Читаем без скачивания В огонь и в воду - Амеде Ашар

— Нѣтъ, съ меня довольно — оставаться женщиной…. И замѣть, другъ Гуго, что я изъ такихъ, передъ которыми не стѣсняются, а говорятъ совершенно свободно. Горничная, что это такое? вещь, машина, которая ходитъ, бѣгаетъ, слушаетъ, — меньше, чѣмъ что нибудь, наконецъ… Смотри! у графини де Суассонъ память безпощадная!.. Ты задѣлъ, оскорбилъ, ранилъ то, что всего меньше прощаетъ въ женщинѣ — ея самолюбіе!.. Досада ея излилась свободно при мнѣ, и Богъ знаетъ, хорошо ли я слушала! Слова ужь что-нибудь значатъ, но взглядъ, выраженіе, улыбка! Что за улыбка!.. я знаю, какія улыбки бываютъ у женщинъ… этой я просто испугалась… Злоба, мщеніе такъ и кипятъ подъ нею!

Она взяла руки Гуго въ свои; веселые глаза ея подернулись слезами,

— Еслибъ я написала тебѣ все это, продолжала она, ты бы мнѣ не повѣрилъ. Надо было сказать тебѣ: я сама видѣла, я сама слышала!.. Безумная мысль пришла мнѣ въ голову… я схватила ее на лету… я могла представить себѣ на нѣсколько минутъ, что здѣсь еще маленькая комнатка на Вербовой улицѣ. Помнишь? Куда бы я ни пошла, чтобы со мной ни случилось, память объ ней останется у меня на вѣки… Сколько перемѣнъ съ тѣхъ поръ!.. Я смотрю на тебя, я говорю себѣ, что это онъ, это Гуго, и мнѣ хочется и смѣяться, и плакать разомъ, когда я вспомню объ этомъ далекомъ прошломъ, состоявшемъ всего изъ нѣсколькихъ дней!.. Какъ встрепенулось мое сердце, когда я увидѣла тебя! Вотъ почему ты долженъ мнѣ вѣрить, когда я говорю тебѣ: берегись!.. Эта опасность, которая грозитъ тебѣ, когда прійдетъ она? Откуда прійдетъ она? Не знаю; но она повсюду, я это чувствую… Она въ Парижѣ, если ты останешься, она будетъ въ Вѣнѣ, если ты уѣдешь… Еще разъ, берегись, умоляю тебя, ради Бога, берегись!

Она отерла слезы и поцѣловала Гуго.

— Буду беречься, сказалъ онъ, но какъ это скучно!.. Врагъ мужчина — это ничего… но врагъ-женщина — это самъ дьяволъ!

— Да, дьяволъ — вотъ его настоящее имя, особенно когда этотъ врагъ — графиня де Суассонъ!

Между тѣмъ какъ все это происходило въ маленькомъ павильонѣ, гдѣ обергофмейстерина королевы устраивала себѣ молчаливый пріютъ, Бриктайль, котораго кавалеръ де Лудеакъ считалъ уже мертвымъ, сидѣлъ въ отели Шиври передъ столомъ, установленнымъ изобильно разными блюдами, и весело кушалъ. Онъ доканчивалъ жаркое, отъ котораго оставались одни жалкія косточки на серебряномъ блюдѣ, и обильно запивалъ отличнымъ бургонскимъ, отъ котораго у него уже совсѣмъ разгорѣлись щеки. Цезарь смотрѣлъ, какъ онъ ѣстъ, и удивлялся неутомимости его крѣпкихъ челюстей.

— Что вы скажете, если я васъ поподчую этимъ кускомъ паштета съ такимъ аппетитнымъ запахомъ? спросилъ онъ его.

— А скажу, что другой такой же кусокъ дастъ мнѣ возможность лучше оцѣнить достоинства перваго.

— Значитъ, дѣла идутъ лучше? продолжалъ Цезарь, между тѣмъ какъ капитанъ глоталъ кусокъ паштета, разрѣзавъ его на четверо.

Вмѣсто отвѣта, Бриктайль схватилъ за ножку тяжелый дубовый стулъ, стоявшій рядомъ, и принялся вертѣть имъ надъ головой такъ же легко, какъ будтобъ это былъ соломенный табуретъ.

— Вотъ вамъ! сказалъ онъ, бросая стулъ на паркетъ съ такою силой, что онъ затрещалъ и чуть не разлетѣлся въ куски.

— Здоровье вернулось, продолжалъ графъ де Шиври, а память ушла, должно бытъ?

— Къ чему этотъ вопросъ?

— Чтобъ узнать, не забыли-ль вы про графа де Монтестрюка?

При этомъ имени, Бриктайль вскочилъ на ноги и, схвативъ бѣшеной рукой полуразломанный стулъ, однимъ ударомъ разбилъ его въ дребезги.

— Громъ и молнія! крикнулъ онъ; я забуду… я забуду этого хвастунишку изъ Лангедока, который два раза уже выскользнулъ у меня изъ рукъ! Я тогда только забуду объ ранѣ, что онъ мнѣ нанесъ, когда увижу его его на землѣ, у моихъ ногъ, разбитаго на куски, вотъ какъ этотъ стулъ!…

— Значитъ, на васъ можно разсчитывать, капитанъ, еслибъ пришлось покончить съ этимъ малымъ?

— Сегодня, завтра, всегда!

— Дайте руку… Мы вдвоемъ примемся выслѣживать его…

Они крѣпко пожали другъ другу руку, и въ этомъ пожатіи слилась вся ихъ безпощадная ненависть.

— Развѣ есть что-нибудь? спросилъ капитанъ, сильно ткнувши вилкой въ паштетъ.

— Разумѣется! пока вы лежали больной, мы выжидали случая, и онъ найдется.

— Славная штука! Объясните-ка мнѣ это, пожалуйста, продолжалъ Бриктайль, заливая остатки паштета цѣлымъ графиномъ Бургонскаго.

— Вы знаете, что онъ идетъ въ венгерскій походъ? сказалъ Цезарь.

— Лореданъ говорилъ мнѣ объ этомъ.

— А не желаете-ли вы проводить его въ этой прогулкѣ и пріѣхать въ Вѣну — славный городъ, говорятъ — въ одно время съ нимъ, если онъ точно поѣдетъ?

— Сдѣлайте только мнѣ знакъ, и я буду слѣдить за нимъ какъ тѣнь, здѣсь или тамъ, мнѣ все равно!

— Одни, безъ помощи товарища? Вы знаете однако, что это — малый солидный.

— Товарищей можно всегда найдти, когда они понадобятся; имъ только нужно показать нѣсколько полновѣсныхъ и звонкихъ пистолей.

— Будутъ пистоли! Не скупитесь только, когда представится желанный случай.

— Съ желѣзомъ на боку и съ золотомъ въ карманахъ — я отвѣчаю за все!

— Такъ вы поѣдете?

— Когда и онъ поѣдетъ.

Капитанъ всталъ во весь огромный свой ростъ, налилъ стаканъ и осушивъ его залпомъ, произнесъ торжественно:

— Графъ де Шиври, клянусь вамъ, что графъ Гуго де Монтестрюкъ умретъ отъ моей руки, или я самъ разстанусь съ жизнью.

— Аминь, отвѣчалъ Цезарь.

XXV

Куда ведутъ мечты

Гуго не былъ у Орфизы де Монлюсонъ съ того самаго дня, когда онъ имѣлъ съ ней, въ присутствіи графа де Шиври, объясненіи мо поводу знаменитой записки, которая привела его окольными путями изъ улицы дез-Арси въ павильонъ Олимпіи черезъ отель принцессы Маміани. Онъ не сомнѣвался въ томъ, что она не нарушитъ назначеннаго ею самой срока и кромѣ того смотрѣлъ на нее, какъ на такую крѣпость, которою искусный полководецъ можетъ питать надежду завладѣть тогда только, когда совсѣмъ окончитъ всѣ свои подступы. Однакожъ онъ не хотѣлъ уѣхать изъ Парижа, не простившись съ нею; поэтому онъ отправился въ тотъ же день въ отель Авраншъ.

Увидѣвъ его, Орфиза слегка вскрикнула отъ удивленья, впрочемъ немного притворнаго.

— Вы застаете меня за письмомъ къ вамъ, сказала она; право, графъ, я ужь думала, что вы умерли.

— О! герцогиня, кое что въ этомъ родѣ могло бы въ самомъ дѣлѣ со мной случиться, но вотъ я живъ и здоровъ…. и первая мысль моя — засвидѣтельствовать вамъ мое почтеніе.

— Эта первая мысль, какъ вы говорите, не слишкомъ однакожь скоро пришла вамъ въ голову. Но когда ѣдутъ съ графомъ де Колиньи въ Венгрію, то понятно, что нѣтъ времени обо всемъ подумать — вѣдь вы ѣдете, неправда-ли?