Читаем без скачивания Последний день лета - Андрей Михайлович Подшибякин

После истории с отжиманиями друзья об Аркаше словно забыли — по этому поводу он переживал чуть ли не больше, чем из-за слов демона о жертвоприношении (их ему с широкой улыбкой сказал почтальон, принесший телеграмму от дальних родственников из города со смешным названием Херсон). Можно было бы, конечно, сходить к Новенькому на Нахаловку и разузнать, что происходит, но это почему-то казалось Пуху признаком слабости. Еще чего! Пусть сами приходят и извиняются! Он, правда, не мог сформулировать для себя, за что конкретно друзья должны извиняться.

«А ведь действительно, — мысленно накручивал себя Пух, — кто будет дружить с таким позорником, осрамившимся на глазах у всей школы?.. Я бы на их месте точно не стал. Ну и ладно! Не очень-то и хотелось!»

Хотя хотелось, конечно, очень. Пару раз Аркаша даже поймал себя на мысли, что жизнь без друзей не имеет никакого смы…

— Аркадий, я войду?

Когда Пуха в семье называли полным именем, это всегда предвещало неприятности, — хотя, справедливости ради, в последние недели всё так сильно изменилось, что старые неписаные правила никем из Худородовых не соблюдались.

Аркаша, безуспешно пытавшийся дочитать у себя в комнате «Стальную крысу», вздохнул и отлистнул назад несколько страниц — что там было написано, он всё равно не помнил.

— Да, пап.

Натан Борисович слабо, как-то неуверенно приоткрыл дверь и просочился в образовавшийся проем. Он сутулился, давно не брился и придерживал склеенные изолентой очки, так и норовившие съехать набок.

— Аркадий, я в пятницу иду на книжный рынок…

Загадка брешей в монолитной стене Библиотеки классической литературы недавно разрешилась — папа по частям относил продавать уникальное подписное издание на ночной книжный рынок в сквере у бассейна «Волна». Других источников дохода у Худородовых не было.

Пух, делающий вид, что увлечен похождениями ловкого галактического мошенника Джеймса Боливара ди Гриза, отрешенно кивнул, не поднимая глаз. Смотреть на отца в таком состоянии было невыносимо.

— Они же, знаешь, ни милорда глупого, ни Белинского с Гоголем не хотят уже… Что-то быстро уходит, Мопассана с руками оторвали, с чем-то стою, понимаешь, до утра, а толку никакого…

Натан Борисович говорил словно сам с собой.

— Нам бы перебиться только, пока у меня репетиторство не пойдет. Это, знаешь, ближе к весне… Жалко я, дурак старый, не взял в свое время Ильфа и Петрова, когда завкафедрой предлагал, — думал, зачем, у меня в перепечатке есть… «12 стульев» спрашивают постоянно, а где ж я возьму — дефицит!

— Па, — тихо напомнил о себе Пух.

— А!.. — вскинулся Худородов-старший. — Аркадий, мне… Нам необходимы твои книги. Фантастика — очень ходовой товар. Из Москвы что-то привозят, но мало, редко и накручивают в четыре конца.

Коммерческие интонации профессору ужасно не шли — менее гнусно звучало бы, если бы он, скажем, вдруг выругался матом.

Пух собирался было что-то сказать, но вдруг, не вставая, швырнул недочитанную «Стальную крысу» в папину сторону и отвернулся к окну. Глаза его подозрительно заблестели.

Он ожидал чего угодно: возмущенного окрика, растерянного вздоха (так папа еще недавно реагировал на редкие Аркашины дерзости), раздраженного матюка — но не того, что произошло.

Натан Борисович резко и мелко, как таракан, кинулся к растрепанному томику, схватил его и прижал к груди, что-то бормоча. Он оглянулся по сторонам, словно видя комнату сына впервые, и выдернул с полки еще несколько книг — насколько успел заметить Пух, это был сборник рассказов Роберта Шекли, вдоль и поперек прочитанный «Хоббит» (в иллюстрациях художника Беломлинского Бильбо был подозрительно похож на Евгения Леонова), так и не дочитанная по причине крайнего занудства «Дюна» и другие сокровища.

Пух стиснул зубы и зажмурился. Отец словно выдирал из него по частям всё, что он тщательно, годами, в себе растил, поливал и лелеял. Хотелось, чтобы всё это поскорее закончилось, чтобы папа завершил разорение и ушел, чтобы можно было начинать пытаться снова жить после того, что сейчас происходило.

Звук открываемого ящика с носками заставил-таки Пуха вскочить на ноги и протестующе заорать.

Отец даже не сильно там копошился: уверенно запустил руку в недра нижнего белья и выудил болгарские комиксы. Аркаше, чьи щёки моментально залил багровый румянец, пришла в голову глупая и неуместная ассоциация: так на его глазах какой-то длинный пацан ловко выудил призовой шарик специальной хваталкой из игрового автомата в парке Горького.

Но даже на этом сегодняшние испытания не закончились.

После того как Натан Борисович, потупясь и скрючившись, выбежал из комнаты, прижимая награбленное к грязной груди халата, Пух вдруг успокоился и со всей очевидностью понял, что случившегося позора и унижения не переживет. Контуры дальнейшей жизни больше не выстраивались перед его мысленным взором — вместо них клубился густой (и почему-то розоватый) туман.

Дверной звонок зачирикал так громко и неожиданно, что Пух взвизгнул. По-настоящему испугаться он, впрочем, не успел — из коридора доносился посторонний голос, но не паучий, а совсем наоборот.

— Так, хозяйка, ексель-моксель, показывай. От это?.. Охуе… хал наш автобус! Да как вы это заносили-то, еб… понский городовой?!

Говорящий очевидно старался не ругаться в приличной квартире — но давалось ему это с большим трудом.

Пух аккуратно приоткрыл дверь своей комнаты, высунулся наружу и увидел сюрреалистическую картину.

Похожие на варваров из романа Урсулы ле Гуин «Волшебник Земноморья» (только что экспроприированного профессором Худородовым) мужчины мялись в коридоре, заглядывая в зал. Предводитель варваров, одетый в ватник и почему-то во фривольные голубые кроссовки, чесал плешь и бухтел, глядя на что-то внутри комнаты.

На что именно, стало понятно очень быстро.

— Уважаемый, вам заплачено! — папа выскочил откуда-то, как кукушка из часов. Книг при нем больше не было. — Берите и, так сказать, выносúте!

Пуха перекорежило. Отец, похоже, превратился в демоническую сущность безо всякого участия спавшего под курганами. В какую-то мелкую, паскудную сущность.

— Уходите! — вдруг заголосила мама откуда-то со стороны кухни. — Что угодно забирайте, а это — оставьте! Я с голоду лучше умру!

— Софа, замолчи! — взвизгнул папа. — Это только до весны, сколько можно тебе говорить?! В конце концов, я принял решение! Не смей со мной спорить!..

Больше всего на свете Пух сейчас хотел открыть окно четвертого этажа и шагнуть в ждавшую за ним темноту.

— Так я не понял, хозяйка, — варвар подчеркнуто обращался только к маме, словно Худородова-старшего не существовало. — Мы выносим или нет? Там коммиссионный закроется, я куда это дену, еби… шкин пистолет?!

Софья Николаевна оперлась на стену и обреченно махнула рукой.

Несмотря на бубнеж командира, варвары резво заскочили в зал и почти сразу вырулили обратно, кряхтя под весом