Читаем без скачивания Гибель советского кино. Интриги и споры. 1918-1972 - Федор Раззаков

И вновь вернемся к письму Ромма, в котором тот уже дошел до четвертого пункта:

«4. О „коленопреклонности“ перед итальянским неореализмом и неверной ориентации молодежи.

Человека судят по его делам. Для того чтобы судить о моем влиянии на молодежь, следует прежде всего посмотреть на мои собственные дела и на дела молодежи, которую я учил и учу.

Мои творческие дела – это мои картины. Не мне судить о них, но одного никто не сможет в них найти: подражания Западу или следования за модой. Я – советский художник и всегда старался идти в ногу со временем, быть понятным моему народу, проповедовать коммунистические идеи со всей доступной мне убежденностью...

Что до итальянского неореализма, то я уже несколько раз повторял одно и то же: влияние его было несомненным. Это не унижает нас и не исключает нашего влияния на все мировое кино.

Величайшая литература мира – это русская литература ХIХ и ХХ веков. Она оказала громадное определяющее влияние на развитие всей мировой литературы. И тем не менее сами же русские великие писатели не отрицали влияния, которое оказывали на них представители той или иной западной литературы...

В определенное время, в определенные годы влияние итальянского неореализма было несомненным, иногда даже чрезмерным, а большей частью чем-то полезным. Потом это прошло. Вот и вся правда. Если она называется «протиранием штанов» – пускай будет так (кстати, этот художественный образ тоже позаимствован из арсенала фраз, применявшихся при разоблачении «безродных космополитов»).

Но мне неприятно, даже противно было услышать фразу Н. Грибачева, сказанную на встрече с руководителями партии: «Нам не нужен ни неореализм, ни неоромантизм, никакие нео». Нужно иметь в виду, что в кино неоромантизмом называла себя французская «новая волна» – течение в общем безыдейное, часто декадентское, формалистическое, упадническое, независимо от масштабов таланта некоторых из режиссеров этого направления. Как можно ставить этот модерн рядом с итальянским неореализмом? Ведь для итальянских неореалистов настольной книгой была «Мать» Горького.

Последнее. Я считал и считаю своим долгом советского гражданина и художника бороться с остатками и пережитками культа личности. Для меня примером в этом деле является Н. С. Хрущев. Я не предлагал уничтожать Кочетова, Софронова и Грибачева. Наоборот, пусть пишут. Но линия их, широко известная, прочно укоренившаяся в критическом отделе «Октября» и в газете «Литература и жизнь», – это линия культовая, чем бы она ни прикрывалась. Этим и объясняется моя резкость в адрес Кочетова, Софронова и Грибачева. Я считаю, что они занимают реакционную и вредную для литературы и кинематографа позицию. Я убежден, что рано или поздно правда восторжествует. Но мне хотелось бы, чтобы это случилось как можно скорее».

Ромм окажется прав: «правда» и в самом деле восторжествует – спустя 25 лет после его письма, в годы горбачевской перестройки (самого Ромма к тому времени уже не будет в живых), когда западники одолеют державников. К чему приведет эта победа, мы теперь знаем: к исчезновению СССР и возникновению ельцинской России, которая бросится вылизывать сапоги «дяде Сэму» и его сателлитам. Не думаю, что это вылизывание понравилось бы Ромму (об ином он мечтал), но большинство его коллег и единомышленников, доживших до сегодняшнего времени, встретили подобное пресмыкательство с восторгом.

Голливуд по-советски

Впрочем, оставим на время высокую политику и поговорим о более приземленных вещах, например, о кинопрокате 1962 года. Ведь он знаменателен тем, что именно тогда впервые в советском кинематографе появилась картина, которой удалось перешагнуть 60-миллионный рубеж (до этого потолком считался рубеж в 48 миллионов 640 тысяч зрителей, который установила в 1956 году комедия Эльдара Рязанова «Карнавальная ночь»). И вот шесть лет спустя появилась лента, которая, разом перемахнув через 50-миллионную отметку (а до этого фильмы-фавориты если и обгоняли друг друга, то исключительно на несколько миллионов), вышла на рекордный уровень сборов. Однако назвать это случайностью было нельзя, поскольку фильм-рекордсмен создавался именно с целью потрясти воображение советского зрителя. Фильм назывался «Человек-амфибия».

Идея создания подобной картины, где основу составляли бы сразу два убойных компонента – лихо закрученный мелодраматический сюжет и трюковая зрелищность, пришла в голову советским кинематографистам не случайно, а под влиянием тех процессов, которые происходили в западном кинематографе. А там во второй половине 50-х годов именно зрелищность вышла на первое место. Лидером в этом направлении был Голливуд, где тамошние кинематографисты стали снимать широкоформатные цветные фильмы, которые изобиловали дорогостоящими декорациями, роскошными костюмами и тысячами статистов. Особой популярностью там пользовались исторические мелодрамы, действие которых разворачивалось в библейские или античные времена. Считалось, что именно такие фильмы наглядно демонстрировали преимущества большого экрана перед телевизионным.

Поскольку в СССР телевидение тоже наступало на пятки кинематографу, руководители Госкино также решили пойти по пути создания пусть более дорогостоящего, но зрелищного кино. И хотя, в отличие от того же Голливуда, оно должно было быть штучным (то есть не конвейер), однако ему не возбранялось бросить вызов «фабрике звезд», а в чем-то даже и переплюнуть ее. Самое интересное, но эта задумка с блеском удалась.

В основу фильма «Человек-амфибия» был положен одноименный роман Александра Беляева, который американцы хотели экранизировать еще в конце 40-х годов. Но они от этой идеи быстро отказались, поскольку у них тогда еще не было опыта масштабных глубоководных съемок. Не было его и у советских кинематографистов в начале 60-х годов, что тоже едва не поставило крест на этом проекте.

Когда режиссер Владимир Чеботарев (пришел в большой кинематограф в 1960 году, дебютировав историко-биографическим фильмом «Сын Иристона») и оператор Эдуард Розовский (дебют в кино состоялся в 1959 году – фильм «Юлюс Янонис») только заикнулись о создании подобного фильма на студии «Ленфильм», тамошнее руководство замахало на них руками: дескать, это же подводные съемки, всякие эффекты, на которые уйдет уйма денег! А результат? Кто, мол, вам сказал, что у вас что-то получится? Однако режиссер с оператором оказались людьми упертыми и пробили-таки свой проект. Причем главным аргументом в их устах стал идеологический: дескать, надо утереть нос Голливуду. А поскольку тогда этот аргумент был вынесен на авансцену советской политики самим Хрущевым (в 59-м году он громогласно заявил, что СССР не только догонит Америку, но и перегонит ее по многим показателям), проект «Человек-амфибия» был запущен в производство.

Когда об этом узнали американцы, они покрутили пальцем у виска. В газете «Нью-Йорк таймс» даже была помещена статья на эту тему, где над будущими создателями фильма откровенно потешались и предрекали им полный провал. В публикации отмечалось, что сам Уолт Дисней отказался от экранизации беляевского романа из-за сложности подводных съемок, а русские, которые работают на допотопной технике, решили бросить вызов судьбе. «Пустое это занятие!» – предрекал им печальную участь автор заметки в «Нью-Йорк таймс». Что из этого получилось, мы теперь знаем: наши кинематографисты утерли нос янки. Причем все вышло вполне закономерно, поскольку к делу был проявлен подход в высшей степени профессиональный.

Поскольку у Чеботарева и Розовского киношного опыта было, как говорится, кот наплакал, а будущий фильм проходил по разряду «сложнопостановочных», руководство «Ленфильма» отрядило к ним в помощь опытного профессионала – 51-летнего режиссера Геннадия Казанского, который, как мы помним, пришел в кино еще в начале 30-х годов (дебютировал как режиссер в 37-м) и с тех пор снял более десятка различных картин, в том числе и трюковой фильм «Старик Хоттабыч» (1957).

Как только был утвержден съемочный коллектив картины, тут же поступило распоряжение всем участникам будущих съемок отправляться на учебу в одну из ленинградских водолазных школ. И в то время как актеры, режиссеры, операторы и другие члены съемочной группы учились работать под водой, остальные их коллеги тоже не сидели сложа руки. Например, гримеры и бутафоры ломали головы над, казалось бы, неразрешимыми проблемами: как сделать так, чтобы грим не смывался водой, какой костюм должен быть у Ихтиандра, как возводить декорации на воде и под водой и т. д. и т. п. Короче, пота было пролито море. Взять, к примеру, историю с костюмом Ихтиандра. Его шили из различных материалов, но ни один из них не выдерживал долгого пребывания под водой: один материал разбухал, другой – растягивался. Наконец нашли выход: взяли ткань от колготок и нашили на нее 10 тысяч чешуек, которые предварительно вручную выкрасили в перламутровую краску. Таких костюмов, на всякий случай, сделали четыре.