Читаем без скачивания Собрание ранней прозы - Джеймс Джойс

— Так вы сказали, Джек, в четверг вечером?

— Да, в четверг, — сказал тот.

— Отлично, — быстро отвечал мистер Каннингем.

— Можно встретиться у Макаули, — сказал Маккой. — Самое удобное место.

— Только надо не поздно, — заметил озабоченно мистер Пауэр. — Там наверняка будет набито битком.

— Можно встретиться в полвосьмого, — сказал Маккой.

— Отлично! — произнес мистер Каннингем.

— У Макаули в полвосьмого, заметано!

Последовало непродолжительное молчание. Мистер Кернан выжидал, посвятят ли его в свои переговоры друзья. Потом спросил:

— А что это вентилируется?

— Да так, ничего, — сказал мистер Каннингем. — Договариваемся насчет небольшого дельца в четверг.

— В оперу собрались?

— Да нет, — произнес мистер Каннингем уклончиво, — тут такое дело… духовное.

— А-а, — сказал мистер Кернан.

Вновь последовало молчание, а потом мистер Пауэр напрямик рубанул:

— Да понимаешь, Том, сказать тебе честно, мы тут решили поговеть.

— Вот именно, — сказал мистер Каннингем. — Джек, и я, и Маккой, мы все решили как следует помыть горшки.

Он произнес эту метафору энергично и вместе с тем как-то по-домашнему и, ободрившись звуками собственного голоса, продолжал:

— Видите ли, ведь если начистоту, то все мы изрядная компания шельмецов, все и каждый. Вот именно, все и каждый, — добавил он ворчливо, но мягко, и повернулся к мистеру Пауэру. — Сознайтесь-ка!

— Сознаюсь, — отозвался тот.

— И я сознаюсь, — сказал Маккой.

— Вот мы и решили помыть сообща горшки, — заключил мистер Каннингем.

И тут его словно осенила мысль. Он резко повернулся к больному и сказал:

— Послушайте, Том, а знаете, что мне сейчас пришло? Ведь вы-то тоже могли бы с нами, и тогда будет полный квартет.

— Отличная идея, — присоединился мистер Пауэр. — Дружная четверка, все вместе.

Мистер Кернан хранил молчание. Предложение почти ничего не говорило ему, но, понимая, что он стал предметом интереса некоторых духовных инстанций, он полагал долгом своего достоинства проявить несговорчивость. Некое время он не принимал участия в разговоре и только слушал, с видом холодного отчуждения, как друзья его обсуждают иезуитов.

— У меня не такое уж скверное мнение об иезуитах, — сказал он, вмешиваясь наконец. — Они в своем ордене образованные, и мне верится, что у них благие намерения.

— Их орден самый важный в Церкви, Том, — с подъемом произнес мистер Каннингем. — Генерал иезуитов стоит сразу после папы.

— Можете не сомневаться, — сказал Маккой, — если надо, чтоб дело было сделано, и без дураков, идите к иезуитам. У этих гавриков настоящее влияние. Вот я знаю один случай…

— Иезуиты — это избранное общество, — сказал мистер Пауэр.

— И вот интересная вещь, — вставил мистер Каннингем, — насчет иезуитского ордена. Каждый орден в Церкви проходил реформу в тот или другой период. Но орден иезуитов один-единственный никогда не проходил реформу и никогда не был в упадке.

— В самом деле? — спросил Маккой.

— Исторический факт, — сказал мистер Каннингем.

— А посмотрите на их церкви, — прибавил мистер Пауэр, — посмотрите, какая паства у них.

— Иезуиты действуют среди высших классов, — сказал Маккой.

— Бесспорно, — подтвердил мистер Пауэр.

— Вот поэтому я за них, — сказал мистер Кернан. — А то простые эти попы, неграмотные, неотесанные…

— Они все хорошие люди, — возразил мистер Каннингем, — только все по-своему. Ирландских священников уважают во всем мире.

— О да, — сказал мистер Пауэр.

— Это не то что на континенте некоторые священники, — сказал Маккой, — такие, что недостойны так называться.

— Ну, может, вы правы, — смягчил свою позицию мистер Кернан.

— Конечно, я прав, — сказал мистер Каннингем. — Я столько прожил на свете и повидал столько, что уж могу судить о людях.

Джентльмены вновь выпили, следуя по кругу. Мистер Кернан, казалось, что-то взвешивает в уме. Услышанное подействовало на него. Он очень высоко ценил способность мистера Каннингема судить о людях и читать лица, и он попросил подробностей.

— Просто обычное говение, понимаете, — сказал мистер Каннингем. — Его проводит отец Борделл для деловых людей, вот как мы.

— Он с нами не будет слишком строго, — сказал мистер Пауэр убеждающим тоном.

— Борделл, Борделл… — произнес больной.

— Вы его должны знать, Том, — сказал уверенно мистер Каннингем. — Отличный человек, славный! И как мы с вами, вполне от мира сего.

— А… знаю, кажется. Такой высокий, и лицо красное.

— Он самый.

— И что, Мартин, он… хороший проповедник?

— Н-ну-у… Понимаете, это не то чтобы проповедь. Это дружеская беседа скорей, в рамках здравого смысла, понимаете.

Мистер Кернан обдумывал. Мистер же Маккой произнес:

— Отец Том Берк, это вот был мужик!

— О, отец Том Берк, — сказал мистер Каннингем, — это был прирожденный оратор. Вы, Том, его слыхали когда-нибудь?

— Слыхал ли когда-нибудь! — живо отреагировал больной. — Ничего себе! Уж я-то…

— А между тем, говорят, он был не силен в богословии, — сказал мистер Каннингем.

— В самом деле? — сказал Маккой.

— Ну, уж такого-то ничего, конечно. Просто говорят, иногда он в проповедях высказывался не совсем по учению.

— А!.. но блестящий мужик был! — сказал Маккой.

— Однажды я его слушал, — продолжал мистер Кернан, — только не помню, на какую он тему. Мы с Крофтоном были у самой стены этого… ну, партера, что ли…

— Притвора, — сказал мистер Каннингем.

— Ну да, у стены ближе к двери. Забыл, на какую тему… ах да, это было про папу, про покойного папу. Сейчас всё вспомнилось. Клянусь вам, это было великолепно, в таком стиле! А голос! Боже, это вот голос был! Узник Ватикана, так он его назвал. И помню, Крофтон мне говорит, когда мы вышли потом…

— Он же ведь оранжист, этот Крофтон, разве нет? — спросил мистер Пауэр.

— Еще бы, — отвечал мистер Кернан, — самый что ни на есть треклятый оранжист. Зашли мы к Батлеру на Мур-стрит — и я, ей-богу, был тронут по-настоящему, скажу вам чистую правду. Я помню его слова буквально: Кернан, — это он мне, — мы возносим молитвы у разных алтарей, — это он мне, — но вера наша одна. Меня поразило даже, как здорово он сказал.

— Да, тут впрямь что-то есть, — признал мистер Пауэр. — На проповеди отца Тома всегда набивалась куча протестантов.

— Между нами, уж не такая большая разница, — высказал Маккой. — Мы все веруем в…

Он поколебался слегка.

— …во Христа Искупителя. Но только они не веруют в папу и в Матерь Божию.

— Но, разумеется, — сказал мистер Каннингем внушительно и спокойно, — только наша религия истинная религия, древняя и настоящая вера.

— Кто ж сомневается, — сказал мистер Кернан с теплом в голосе. К дверям спальни подошла миссис Кернан и возвестила:

— К тебе гость!

— Это кто еще?

— Мистер Фогарти!

— А, пусть входит, пусть входит!

Из темноты появилось овальное бледное лицо. Дугу его светлых свисающих усов повторяли светлые брови, огибающие глаза, в которых выразилось приятное удивление. Мистер Фогарти был скромным зеленщиком. Он содержал в городе заведение с лицензией и потерпел крах, поскольку его финансовые возможности привязывали его к второразрядным винокурам и пивоварам. После этого он открыл небольшую лавочку на Гласневин-роуд, льстя себя надеждой, что своими манерами завоюет симпатии окрестных хозяек. Он старался соблюдать тон в поведении, был ласков с детишками и говорил с четкой дикцией. Культура не была ему чужда.

Мистер Фогарти пришел не с пустыми руками, он принес полпинты старого виски. Он учтиво расспросил мистера Кернана, поставил на стол свое приношение и присоединился к компании. Мистер Кернан весьма оценил приношение, памятуя, что у мистера Фогарти оставался за ним небольшой незакрытый счетец за овощи. Он сказал:

— Никогда в вас не сомневался, старина. Открой-ка, Джек, можно тебя попросить?

Мистер Пауэр вновь исполнил роль кравчего. Стаканы ополоснули и разлили в них пять малых порций виски. Новое вливание чувствительно оживило разговор. Мистер Фогарти, сидя на краешке стула, проявлял особый интерес к теме.

— Папа Лев XIII, — сказал мистер Каннингем, — был одним из светил своего времени. Его великой идеей, понимаете, было объединение латинской и греческой церквей. Это была цель его жизни.

— Как я часто слышал, — сказал мистер Пауэр, — он был одним из наиумнейших людей в Европе. Это еще кроме того, что папа.

— Бесспорно, был, — сказал мистер Каннингем, — да, пожалуй, и самым наиумнейшим. У него был девиз, понимаете, как у папы, — Люкс на Люкс, то есть Свет на Свет.