Читаем без скачивания Мой любимый враг - Елена Алексеевна Шолохова

Филимонову опять качнуло, и я покрепче приобняла её за талию.

Уборные находились почти в самом конце коридора. Перед ними были ещё две какие-то двери. Наверное, что-то типа подсобки, а может, черный ход или лестница, ведущая в подвал.

Я завела страдающую Филю в женский туалет и вышла в коридор. Решила подождать снаружи, чтобы не смущать её. Ну и чтобы самой тоже не слышать всякие малоприятные звуки.

И тут одна из дверей приоткрылась и оттуда вывалились Паутов, Зеленцова и Бусыгина. Из каморки, а, может, и от них пахнуло чем-то странным.

Женька, которая ещё полчаса назад плакала по всем углам так, что под глазами размазалась тушь, теперь заливисто хохотала. Однако завидев меня, тут же зашипела. Язык ее плохо слушался, и кроме как «ненавижу» я толком ничего разобрать не могла.

Но высказаться ей, видимо, очень хотелось. Она преградила дорогу, глядя на меня мутными глазами. Паутов её позвал за собой, но потом махнул рукой и ушёл один.

– Как же я тебя ненавижу… ты… пиявка… пршшш… шала…ва…

Она надвигалась, оттесняя меня собой. И видок у нее был, прямо скажем, жутковатый.

– Отвали, Зеленцова, – спокойно ответила я. Знаю же по опыту, что с пьяными лучше вообще не разговаривать ни о чем.

И вдруг она кинулась на меня с кулаками. Я этого никак не ожидала. Всякие мелкие пакости и обзывательства вслед – вот это по её части. Но драка…

Впрочем, это была не совсем драка. Она просто меня толкнула. Точнее, втолкнула в ту самую каморку, откуда они только что втроем выползли. Я повалилась на какие-то коробки, но всё-таки на ногах устояла, хоть и с трудом.

– Совсем с ума сошла?! – прикрикнула я на неё, но выйти не успела. Зеленцова вдруг захлопнула дверь.

Я толкнула что есть силы, но тяжёлая дверь не поддавалась. Эта дура заперла меня на защелку!

Я долбила по ней кулаками, пинала, кричала – всё без толку. Конечно, кто тут что услышит, когда кругом грохочет музыка. Я взвыла от отчаяния. Нет слов, прекрасное завершение вечера!

Хватилась – ещё и телефона в руках не оказалось. Вспомнила: да, точно, я же оставила его на столе. Потому что бросилась к Филе, когда та чуть не упала, да так и забыла про него.

Потом я попыталась взять себя в руки. Какой смысл паниковать? Только силы тратить и нервы. Меня всё равно скоро найдут, сказала я себе. Филимонова сейчас выйдет из уборной, или отец хватится… наверное.

В любом случае, уже почти одиннадцать вечера. А ресторан, насколько я помню, арендовали только до полуночи. Значит, примерно через час праздник закончится, музыку выключат и услышат мои крики.

Я уселась на одну из коробок и приготовилась ждать…

57

Этот выпускной я буду помнить до конца дней, даже если очень захочу забыть…

Вместо того, чтобы праздновать, я торчала в пыльной, вонючей клетушке. К тому же здесь было холодно, как в подвале, и я в летнем платьице вскоре начала подмерзать. Пробовала согреться – приседала, растирала руки, но чувствовала – к утру, если вдруг меня не найдут, я точно околею.

По ощущениям я просидела гораздо дольше часа. И никто не хватился, никто не сунулся в эту злосчастную каморку. Честно говоря, это убивало. Вроде как, никому ты не нужна. Исчезла – и даже никто не заметил.

Я успела уже и всплакнуть, и успокоиться. Ну, то есть перестать реветь – злость и обида, естественно, никуда не делись.

Я злилась на себя – ведь только со мной могла случиться такая пакость! Злилась, естественно, на Зеленцову, и сама себе поклялась, что эта злобная, одержимая дура за всё ответит сполна. Злилась на Филимонову – угораздило же её так набраться! Если б не она, я бы сейчас сидела себе в зале и в ус не дула. Злилась на отца, на Диму, на всех, кто там веселился, пел, плясал… хотя понимала, конечно, что они не виноваты.

От нечего делать я заглянула в коробки. Обнаружила там огромные бутыли с растительным маслом, упаковки с минералкой и соком J-7. Во всяком случае жажда мне не грозит.

Несколько раз я опять принималась долбить в дверь, но только руки себе отшибла. Почему этот чертов выпускной никак не заканчивается?!

Я снова рухнула на одну из коробок, обхватила голову руками, жалея себя и кляня судьбу. Потом привалилась головой к стене, да так и просидела… не знаю, может, минут двадцать-тридцать-сорок… А, может, и не больше десяти. Я уже совершенно потеряла счёт времени и, кажется, слегка задремала. Потому что в какой-то момент я вдруг встрепенулась, будто ото сна, и поняла – что-то изменилось. Эта мысль пришла внезапно, как укол иголкой. И тут же в груди закопошилась тревога.

Сначала я не совсем понимала, что именно не так, а потом вдруг осознала: крики, доносящиеся из залов, стали совсем другие. Это уже были не песнопения, хохот и радостные визги, а… испуганные вопли. Причем, казалось, орал не кто-то один, а чуть ли не все разноголосым хором.

Музыка вскоре замолкла, но вопли становились только громче, сильнее, пронзительнее. А вместе с этим слышались удары, грохот, шум.

Там определённо что-то происходило. Возникло ощущение, что народ вдруг чего-то очень сильно испугался и рванул прочь, круша всё на своем пути. Я тоже кричала. Орала до хрипоты, ломилась в дверь, сдирая в кровь костяшки. Но никто меня не слышал…

Я не знаю, что там происходило, из-за чего вдруг начался такой переполох, но страх и паника невидимыми волнами передались и мне.

Сердце заходилось в груди. И я сама металась в этой каморке, чувствуя, что схожу с ума. Ещё немного – и у меня разовьется клаустрофобия. Меня уже трясло. И воздуха не хватало.

Я перевернула все коробки, перетряхнула ящики и полки в надежде найти хоть что-нибудь, чем можно попытаться выломать дверь. Ничего. Тогда попробовала выбить