Читаем без скачивания Шанс для динозавра - Александр Громов

«Не пропаду», – подумал Барини, натягивая тетиву арбалета.

Шесть дней он шел на восток, иногда целый день обходясь без крошки еды, но чаще сытый. Силы восстанавливались медленно; по-хорошему следовало бы сделать дневку, а то и две подряд, но не хотелось тратить зря погожие деньки. Осень есть осень, а Север есть Север – завьюжит надолго, и что тогда? Нет времени отдыхать, когда зима на носу.

Дважды он поднимался вверх по ущельям и дважды отступал, выбившись из сил. Горы громоздились тесно, не оставляя ни единого места для доступного перевала. А на седьмой день путь на восток преградил скалистый отрог. Альпинист со скалолазным снаряжением преодолел бы его шутя – Барини был вынужден свернуть на север.

Погода портилась, хмурые растрепанные облака бежали низко над тундрой, словно им невтерпеж было упереться в Холодный хребет. Налетали короткие снежные шквалики. Вся тундра уже покрылась белым, лишь болота выдавали себя темным или пестрым. Проклятый отрог кончился лишь на четвертые сутки, когда явственно повеяло морем.

Вряд ли кто из унганцев хоть раз в жизни видел это море. Оно бросалось на берег с неистовой яростью, разбивая об утесы вал за валом. Визжала холодная пена, дробились в ледяную кашу плавучие льды. На глазах Барини большая волна подхватила угловатый айсберг, отколовшийся неведомо от какого ледника, и с размаху обрушила его на обледенелую скалу. Вздрогнула земля. Когда волна схлынула, не было ни айсберга, ни половины скалы. Океан глодал сушу, выгрызая в береговых обрывах гроты и целые бухты, и на сумасшедшую толчею волн в бухтах жутко было смотреть. Ни один пловец в этих водах не дождался бы смерти от переохлаждения.

Прикрываясь плащом от ветра, Барини наконец одолел отрог, недоглоданной костью выдающийся в море, и побрел вдоль берега. Зачем? Одного взгляда на Холодный хребет, белеющий на юге, было достаточно, чтобы понять: здесь нет перевалов. К востоку горные цепи плавно загибались, убегая от океана. Если много недель идти вдоль хребта, то, пожалуй, попадешь к месту, откуда виден вулкан Брумгрум, – летом там еще так-сяк, но зимой погибнешь, потому что пояс гор на юге значительно шире. Да и в тундре зимой околеешь, не дойдя никуда. Быть может, еще не поздно повернуть и двинуться на запад?

Барини в сомнении оглядел свой арсенал. Охота на дичь давала средства к жизни, она же приближала конец. Остался лишь один стальной арбалетный болт. Вечерами у костра Барини выстругивал заостренные палочки для стрельбы по мелкой дичи на близком расстоянии – имея верный глаз и терпение, с голоду не помрешь, но и сыт не будешь.

Барини повернул назад. Он брел по своим собственным следам, размышляя о том, пошлет ли Гухар еще один отряд на поиск и уничтожение беглого князя. Барини на его месте послал бы – и наплевать на якобы непроходимые в это время года горы! Кому суждено навеки остаться в них, тот останется, зато уцелевшие, можно надеяться, принесут благую весть: опасный соперник мертв. Ради этого не жаль погубить полк, не то что десяток служивых.

Значит, надо спешить. Из десяти преследователей уцелело трое, они вернутся в Унган, Гухар узнает, что Барини сумел уйти и куда он ушел. Нет доказательств его смерти.

Эрго: найти и уничтожить! Любой ценой.

Продолжительный снежный заряд ослепил его. Погода явно намеревалась испортиться всерьез и надолго, но пока лишь демонстрировала свое намерение. Так кулачный боец разминается перед боем, нанося удары безразличному воздуху.

Шквал кончился вовремя, и это спасло Барини. Шагах в пятидесяти перед собой он увидел зверя с грязно-белой шерстью и, сорвав с плеча арбалет, успел подумать: одна стрела такого, пожалуй, не уложит… В холке зверь превосходил Барини ростом, а весу в чудовище было, пожалуй, как в носороге. Сравнительно небольшая голова сидела на мощной шее, влитой в могучий торс. Колоссальные лапы переступали скорее по-гиеньи, чем по-медвежьи. Несомненно, это был не имеющий имени белый ужас северных побережий, пожиратель выброшенных на берег китов и охотник до любой живности, какую способен поймать. Очень редко купцы привозили шкуры такого зверя, стоившие беснословных денег; одна из них некогда украшала пол в опочивальне старого маркграфа. Честно округляя глаза, купцы рассказывали сущие небылицы: якобы от белого ужаса нет спасения, а пожирая человека, он не оставляет даже костей.

Зверь шел по человечьему следу, время от времени обнюхивая его, – и оторопел, увидев добычу так близко. Но оторопел лишь на секунду.

Надсаживаясь, натянуть тетиву, вложить стрелу, прицелиться… как же это долго! Громадный зверь несся на Барини огромными, неожиданно мягкими прыжками, заставив с тоской подумать, какая же колоссальная сила заключена в этом неуклюжем с виду теле. Стрела, попавшая зверю прямо в грудь, не остановила его бег, но позволила жертве отскочить в сторону. Зверь проскочил мимо, затормозил, присел на задние ноги и громоподобно заревел. Барини отшвырнул бесполезный теперь арбалет и кинулся бежать к скалам. Палаш?.. Даже не смешно. Только скалы. Взобраться – и он спасен… Куда там! Это грязно-белое чудовище догонит его в три прыжка, а до скал не менее сотни шагов…

Зверь за спиной рявкнул, потом еще. Затем протяжно завыл. Барини оглянулся на бегу. Зверь бестолково кружился на месте, а всего в каких-нибудь десяти шагах от него на запряженных неизвестными животными нартах стоял низкорослый человек, одетый в меха, и держал у рта длинную духовую трубку. Ф-ффу! – донесся до слуха очередной выдох.

Зверь уже не выл – скулил. Перестал кружиться, упал на брюхо. Попытался ползти на передних лапах, волоча парализованные задние, застонал, как человек, и уронил голову. Подергался и затих.

Барини не подумал о том, какой же силы яд несли легкие стрелки для духовой трубки на своих наконечниках и какой же невероятной остроты должны быть эти наконечники, чтобы проколоть шкуру этакой зверюги. Все эти мысли пришли потом. Он просто вернулся, подобрав по пути арбалет. Человек в мехах смотрел на чужака из-за гор безбоязненно, но трубку держал наготове.

Барини забросил арбалет за спину и показал пустые ладони. Чужак вытянул из трубки стрелку за пушистое оперение и убрал ее в кожаный колчан.

– Гууш-сууг, – провозгласил он, указав на тушу зверя, и стукнул себя кулаком в грудь. – Моя добыча!

Он говорил на юдонском наречии, безбожно коверкая слова, но Барини понял.

– Твоя, – согласился Барини, на всякий случай сопровождая слова понятными жестами. – Я только стрелу возьму. Добыча твоя, а стрела моя. Очень нужна.

Человек проворно соскочил с нарт и обежал вокруг мертвого зверя. Найдя стальное оперение арбалетной стрелы, ощупал его и, выпрямившись, закивал часто-часто.