Читаем без скачивания Одесское счастье - Джанет Чарльз

– Никогда их здесь не доставала, – призналась Анна. – Местные любят дешевые кружки. Китайское барахло. Я же предпочитаю настоящий фарфор.

– Они просто боятся разбить такую красоту.

Хозяйка подала на стол шоколадные пирожные и польское сахарное печенье. Я взяла того и другого и сказала:

– Спасибо за хлопоты.

– Какие тут хлопоты, – улыбнулась она. – Одно удовольствие.

– А как все обстоит… на самом деле? – спросила я. Под ее улыбкой мне рисовались какие-то напряги: с мужниной родней, с работой, с самим мужем…

– Я люблю Стива, мне здесь очень нравится. Я рада, что мы переехали в деревню. Жизнь прекрасна! А как дела у тебя?

Ага, перевела стрелку.

Поскольку Анна шлифовала мне уши, то и я слабала тот же мотивчик.

– Отлично. Просто отлично. Лучше не бывает.

                  * * * * *

Все эти недели Тристан с меня глаз не спускал. Я пыталась ему улыбаться, но получалось неубедительно. Пыталась смеяться его шуткам, но выходил лишь вздох. По ночам в постели я обнимала подушку, поворачивалась спиной к мужу и принимала позу зародыша. Тристан проявлял терпение. Каждый вечер мыл посуду. (Ну, ставил тарелки в посудомоечную машину.) Пылесосил. Заказывал на дом пиццу с сыром. Спрашивал, не нужно ли разжечь камин. Я пожимала плечами. Он даже интересовался, не хочу ли я научиться свистеть. Нет, свистеть я была совсем не в настроении.

Каждую неделю я звонила бабуле и разговаривала с ней хотя бы по пять минут. Но не хотела грузить ее своей хандрой. Не хотела ее волновать. Да и что я могла ей рассказать про свои чувства, если себе самой не умела их объяснить.

                  * * * * *

Как-то раз муж вернулся домой, я оторвалась от книги, которую, по правде, и не читала, а он, лыбясь от уха до уха, позвал меня выйти на крыльцо. Я вышла и увидела на подъездной дорожке небольшую белую машину.

– Это тебе, – пояснил Тристан. – Коробка-автомат, так что научишься водить без проблем.

– Вау! – воскликнула я, используя привычное ему междометие, и обняла его. Первое спонтанное объятие за долгое время. Обычно это он начинал меня лапать.

– Машине десять лет, – признался Тристан извиняющимся тоном, – но у «тойот» вечные двигатели. Хочешь прямо сейчас прокатиться?

Он показал мне, как поворачивать ключ, жать на тормоз и ставить рычаг коробки передач в положение «задний ход». Показал, как подавать назад, делать разворот на месте и дальше ехать вперед. Мы прокатались целый час. Я вас умоляю, это был никакой не подарок, а жест доброй воли. Магарыч. Взятка. Но при всем при том я уже несколько месяцев не чувствовала себя так замечательно, так свободно.

                  * * * * *

Джейн продолжала названивать. Интересовалась, как я поживаю, подружилась ли с кем-нибудь. Я на все вопросы отвечала в положительном смысле, но правда заключалась в том, что большую часть своей жизни в Эмерсоне я проводила наедине с собой или с Тристаном. После моего приезда он, самодовольно надув щеки, провел меня по главной улице, где представил владельцу бара и организатору местной бейсбольной команды Филу, Джозефу с пожарной станции, а также отставной секретарше Луизе. Он хвастался, что я «создаю пробки». Потом жители деревни приносили разную еду, чтобы поприветствовать меня и поздравить Тристана. Но после знакомства я больше ни с кем из них не виделась. Я ждала и ждала, когда же кто-нибудь из местных снова к нам заглянет, а потом решилась сама пойти на контакт.

В воскресенье я пригласила на кофе Молли и Серенити. Тристан по плану должен был смотреть какую-то игру с Тоби.

– Милые мои, вы понятия не имеете, как мне не хватает взрослых разговоров, – пожаловалась Молли. – Не поймите превратно, растить детей здорово. – Она улыбнулась и указала на свои растрепанные волосы и бледное лицо. – Но вот уже десять лет мне не хватает времени на макияж и прическу.

Мы посмеялись, но она говорила вполне серьезно. Действительно, несмотря на облегчающую жизнь современную бытовую технику, Молли пахала с утра до вечера. Она возила старшенького с американского футбола на футбол европейский, чтобы нарабатывал практику. Ее сын Фарли проводил в школе только полдня, а маленькие близнецы постоянно расползались в разные стороны, и все они требовали присмотра и ухода. А ведь кроме детей ухода требовали еще дом и двор. Плюс бесконечная готовка. Когда бы я ни позвонила, в трубке слышался звон кухонной жизнедеятельности. Я представляла, как Молли зажимает телефон между ухом и плечом, а обеими руками разгружает посудомоечную машину, чтобы затем заново ее заполнить тарелками с недавнего ужина. Приглашая на кофе, я надеялась устроить ей небольшую передышку.

Мы сидели за обеденным столом, который я застелила привезенными из дома льняными салфетками. Они были вышиты синими и желтыми нитками под цвет украинского флага. Желтый символизировал наши пшеничные поля – в конце концов мы были житницей всего бывшего Советского Союза. А синий символизировал высокое ясное небо. Я подала испеченный по бабулиному рецепту белый фунтовый кекс с кремом, а Молли разлила по чашкам крепкий черный кофе. Мои новые подруги принялись делиться местными сплетнями: кто купил дом Джонсона, кто раскошелился на новый холодильник, кто планировал переезд в Лас-Вегас. Если я не распознавала какое-то слово, то легко угадывала смысл по интонации. Радуясь сложившемуся женскому царству, я начала немножко расслабляться. Эти американки ничегошеньки от меня не добивались. Их глаза были приветливыми и понимающими, а фигуры – пухленькими, мягкими и округлыми. Никаких острых граней или резкой критики. Хотелось сплести с ними руки и положить голову на дружеское плечо, как с любимой бабулей.

А еще хотелось их поспрашивать про мои отношения с Тристаном (нормально ли, что он звонит чуть не каждый час и стремится проводить со мной все свободное от работы время?), но Молли была его подругой, поэтому я достала фотографии бабули, Черного моря, одесской оперы и филармонии (в нашем всемирно известном оркестре дирижировал американец Хобарт Эрл). Я рассказала им, что у нас наипрекраснейшие в мире пляжи. Золотой песок ласкают теплые волны. Под солнцем море пестрит, как узор калейдоскопа, – синее, зеленое, серебристое.

– Почему же ты покинула такой прекрасный город? – спросила Серенити, рассматривая волны на картинке.

Ойц, я не знала, что ей ответить. Этот вопрос как гвоздь забился мне в голову. Может, пуститься в объяснения насчет слабой украинской экономики? Описать, как трудно найти в Одессе приличную денежную работу? Вон наш Хобарт, великий дирижер, получает лишь пятьдесят долларов за целый месяц. А поймут ли меня эти женщины из страны всеобщего изобилия? А понимаю ли я сама, что сорвало меня с места? Предначертание или мой собственный свободный выбор? А может, меня кто-то подталкивал? Или тянул? Бежала ли я от своей судьбы или ей навстречу?