Читаем без скачивания Трагедия армянского народа. История посла Моргентау - Генри Моргентау

Пангерманисты причастны к армянской проблеме. Я процитирую слова автора «Средней Европы» Фридриха Наумана, вероятно одного из лучших пропагандистов идей пангерманизма. В своем труде об Азии Науман, ранее бывший священником, уделяет много внимания массовым убийствам армян 1895–1896 годов. Достаточно привести несколько строк, чтобы показать отношение немецкой государственной политики к такому бесчестью. «Принимая во внимание убийство 80—100 тысяч армян, мы можем прийти только к одному мнению: мы должны с гневом и страстью осудить и убийц, и подстрекателей. Они совершили самые гнусные убийства массы людей, более многочисленные и жестокие, чем во время кампании Шарлеманя против саксонцев. Пытки, описанные Лепсиусом, превосходят все, что мы знали ранее. Что тогда не позволяет нам напасть на турок, сказав им: «Эй, ты, убирайся отсюда!»? Нам мешает только одно: турок ответит, что будет бороться за свое существование, и мы ему поверим. Мы верим, несмотря на негодование, которые вызывает в нас кровавое мусульманское варварство, что турки защищаются на законных основаниях. В армянском вопросе и массовых убийствах мы видим прежде всего дело турецкой внутренней политики, эпизод агонии, через которую проходит великая империя, не собирающаяся умирать, не сделав последней попытки спастись, пусть даже ценой кровопролития. Все великие державы, за исключением Германии, приняли политику, направленную на изменение текущего состояния дел в Турции. Соответственно, они требуют для подданных Турции прав человека, гуманности, цивилизованности, политических свобод – словом, всего того, что сделает их равными туркам. Но так же, как древнее римское деспотическое государство не могло терпеть религию назарян, Турция, являющаяся политическим преемником Восточной Римской империи, не может терпеть присутствия свободного западного христианства среди своих подданных. Для Турции армянский вопрос есть вопрос жизни и смерти. По этой причине она действует в традициях азиатского варварства; она уничтожила армян, чтобы они еще долго не смогли заявить о себе как о политической силе. Конечно, это ужасный акт, акт политического отчаяния, позорный в деталях, и все же он является частью политической истории на свой, азиатский манер… Несмотря на недовольство, которое испытывает немецкий христианин, узнав о свершившихся фактах, ему ничего не остается делать, как терпеть, конечно, насколько это возможно, и предоставить событиям идти своим чередом. Наша политика на Востоке уже давно определена: мы принадлежим к группе стран, защищающих Турцию, и именно этот факт должен определять наше поведение… Мы не запрещаем рьяному христианину думать о жертвах этих страшных преступлений, нянчиться с детьми, заботиться о взрослых. Да благословит Господь эти добрые дела, как и все другие проявления веры. Только мы не должны допускать, чтобы акты милосердия принимали форму политических актов, которые причинят вред немецкой политике. Интернационалист, тот, кто принадлежит к английской школе мышления, может идти в ногу с армянами. Националист, тот, кто не намерен жертвовать будущим Германии ради Англии, должен в вопросах внешней политики следовать указанным Бисмарком путем, даже если он кажется безжалостным… Национальная политика: исходя именно из этого, мы, как государственные деятели, должны выказать безразличие к страданиям христиан в Турции, даже если, как люди, мы испытываем боль… Это наш долг, который мы должны понять и признать перед Богом и людьми. Если сегодня мы поддерживаем существование Турецкого государства, то делаем это в собственных интересах, ради нашего великого будущего… С одной стороны, мы должны исполнить наш национальный долг, по другую сторону лежат наши человеческие обязанности. Бывают времена, когда в случае конфликта этих двух начал мы можем выбирать нечто среднее. Это хорошо с человеческой точки зрения, но редко правильно в моральном плане. В этом случае, как и во всех аналогичных ситуациях, мы должны четко знать, по какую сторону лежит величайший и важнейший нравственный долг. Сделав выбор, уже нельзя колебаться. Вильгельм II такой выбор сделал. Он стал другом султана, поскольку думает о великой, независимой Германии».

Такова была немецкая философия применительно к армянам, и я имел возможность наблюдать ее применение на практике. Как только в Константинополь стали поступать первые сообщения, мне пришло в голову, что наиболее реальный способ остановить преступления – это совместное обращение всех дипломатических представительств к оттоманскому правительству. В конце марта я пришел, чтобы обсудить этот вопрос с Вангенхаймом. Его глубочайшая антипатия к армянам стала очевидна сразу. Он начал поносить их, не выбирая выражений, совсем как Талаат и Энвер. Он рассматривал события в Ване как беспричинный бунт, короче говоря, в его глазах, как и в глазах турецких чиновников, армяне были предателями и преступниками.

– Я помогу сионистам, – заявил он, полагая, что это замечание будет приятно лично мне, – но ничего не буду делать для армян.

Вангенхайм старался представить армянский вопрос делом, касающимся главным образом Соединенных Штатов. Очевидно, мои постоянные выступления в их защиту немецкий ум расценил так, что любой акт милосердия по отношению к этим людям станет уступкой Соединенным Штатом. А в тот момент он был вовсе не расположен делать что бы то ни было в угоду американцам.

– Соединенные Штаты – единственная страна, – сказал он, – проявляющая повышенный интерес к армянам. Ваши миссионеры – их лучшие друзья, а ваши люди – их пылкие защитники. Поэтому вопрос помощи им – дело американцев. Как вы можете ожидать моего участия, если Соединенные Штаты продают оружие врагам Германии? Мистер Брайан только что опубликовал ноту, заявив, что было бы противоречием нейтралитету не продавать оружие Англии и Франции. Пока ваше правительство сохраняет такое отношение, мы не станем ничего делать для американцев.

Возможно, только немецкая логика могла найти связь между нашей продажей военных материалов союзникам и издевательствами турок над сотнями тысяч армянских женщин и детей. Но мне больше ничего не удалось добиться от Вангенхайма. Я часто беседовал с ним, но он неизменно отклонял мои просьбы о милосердии к армянам, ссылаясь на использование американских снарядов в Дарданеллах. Вскоре наши отношения стали весьма прохладными, очевидно в результате моего отказа отдать ему «должное» за прекращение депортации французских и британских гражданских лиц на полуостров Галлиполи. После нашего несколько излишне резкого разговора по телефону, когда он потребовал, чтобы я телеграфировал в Вашингтон, что он не наставлял турок в этом вопросе, наши взаимные визиты на несколько недель прекратились.