Читаем без скачивания Шевалье де Сент-Эрмин. Том 2 - Александр Дюма

Наполеон пришел в ярость: он чувствовал, что удача ускользает у него из рук. «Выступайте, — писал он запертому в Бресте Гантому, — выступайте, и когда настанет день отмщения за шесть веков слабости и унижений, — уходите. Никогда моим солдатам на суше и на море не приходилось рисковать жизнями ради более важного и великого дела».

«Выступайте, — писал он Вильневу, — выступайте, не теряя ни секунды, выступайте с моим объединенным флотом, войдите в Ла-Манш; мы полностью готовы, мы погрузились на суда, и в двадцать четыре часа все должно кончиться».

Можно почувствовать в этих письмах все нетерпение такого человека, как Наполеон: поняв беспомощность Вильнева, запертого в порту Кадис, и вынужденную неподвижность Гантома, блокированного в Бресте, он назвал Вильнева невеждой и трусом, не способным командовать даже фрегатом.

— Это человек, ослепленный страхом, — сказал он.

Морской министр Декре был другом Вильнева; потому, не имея возможности обрушиться на Вильнева, он принялся за Декре: «Ваш друг Вильнев, — писал он ему, — видимо, окажется слишком труслив, чтобы выступить из Кадиса. Отправьте адмирала Росильи, пусть он примет командование эскадрой, если она еще не покинула порт, а Вильневу надлежит возвратиться в Париж и отчитаться передо мной в своих действиях».

Министр Декре был не в силах сообщить Вильневу эту беду, лишавшую его малейшей возможности оправдаться, и он решил известить его о прибытии Росильи, не раскрывая его причин. Он не стал рекомендовать Вильневу выступить с флотом из порта, прежде чем туда прибудет Росильи, хотя в душе надеялся, что именно так все и станется. Между двух огней: другом, которого считал только неудачливым, и императором, гнев которого он, впрочем, полагал справедливым, Декре предпочел не предпринимать никаких активных действий и предоставить все воле случая.

Тем не менее Вильнев, получив письмо министра, догадался обо всем, о чем тот решил умолчать; больше всего его расстроила репутация труса, которой он, как полагал сам, не заслуживал. Но в ту эпоху французский флот находился в состоянии расстройства и упадка а о его слабости знали все. С другой стороны, Нельсон пользовался славой человека безграничной отваги, и каждый флот, который сходился с ним в бою, заранее считал себя обреченным на поражение.

Вильнев, решившись на новую вылазку, отпустил своих моряков залечивать свои раны. Адмирал Гравина избавился от половины своих кораблей, которые едва ли были пригодны для выхода в море, и обменял их на лучшее, что могло встретиться на верфях Кадиса.

Приготовлениям был посвящен весь сентябрь. Флот вдоволь запасся продовольствием и оружием, однако команды остались те же.

За восемь месяцев активных действий наши моряки приобрели некоторый опыт; были и блестящие капитаны, но основную часть офицеров набрали из торгового флота, и они не имели ни военных знаний, ни боевого духа. Особенно нашим морякам не хватало знания новой тактики морского сражения, взятой на вооружение англичанами: вместо двух правильных линий, в которых каждый корабль мог сражаться только с тем кораблем неприятеля, который находился перед ним, Нельсон использовал тактику беспорядочного движения кораблей, что позволяло проявлять большую гибкость и маневренность. Он двигался со своим флотом прямо на неприятеля, рассекал его эскадру надвое, изолировал одну ее часть и, не боясь попасть выстрелами в свои же корабли, вел пушечный огонь до тех пор, пока полностью не сжигал и не топил блокированную часть вражеского флота.

Тем временем Наполеон, не только понимая, но уже и тревожась, что его английская экспедиция под угрозой, написал письмо Талейрану, в котором рассказывал ему о новых планах, неясные контуры которых пока блуждали в его воображении:

«Правда действительно в том, — писал он ему, — что мои корабли потерялись в Океане; если они вернутся к Ла-Маншу, для меня будет еще не поздно собраться, совершить высадку в Англии и разрубить в Лондоне узел коалиций; если же мои адмиралы окажутся слабохарактерными и плохими стратегами, тогда я с двумястами тысячами своих людей вступлю в Германию. Я возьму Вену, изгоню Бурбонов из Неаполя, восстановлю мир на континенте, и тогда только вернусь на море, чтобы и там воцарился мир».

Наконец 18 сентября Наполеону в Мальмезоне вручили манифест австрийского императора, направленный против Франции. Франция не заставила долго ждать ответа. С молниеносностью, свойственной только ему, Наполеон оставил затею с лагерем в Булонском лесу и полностью отдался новому плану континентальной войны, который он продумал за двенадцать дней.

Никогда ранее в его распоряжении не было столь огромных средств. И никогда перед ним не разворачивалось такое обширное поле боевых действий. Впервые ему представилась такая свобода действий, которой могли похвастать лишь Александр или Цезарь. Те из его боевых товарищей, которых зависть к нему делала невыносимыми: Моро, Пишегрю, Бернадот и другие, сами себя лишили места в игре своим поведением, злоумышленным или неосторожным. Ему оставалось положиться только на офицеров, преданных его воле и в наивысшей степени вобравших в себя все те качества, которые были необходимы для воплощения его замыслов.

Его армия, утомившаяся за четыре мирных года, думавшая только о военной славе, не требовавшая ничего, кроме сражений, сформировавшаяся за десять лет войн и три года стояния в лагерях, была готова к самым трудным походам и самым крупным сражениям.

Все, что оставалось сделать с этой прекрасно подготовленной армией, равной которой Франция еще никогда не видывала — это одним разом перебросить ее в самое сердце Европы.

Вот в чем был вопрос.

XC

ПОРТ КАДИС

17 октября 1805 года император, отослав уже в Париж две пушки и восемь знамен, захваченных в сражении у Гюнцбурга, вступил в Мюнхен, осадил Ульм и вступил в бой у Эльхингена принесший титул герцога маршалу Нею. В день этого сражения и прежде чем Император отправил Сенату сорок знамен, шлюп под американским флагом вошел в Кадис, где стоял флот под командованием адмирала Вильнева.

В порту со шлюпа стали выяснять, где стоит на якоре корабль «Грозный», им сказали, что судно с таким названием бросило якорь у подножия крепости. И так как к нему нельзя было иначе подплыть, на шлюпе решили отрядить в гости лодку: капитан шлюпа, которого в ней спустили на воду, приказал грести к «Грозному».

Когда они уже подплывали, с корабля их окликнул вахтенный офицер. Из лодки ответили, что капитан шлюпа «Нью-Йоркский скороход» везет для капитана Люка новости из Индии и письмо губернатора острова Франции. Как только капитан Люка узнал о пришельцах, он вышел на палубу и сигналом пригласил офицера, находившегося в лодке, к себе на корабль.