Читаем без скачивания Последнее искушение Христа - Никос Казандзакис

И вот теперь она смотрела, как раввин поднимается в гору, опираясь о посох и останавливаясь время от времени, чтобы оглянуться назад в сторону Иерусалима, расправить плечи и перевести дыхание… В эти дни, проведенные вместе с Вифании, отец и дочь позабыли о прошлом, часто говорили друг с другом, старик увидел, что дочь его оставила неверный путь, и простил ее. Слезы смывают все грехи. Это было хорошо известно почтенному раввину, а Магдалина достаточно наплакалась. Тяжело дыша, старик приблизился, Магдалина отступила было от двери, давая ему дорогу, но отец остановился и с мольбой взял ее за руку.

– Магдалина, дитя мое, – сказал раввин. – Ты – женщина, великой силой обладают слезы твои, великой силой обладают ласки твои. Пади ему в ноги и моли, чтобы он не ходил больше в Иерусалим. Сегодня фарисеи-книжники осерчали пуще прежнего. Я видел, как они тайком переговариваются между собой: уста их источают яд, они готовят смерть.

– Смерть! – воскликнула Магдалина, и в груди у нее похолодело. – Смерть! Но разве он может умереть, отец?

Почтенный раввин глянул на дочь и горько улыбнулся.

– Мы всегда говорим так о людях, которых любим, – сказал он и замолчал.

– Но ведь Учитель совсем не такой смертный, как мы, совсем не такой! – в отчаянии воскликнула Магдалина. Нет! Нет! – все повторяла она, заклиная свой собственный страх.

– Откуда ты это знаешь? – спросил старик, и сердце его затрепетало, потому как он доверял предчувствиям дочери.

– Я знаю это, – ответила Магдалина. – Не спрашивай откуда. Я уверена в этом. Не бойся, отец: разве кто осмелится тронуть его теперь, после того, как он воскресил Лазаря?

– Теперь, после того, как он воскресил Лазаря; они рассвирепели еще больше. Раньше, слушая его возглашения, они только плечами пожимали. Но теперь, когда разнеслась весть о чуде, народ набрался отваги и кричит: «Он – Мессия! Он воскрешает мертвых, у него власть от Бога, пошли за ним!» Сегодня мужчины и женщины устремились за ним с пальмовыми ветвями в руках, калеки побросали свои костыли и принялись угрожать, бедняки подняли головы… Фарисеи-книжники видят все это и серчают. «Если мы будем позволять ему действовать так же, то скоро нам придет конец», – говорят они, то и дело ходят от Анны к Каиафе, от Каиафы к Пилату и роют ему яму… Магдалина, дитя мое; припади к его коленям, не отпускай его больше в Иерусалим, возвратимся в Галилею!

В памяти раввина возникла мрачная, побитая оспой образина.

– Магдалина, – сказал он, – когда я шел сюда, то видел, что Варавва околачивается там, а лицо его было мрачно, как у демона смерти. Услышав мои шаги, он спрятался в кустах. Это не к добру!

Немощное тело старика дрожало, он совсем выбился из сил. Дочь взяла его под руку, помогла войти в дом, принесла скамью. Старик сел, а Магдалина опустилась рядом с ним на колени.

– Где он теперь? Где ты оставил его, отец? – спросила Магдалина.

– В Храме. Он кричит, глаза его мечут огонь – того и гляди, сожжет священный чертог! А что за слова, что за богохульство, Боже мой! «Я, – говорит, – упраздню Закон Моисеев и принесу Новый Закон. Не нужно мне искать Бога на вершине Синая, я найду Его в сердце моем!»

Старик понизил голос и сказал с содроганием:

– Иногда, дитя мое, иногда я боюсь, как бы он не повредился рассудком. Что если Люцифер…

– Замолчи! – воскликнула Магдалина, зажав ему рот ладонями.

Пока они беседовали, на пороге один за другим стали появляться ученики. Магдалина вскочила, думая, что вместе с ними может быть и Иисус.

– А Учитель? – воскликнула она душераздирающим голосом. – Где Учитель?

– Не бойся, – мрачно ответил Петр. – Не бойся. Сейчас он придет.

Сидевшая у ног брата Мария тоже вскочила и встревоженная подошла к ученикам. Их лица были угрюмы и обеспокоены, глаза тусклы. Мария прислонилась к стене.

– А где Учитель? – едва дыша, тихо спросила она.

– Сейчас придет, Мария, сейчас придет… – ответил Иоанн. – Разве мы бы оставили его, если бы с ним что случилось?

Ученики угрюмо разбрелись по двору, стараясь держаться подальше друг от друга.

Матфей вытащил из-за пазухи рукопись и приготовился писать.

– Говори ты, Матфей, – сказал почтенный раввин. – Говори, да будет с тобой мое благословение!

– Старче, – ответил Матфей, – когда мы все вместе возвращались из Иерусалима, в городских воротах нас догнал центурион Руф.

– Стойте! – крикнул он. – У меня приказ!

Мы побледнели от страха, но Учитель спокойно протянул римлянину руку.

– Привет тебе, друг, – сказал он. – Я нужен тебе?

– Нет, не мне, – ответил Руф. – Ты нужен Пилату. Прошу тебя следовать за мной.

– Я иду, – спокойно ответил Иисус и повернулся лицом к городу.

Мы все бросились к нему, восклицая:

– Куда ты, Учитель? Мы не отпустим тебя!

Но тут вмешался центурион.

– Не бойтесь, все будет хорошо, – сказал он. – Даю вам слово! …

– Уходите! – велел нам Учитель. – Не бойтесь: время еще не пришло.

Однако Иуда заупрямился.

– Я пойду вместе с тобой, Учитель, – сказал он. – Я не брошу тебя.

– Пошли, – ответил Учитель. – Я тоже не брошу тебя.

И они отправились в Иерусалим: двое впереди, а позади Иуда, словно пастуший пес.

Пока Матфей рассказывал, ученики мало-помалу собирались вокруг него.

– Вид у вас решительный, – сказал раввин. – Вы что-то скрываете.

– У нас другие заботы, старче, – отозвался Петр.

– Другие. И снова замолчал. И, действительно, мрачные демоны овладели ими сейчас, по пути сюда. Мертвецы уже начали оживать, близился День Господень, Учитель должен был взойти на престол – стало быть пришло время делить почести. При этом дележе ученики и поссорились друг с другом.

– Я буду сидеть справа от него, – сказал один из них.

Он меня больше любит.

– Нет, меня! Меня! Меня! – всполошились тут все остальные и подняли крик.

– Я первым увидел Учителя! – сказал Андрей.

– Мне он чаще, чем другим, является во сне, – возразил Петр.

– Меня он называет «любезным» – сказал Иоанн.

– И меня! И меня! И меня! – снова раздались крики. Кровь закипела в жилах у Петра.

– Катитесь вы все подальше! – крикнул он. – Не мне ли сказал он третьего дня: «Петр, ты – камень, на котором воздвигну я Новый Иерусалим!»?

– Он не сказал «Новый Иерусалим»! У меня все его слова записаны! – сказал Матфей, ударив по спрятанному за пазухой свитку.

– А что же он сказал мне, писака?! Я это собственными ушами слышал! – гневно возразил Петр.

– Он сказал: «Ты – Петр, и на камне том воздвигну я Церковь мою». «Церковь мою», а не «Иерусалим». Разница большая.

– А что еще он поручит мне? – крикнул Петр. – Чего ты замолчал? Что – продолжать невыгодно?! О ключах… Давай-ка, говори!

Матфей нехотя вытащил свиток, развернул его и прочел.

– «И вручу я тебе ключи, от Царства Небесного…»

– Дальше! Дальше! – торжествуя, кричал Петр.

Матфей проглотил слюну и снова склонился над свитком:

– «И то, что свяжешь ты на земле, – будет связано на небе, а что развяжешь ты на земле, будет развязано на небе…» Вот, пожалуйста, – это все!

– А разве этого мало? – спросил Петр, свысока глядя на учеников, важно приосанился, словно петух. – Разве этого мало? Я – вы все это слышали! – храню ключи. Я открываю и закрываю двери в Рай: захочу – позволю вам войти, захочу – не позволю!

Ученики рассердились, и, без всякого сомнения, пошла бы между ними потасовка, если бы тем временем не подошли они к Вифании. Им стало стыдно крестьян, и потому они постарались укротить свой гнев. Но лица были их все еще мрачны.

Глава 26

Между тем Иисус и центурион, а за ними, словно пастуший пес, Иуда, углубились в извилистые, узкие улочки Иерусалима и направились к возвышавшейся возле Храма Башне, где находился дворец Понтия Пилата. Первым раскрыл уста и заговорил центурион.

– Учитель, дочь моя пребывает в полном здравии и постоянно вспоминает о тебе, – с чувством сказал он. – Всякий раз, когда она узнает, что ты будешь держать речь перед народом, то тайком уходит из дому и идет слушать тебя. А сегодня я крепко держал ее за руку. Мы были вместе и слушали тебя в Храме. Она хотела побежать к тебе и поцеловать твои ноги.

– Почему же ты не позволил ей сделать это? – отвечал Иисус. – Одного мгновения бывает достаточно, чтобы спасти душу человеческую. Почему упустил ты это мгновение, которое теперь не воротишь?

«Чтобы римлянка целовала ноги еврею?» – со стыдом подумал Руф, но не сказал ни слова. В руке у него была короткая плеть, которой он разогнал шумную толпу. Было очень жарко, человеческие тела млели, мухи кружились тучами. Центурион с омерзением вдыхал воздух, пропитанный еврейским смрадом. За много лет, проведенных в Палестине, он никак не мог привыкнуть к евреям. Теперь они шли через крытый соломой базар. Здесь было свежо, они ускорили шаг.