Читаем без скачивания Фантастика 2025-61 - Дмитрий Александрович Емец
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Долго договариваться не пришлось. Существовал тариф, которого водители в Копытово придерживались с двумя исключениями: с пьяных и спешащих брали больше. Афанасий же пьян не был и даже спешащим не выглядел, разве что замерзшим.
По дороге водитель, которого Афанасий успел идеализировать и выдумать из него чуть ли не Платона Каратаева, стал как-то выпадать из своего идеального образа. Пару раз ругнулся на старушек, которые, пугаясь его машины, бестолково метались в свете фар, а одной дачнице на велосипеде внезапно резко загудел, загнав ее в кювет. Машину он почему-то вел одной рукой, а другой вообще не пользовался. Одной и передачи переключал, и рулил на поворотах. Когда же одной руки не хватало, он как-то невероятно хитро придерживал руль круглым животом. Афанасий начинал подозревать, что водитель однорукий.
Но тут таксист внезапно шумно почесался той левой рукой, которой в воображении Афанасия уже не существовало. И опять герой, к досаде выдумавшего его автора, оказался сложнее своего образа.
«Может, это какая-то особая рука и ею можно только чесаться?» – утешил себя Афанасий.
До дома Гули они добрались за полтора часа. Афанасий поднялся и позвонил. Ему открыли. Гуля стояла в коридоре – маленькая, одинокая, в неожиданно смешном комбинезоне под зайчика. У комбинезона были лапки-тапки и два кармана, тоже на заячью тему, хотя, кажется, настоящие зайцы не носят в карманах набивной моркови из ткани, да еще и пришитой к их животу. Но таков уж был этот комбинезон. Ты забирался в него – и становился… хм… грустным зайчиком.
Грустный зайчик потерся об Афанасия грустным носом… стоп! А зайцы разве трутся носами? Однако этот зайчик был не в курсе и потерся. И после на двух ногах пошел в кухню, причем не прыгал воробушком, а брел.
– Ты одна? А где твоя мама? – спросил Афанасий.
– Тебе нужна моя мама? – спросила Гуля, останавливаясь. – Мама ночует у подруги. Могу подсказать адрес, чтобы ты поехал ее навестить.
– Да нет… я не о том… – торопливо отказался Афанасий.
– А то смотри… могу сказать… могу даже машину тебе вызвать…
– Нет!
– Но ты же спросил про маму… Это очень здорово, когда спрашивают про маму! А то мамам, понимаешь, обидно. Растят они ребенка, растят, а потом о них даже не спрашивают…
Афанасий протянул руку и нажал Гуле на нос.
– Пык… – сказал он. – Это выключатель! Я выключил звук. Теперь ты не сможешь ворчать!
– Смогу! – заверила его Гуля. – Спорим, что смогу… нет, спорить нельзя… я уже не выигрываю… бесполезно…
На кухне Гуля начала вяло дергать дверцу холодильника. Готовила она неплохо, но очень по настроению. У нее почти не существовало дежурных блюд. Гуля или готовила что-то редкое, используя кулинарный канал, или не готовила вообще ничего.
Сегодня был второй вариант.
– Если ты голоден, могу предложить печенье с селедкой! – сообщила она Афанасию.
– Печенье с селедкой? – переспросил Афанасий с испугом. – Да-да, хорошо!
Он смирно сел и потрогал селедку кусочком печенья. Гуля мрачно наблюдала за ним.
– Чего ты молчишь? – подозрительно спросила она. Она только что попыталась помыть под струей чайную ложку, и ее обдало брызгами.
– Если я что-то сейчас вякну – ты со мной поссоришься, – заметил Афанасий.
– И если ты будешь молчать – я с тобой поссорюсь!
– Нет, – уверенно опроверг Афанасий. – С молчащим человеком поссориться невозможно, если он молчит доброжелательно. А я молчу невероятно доброжелательно, я умею!
Афанасий знал, о чем говорил. Его научил многолетний опыт общения с мамой. Еще в детстве он понял, что женщин надо слушать выборочно. Мелкие настроения у них меняются раз десять в сутки. Женщина может несколько раз в день сказать «Я люблю тебя меньше, чем вчера!», или ходить с трагическим лицом, или фыркать, или обижаться. Опытные учителя в школе в такие минуты зевают и говорят: «Петрова, выйди из себя и зайди обратно с нормальным лицом!» Но нервные, молодые, не очень уверенные в себе мужчины начинают страдать, накручиваться, переживать, хотя на самом деле это ровным счетом ничего не значит. В человеке надо ощущать постоянные ветра, а мелкие ветра так часто меняются, что опытные капитаны обычно даже не кидаются переналаживать паруса.
Гуля закрыла кран и тронула его пальцем, наблюдая, как падает тяжелая последняя капля.
– Мне снятся ужасные сны, – сообщила она. – Пересказывать даже не буду… Человек с содранной кожей – это почти приятный собеседник. Я радуюсь, если только им ограничится. А так и медузы, и стекло в меня вливают…
– Стекло?
– Да. Сегодня мне снилось, что я внутри пустая и что в меня вливают стекло, чтобы эта пустота исчезла. И я пью… плачу, но пью, потому что понимаю, что нужно.
«Она проходила через болото дважды – туда и обратно. Плюс долго была инкубатором. Болото хорошо ее знает… каждое слабое место…» – подумал Афанасий.
Но даже не это было самым страшным. Самое страшное, что болото понимало, что Гуля не боец, что она уступает натискам эльбов, а мирных жителей убивать проще. Зло ведь не только злое, но и расчетливое. Когда некогда в Техасе назначили премию за голову каждого убитого индейца-апачи, охотники за головами быстро сообразили, что апачи вообще-то и сами недурно стреляют, а в траве прячутся куда лучше белых, а вот рядом, в каньонах, обитают абсолютно мирные и безопасные индейцы с точно такими же головами и волосами… И потом как-то так получилось, что если из индейцев кто-то и выжил, то это были именно сопротивляющиеся апачи.
Гуля стояла у окна и беззвучно всхлипывала – только лопатки дрожали. Афанасий подошел и обнял ее сзади, коснувшись щекой теплого затылка. Так они и отражались в темном стекле: он – высокий, тонкий, изящный и она – похожая на встрепанную птичку.
– Все будет хорошо! – сказал Афанасий.
– Нет, не будет! – убежденно повторила Гуля. – Ты сам не захотел, чтобы все было хорошо… Ты принял решение за меня! Ты всего меня лишил… Я теперь пью стекло… ну и спасибо тебе за это… жму тебе лапу! Твой Бобик!
Афанасий, начавший незаметно доставать из кармана коробочку, пальцем задвинул ее обратно. Он опасался, что Гуля вышвырнет семечко в окно. Она вообще была упрямая, хотя и любящая, и упрямство у нее было патологическое. Ты словно на стену натыкался.
