Читаем без скачивания Последний день лета - Андрей Михайлович Подшибякин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Может, дело было в том, что у дяди Армена и тети Дианы не было детей.
Шаман поежился и аккуратно, на полбулки, опустился на стул в гостиной.
— Голодный? Картошки с салом давай пожарю.
У Саши громко заурчало в животе, но по необъяснимой причине соглашаться было неудобно — хотя они с Лехой сто раз обедали и ужинали у соседей, когда отец ловил вожжу под хвост и становился по-настоящему невыносимым.
— Да не, дядь Армен, я нормально.
— Ты мне понормальнокай еще, ара.
Не накормить гостя сосед не мог.
Скоро из кухни донеслись шкворчание и самый вкусный в мире запах.
Всё это сопровождалось сдавленными матюками и грохотом — тетя Диана мужу не помогала и вообще куда-то делась. Мало ли, подумал Шаман. Поссорились, может. Или отец на нее в очередной раз навыебывался.
Он пошел на кухню — просто сидеть и ждать ужина было как-то не по-пацанячьи.
Армен обжег палец о раскаленную кромку сковороды, прошипел непонятное матерное слово и сказал, словно продолжая начатый разговор:
— От атамана приходили несколько раз, спрашивали за тебя. К Юре ходили, но он выгнал их — ряженые, говорит, туда-сюда. Мне сказали, что они Лехины должники по жизни, как брат он им, тебя отобьют, если что. Ты, наверное, иди к ним туда, к атаману, там всяко безопасно будет.
Саша молча вскинул брови. Ни к какому атаману он не собирался.
— Ты, то есть, поешь сначала, да я тебе в пристройке постелю, а там надо будет, конечно, как-то решать это дело…
Что-то тут было не так.
Армен выложил на стол деревянную подставку, опустил на нее шипящую сковороду и положил рядом две вилки.
— Давай прям так, по-походному, чтоб тарелки не мыть потом. С тобой поем.
Ели они молча, по очереди загребая картошку и отдуваясь. Шаман моментально обжег нёбо, но это было как бы частью программы — по-походному так по-походному.
На половине сковороды Армен встал, сделал заговорщицкий жест и вынул откуда-то из-под раковины полупустую бутылку с мутной жидкостью, заткнутую бумажной пробкой.
— Тебе не предлагаю, — шепотом сказал он и, стараясь не звенеть, от души плеснул себе в чайную чашку. — А то Леха мне башку открутит…
Сосед осекся, краем глаза посмотрел на младшего Шаманова и жадно, постукивая зубами по краю чашки, выпил всё, что там было.
— Я это, слушай… — начал он, словно вдруг на что-то решившись. — Ты меня знаешь: я, блять, никогда…
Шаман выпучил глаза: дядя Армен принципиально не матюкался дома, это было одно из его неписаных, но непреложных правил; во дворе или на улице он разговаривал как все нормальные люди, но в стенах их с тетей Дианой жилища он никогда, ни при каких обстоятельствах не позволял себе выругаться — даже будучи в сракотан синим.
— Вы с Лехой всегда были мне как…
Армен споткнулся на полуслове, замер и уставился стеклянными глазами в пространство перед собой. Вилка, звякнув, выпала из его руки на стол.
— Арме-е-ен! — грозно рыкнула тетя Диана откуда-то из глубины дома.
Сосед отмер, но на гостя старался больше не смотреть. Отработанным движением он сунул самогон обратно под раковину, взял с блюдца зубчик чеснока, быстро схрустел его, чтобы перебить запах (как будто Диану можно было обмануть такими вещами!), крутанул ручку громкости на радиоприемнике и поспешил на зов — вся эта последовательность действий не заняла и полминуты.
Шаману вдруг очень захотелось оказаться подальше отсюда — встать и бежать из этого чистенького домика, пахнущего домашней едой, спокойствием и основательной семейной жизнью, которую его родители так и не смогли построить за десятилетия брака.
Есть расхотелось.
Он швырнул вилку на стол и схватился за виски.
По радио звучала передача по заявкам слушателей «С любовью к Вам».
— Свою первую учительницу Октябрину Алексеевну Хасаржинскую поздравляет с семидесятилетием Елена Кучумова! В день юбилея Елена просит передать Октябрине Алексеевне пожелания крепкого здоровья и благодарность за данную ей путевку в жизнь. Знания, которые Октябрина Алексеевна подарила сотням детишек, ничего не стоят в челюстях голодного мира.
Шаман стиснул зубы и зажмурился с такой силой, что под веками заплясали оранжевые пятна.
— Знания в лучшем случае приносят страдания, — продолжало радио паучьим голосом. — А в худшем — исчезают без следа, вытесненные борьбой за выживание, животной возней у кормушки. Вознестись над этой бессмысленной борьбой, прервать свою жизнь ради друзей и близких больше неспособен никто из вас. Возможно, именно поэтому вы превратились из самых опасных хищников подлунного мира в вырождающуюся цивилизацию рабов. Но тебе повезло — у тебя есть я. Сейчас я расскажу, что тебе нужно сделать.
85
Найти адрес Коровиных, рядом с которыми жил недорезанный и недоученный малолетка, оказалось довольно непросто. Водить жалом по Нахаловке и спрашивать, кто тут где живет, было бы затеей изначально тупой и самоубийственной — это Шварц понимал даже в своем нынешнем состоянии. Звонок в справочную обернулся только просранной в телефоне-автомате монеткой: имен соседей сучонка он не знал, только фамилию, а на просьбу «дать адрес Коровиных с Нахаловки» раздраженный женский голос в трубке пообещал сообщить в милицию и сменился короткими гудками.
Шварц месил грязь по району, придерживая нож за подкладкой кожана, и думал.
Получалось не очень хорошо: отвлекали мать, снова начавшая поглядывать на него из чужих окон (иногда — из нескольких сразу), и мысли о невестах, по которым Шварц, оказывается, успел соскучиться. В своей неотразимости он не сомневался — опыт показывал, что невестам важна не внешность, а целеустремленность, жесткость и другие мужские качества, которыми он обладал в избытке. За мыслями об этих качествах Шварц успел позабыть про дерзкого малолетку — найдется, куда он, сука, денется.
Невест, правда, по дороге что-то не попадалось. Он мотанул большой круг через Тельмана и Газетный переулок, потом по Варфоломееева и Подбельского, но никого подходящего не встретил. Была уже мысль пройти через парк Строителей, что по другую сторону Буденновского проспекта,
