые за время гонок стали отчетливо слышны стук и лязг несущихся колесниц. В этот момент, похоже, Мессала увидел Бен-Гура и узнал его; и тут же отвага и дерзость этого человека проявились поразительным образом.

– Долой Эроса, торжествует Марс! – воскликнул он, взмахнув зажатым в руке длинным кнутом. – Долой Эроса, торжествует Марс! – повторил он и, размахнувшись, вытянул ровно идущую четверку лошадей Бен-Гура кнутом с такой силой, какую им еще ни разу не приходилось ощущать на себе.

Испуганные кони изо всех сил рванулись вперед. Раньше к ним прикасались только любящие руки; всю жизнь их пестовали с лаской; они выросли и возмужали, во всем доверяя окружающим их людям. Что еще оставалось делать столь деликатным существам, как не нестись вперед, словно спасаясь от смерти?

Итак, четверка коней рванулась вперед, увлекая за собой и колесницу. Вне всякого сомнения, любой жизненный опыт может сослужить нам добрую службу. Где же обрел Бен-Гур такую силу рук и такую мощную хватку, которые так выручили его в этот момент? Где, как не у весла, которым он столь долго лопатил воды моря? А где, как не на постоянно уходящей из-под ног палубе корабля, бросаемого волнами, научился он сохранять равновесие? Поэтому он устоял на своем месте и чуть отпустил поводья. Давая волю лошадям, он постарался голосом успокоить их, вписывая свою квадригу в опасный поворот. Еще до того, как немногие из зрителей, осознав, что происходит, начали успокаиваться, он вновь обрел контроль над квадригой. Но не только: пройдя первую мету, он вновь оказался корпус в корпус с Мессалой, завоевав симпатии и восхищение всех зрителей, кроме римлян. И это стало так явно для всех присутствующих, что даже Мессала, при всем своем бесстрашии, ощутил, что шутить дальше небезопасно для него.

Когда бешено несущиеся квадриги огибали мету, Есфирь на долю секунды увидела лицо Бен-Гура – немного бледное, чуть больше, чем обычно, вскинутое вверх, но в остальном все такое же невозмутимое.

Когда все квадриги прошли поворот, на антаблемент на западном конце разделительной стены вскарабкался человек и сбросил на землю один из конических деревянных шаров. В этот же миг за ним последовал и дельфин на восточном антаблементе.

Немного погодя исчезли и вторые шар и дельфин.

И еще чуть спустя – третий шар и третий дельфин.

Три круга гонки подвели итог: Мессала все так же занимал внутреннюю дорожку, Бен-Гур все так же шел корпус в корпус с ним; остальные участники все так же двигались за ними сплоченной группой. Состязание стало приобретать вид одной из тех двойных гонок, которые стали столь популярными в Риме к концу императорского периода его истории, – Мессала и Бен-Гур впереди, коринфянин, сидонянин и византиец за ними. Тем временем служители цирка мало-помалу возвращали зрителей на их места, хотя конец каждого круга они по-прежнему встречали шумом и криками.

На пятом круге сидонянин занял было место рядом с Бен-Гуром, но тут же отстал.

Шестой круг гонщики начали в той же позиции.

Скорость квадриг стала нарастать – кровь в жилах участников уже начинала закипать от всех этих страстей. Похоже, и люди и лошади чувствовали, что близится завершающий рывок и пришло время для победителя заявить о себе.

Интерес зрителей, который с самого начала был сосредоточен на борьбе между римлянином и евреем, причем основные симпатии были на стороне последнего, стал быстро сменяться беспокойством. На всех скамьях зрители замерли неподвижно, подавшись вперед, лишь взглядами следя за движением состязающихся. Илдерим прекратил терзать свою бороду, Есфирь забыла все свои страхи.

– Сто сестерциев на еврея! – воскликнул Санбаллат, обращаясь к римлянам, сидящим в ложе консула.

Ответом ему было молчание.

– Талант – или пять талантов, или десять; выбирайте сами!

И он отчаянно размахивал перед ними своими табулами.

– Я принимаю на твои сестерции, – ответил молодой римлянин, протягивая руку, чтобы подписать пари.

– Не делай этого, – вмешался его друг.

– Почему?

– Мессала уже идет на предельной скорости. Посмотри – он уже перегнулся через бортик, а поводья болтаются в воздухе. И сравни его с евреем.

Первый из говоривших всмотрелся в летящие квадриги.

– Клянусь Геркулесом! – воскликнул он. – Стоит как влитой! Я понял, понял! Если боги не помогут нашему другу, израильтянин обойдет его. Хотя нет! Смотри! Юпитер с нами!

Рев, подхваченный каждым из римлян, потряс velaria над головой консула.

Если было верно сказано, что Мессала достиг предельной скорости, зрелище все же произвело впечатление на зрителей. Медленно, но непреклонно он стал отрываться от соперника. Лошади его неслись, пригнув головы; с балкона казалось, что их тела стелются над самой землей. Ноздри их раздувались, налившись кроваво-красным цветом, глаза едва не вылезали из орбит. Бедные животные выкладывались до последнего! Как долго они смогут еще выдерживать такой темп? Это было всего только начало шестого круга. Бен-Гур держался за колесницей соперника.

Радость болельщиков Мессалы была неописуема: они кричали и вопили, размахивая в воздухе своими цветными лентами; Санбаллат едва успевал заполнять табулы со ставками на их фаворита.

Маллух, сидевший в нижней галерее над Триумфальными воротами, едва сдерживал свое разочарование. Он все еще тешил в своей душе слабую надежду, памятуя о словах Бен-Гура – что произойдет нечто, когда они обогнут западную мету. Заканчивался пятый круг, и до сих пор ничего не произошло. Он твердил самому себе – это должно случиться на шестом круге; но – увы! – Бен-Гур едва удерживал свое место в хвосте за колесницей соперника.