Читаем без скачивания Всем смертям назло - Вадим Давыдов

– У меня есть, батюшка, – Рэйчел сняла с пальца кольцо, шагнула вперёд и вложила в руку священнику.

– Дорогое, – без всякого удовольствия проговорил тот и опять на Гурьева посмотрел: – Ты подарил?

– Я, – Гурьев понял уже: удивляться не стоит – напрасный труд. Бывают в жизни минуты, когда тебя просто несёт в стремнине её потока – и не нужно этому удивляться, лишнее это. Вот, как сейчас – здесь и сейчас. – У меня нет ничего, батюшка.

– Оно и видно, – поджал губы священник и, отвернувшись, принялся что-то искать. Нашёл, повернулся и протянул Гурьеву – широкое, покрытое патиной медное кольцо: – Примерь.

Он взял кольцо, надел на средний палец – вот так не свалится, и вернул его священнику:

– Спасибо, батюшка. Только ведь я нехристь.

– Кто сказал тебе, что ты нехристь?! – пуще прежнего удивился священник. – Русский же ты?!

– Русский, батюшка. Конечно, русский.

– А Владимир Святой Русь крестил – всю разом. И людей русских крестил – тоже всех. Нету на Руси Святой нехристей. Нету. Потому и – Святая Русь. А то, что некоторые в головы себе втемяшили – некрещёные мы, Бога нет – гордыня это, гордыня бесовская. Становись, сыне, а наговориться успеешь ещё.

Сопротивляться, возражать – было совсем глупо, как-то невместно. Это бесы, бесы меня за язык потягивают, подумал Гурьев. И ещё подумал: ну вот, и сбылась, кажется, мечта отца Даниила. Сейчас я, пожалуй, поверю, что Бог и в самом деле существует. Конечно, «теория», мягко говоря, каноническому церковному праву не вполне соответствует, усмехнулся он про себя. Но при этом была в ней какая-то удивительная, простая и понятная людям правда. Всем людям. Даже ему. Даже ему. И он взял Рэйчел за руку. И услышал:

– Венчается раб Божий Иаков рабе Божией Рахили…

Нет, нет, не в обряде дело, снова подумал Гурьев, глядя, как светится Рэйчел, как сияют её глаза. Не в этом дело. Совсем не в этом.

– Ну, идите с Богом. Сейчас народ потянется, им тут вас видеть незачем. Да и вам – людей смущать. Гостей московских у нас опасаются, да и не зря. Вон вы какие – при власти, любому видно.

Гурьев понял, почему сердился поначалу священник – испугался. Его, Гурьева, испугался. И на себя за это осерчал. И за себя, и за людей, конечно же – за тех, что ходят сюда венчаться тайком, в такие вот дни, – испугался. И Гурьев спросил:

– Что же мне, батюшка – выходит, так всю жизнь всех и пугать?

– Судьба у тебя такая, – подумав немного, тихо ответил священник. – Судьба такая тяжкая – людей пугать, чтоб они страха своего устыдились, да и победили его, страх этот. Не каждому такая ноша по плечу – а кто везёт, на того и валят. Оно, конечно, не тебя бы надо бояться – Бога надо бояться. А власти – ей правду всегда говорить, не бояться. Да ведь слаб человек, слаб, а грехи и пуще того ослабляют. Я ведь вон, тоже – как увидел тебя, испугался. А сейчас ничего – и ты уважительно беседуешь, и я тебе отвечаю. Да и жена твоя тебя не боится. И дети тебя не боятся. Как-то будет, сыне. Как-то будет всё. Ступайте с Богом, добрые люди. Вам, вижу я, некогда, а мне ещё молебен творить надобно. С Богом, прощайте.

Хорошее слово это – прощайте, не страшное совсем, подумал Гурьев. Прощать надо. Надо. Жива Россия. Жива, жива – жива. Вот такая. Значит, вытянем. Должны.

А потом снова была дорога. Дорога – как жизнь, верста за верстой, по бесконечной стране. Невозможно понять, невозможно поверить – пока не увидишь своими глазами. Теплушки и водокачки, надписи «Кипятокъ» и проплывающие за окном погосты на низких холмах, забытые Богом пустоши и безбрежная, необъятная тайга на три дня пути без единого дымка, без следа человеческого жилья. Россия.

– Гур.

– Что, дивушко?

– Ты обещал рассказать, что происходит. Я понимаю – ты ждал, пока Андрюша приедет. Но вот – он здесь. Мы вместе. Я считаю, что время пришло.

– Я не знаю, дети, как сказать вам это.

– Гур?!

– Это так, – он резко дёрнул головой, провёл по лбу костяшками пальцев правой руки. – Я прошёл долгий путь – и я не знаю, как поместить его в слова. Я должен бы, наверное, написать роман – но нет. Кто-то другой напишет. Я должен сказать всё сразу – здесь и сейчас. Я не знаю, как, но и молчать я не могу.

– Тогда – начни с самого начала.

– Нет. Это тоже не выход. Нужно сказать главное. Главное – это то, что происходит сейчас. Здесь и сейчас. Главное – и здесь, и сейчас, и вообще. Раз и навсегда. Наверное, такое время, какое выпало нам, выпадает раз в тысячу лет. Или вообще – только однажды в истории. Время платить сполна за всё. По гамбургскому счёту.

– Война? Ты говоришь о войне, Гур?

– Война? – он сжал пальцами подбородок, взглянул коротко на юношу и девушку, сидящих перед ним и ожидающих его слов. Как много зависит иногда от одних только слов, подумал Гурьев. Слова. Правильные, единственные слова. – Не только война, дети. Не только. Да, идёт война. И нам стоит неимоверных усилий не свалиться в неё – сейчас, до того, как мы будем по-настоящему к ней готовы. Конечно, к такой войне подготовиться, в общем-то, невозможно. И потому, что война эта не похожа на прежние войны, и просто потому, что происходящее всегда отличается от задуманного, от плана. Но есть всё-таки многое, что можно и нужно, – и учесть, и спланировать, и сделать. Почти ничего из этого невозможно сделать без единой государственной воли и государственной мощи. Эта сила, это могущество – они не берутся из ничего. Это кровь, пот, и слёзы. В одной умной книжке сказано, ещё очень давно: все огромные состояния нажиты нечестным путём. Это правда. Кто выступает в роли собственника – человек или государство – неважно. То, что сейчас происходит, происходило бы при любом правительстве, при любой власти. У нас нет границ-океанов, нет высоких берегов, за которыми можно было бы, не спеша, накапливать богатства и мощь. Мы должны сделать это быстро, быстрее всех, потому что мы слишком долго запрягали, – а теперь вынуждены ехать очень, очень быстро. Прежние хозяева страны, те, кто раньше отвечал за выполнение этой задачи, не справились с ней. Система отбора людей, готовых к самопожертвованию и самоограничению, дала сбой, перестала работать. Поэтому произошла революция. Она оказалась гораздо страшнее, чем ожидали – даже те, кто её начинал. Впрочем, именно так всегда и случается. И вместо тех, кого ожидали – новых людей, готовых служить Родине не за страх и не за сребреники, а за совесть – полезла из щелей всякая нечисть. Этот хаос – его необходимо обуздать. Другого выхода нет, не существует. А это значит – всё, чем можно управлять, должно быть сосредоточено в единых руках. Это значит – когда ты умираешь от жажды, ты не спрашиваешь, сколько стоит стакан воды. Ты платишь и пьёшь – или умираешь.

– Лес рубят – щепки летят.

– Нет. Люди – не щепки, не винтики. Конечно, нет. И человеческая природа остаётся, берёт своё – в любых условиях. У нас условия плохие – иногда очень плохие. Не хватает часто самого главного, самого необходимого – еды, крыши над головой. Это очень горько – но это цена. Цена за ошибки прошлого, за лень и нерасторопность наших отцов. Поэтому мы хотим оставить вам, нашим детям, великую державу. Сохранить и приумножить легче, чем создать с нуля. Сгладить острые углы можно и после. Всему своё время, дети, понимаете? И бывает такое время – ты должен платить. Чем позже ты платишь – тем дороже ты платишь. Это – железный, стальной закон. И в какой-то момент – ты понимаешь: цена неимоверно высока. Слишком высока. Но ты не можешь остановиться, и нет пути назад. Можно лишь смягчить, немного довернуть руль, притормозить – но только чуть-чуть. Если остановишься – или помчишься слишком быстро – свалишься в пропасть. Нельзя ни того, ни другого. Нельзя ни раньше, ни позже. Нельзя спорить о цене воды, умирая от жажды. Природа человека такова: он стремится к цели путём наименьших затрат сил. И никто не хочет потратить больше – даже когда это необходимо. И необходимость понимают не все. Далеко не все, – значит, придётся заставить. Значит, придётся заставить всех поверить – мы, именно мы, знаем лучше, что нужно сделать и как. Не вообще, не всегда и везде – но здесь и сейчас. Здесь и сейчас – мы. Здесь и сейчас – без нас всё было бы гораздо хуже, нелепей, кровавей. Именно поэтому мы – здесь и сейчас. Здесь и сейчас нам нужны танки и самолёты, винтовки и пушки. Мы не можем их купить – а даже если бы и смогли, нам нужно своё. Никто не хочет видеть нас сильными. Нас готовы полюбить только слабыми. Мы никому не нужны, кроме самих себя. Значит, мы не можем – здесь и сейчас – ждать танкового завода пять лет. Нам он нужен через год. Значит, мы должны назначить руководить его строительством людей, которые смогут это сделать. Это будут очень страшные люди. Жестокие. Сильные. Другие не справятся, не смогут. Поэтому они должны нас бояться – иначе они захотят, чтобы мы их боялись. Они должны выполнять наш приказ, думая не о том, почему мы приказали то или это. Им разрешается думать только о том, как выполнить наш приказ быстрее и лучше. Не с наименьшим напряжением сил – с наивысшим. А если они станут спорить – мы их уберём и назначим новых. Если они станут ныть, собираться в кучки и болтать, что они умнее нас, лучше нас, и поверят в это сильнее, чем в нас, нам придётся их убить. Если они будут думать не о нашей, не о своей державе, а о всемирном счастье всех людей, мы вышвырнем их вон – мы не можем позволить им распоряжаться нашими телами, нашими делами ради их утопических, несбыточных идей. Невозможно всеобщее счастье, одинаковое для всех. Мы не можем иначе – здесь и сейчас. Мы не можем позволить, чтобы маршал, назначенный на Дальний Восток, воспринимал своё назначение, как ссылку. Чтобы мучался и страдал оттого, что его жена не может купить себе в Хабаровске столько же шляпок, сколько в Москве или в Париже. И нам нужна не шляпная мастерская в Хабаровске, а авиационный завод и металлургический комбинат. И если этот маршал, вместо того, чтобы работать маршалом, станет дуться, обижаться, плести интриги, громко жаловаться друзьям на несправедливость, пить водку и самостоятельно решать, где будет проходить граница нашей страны – мы его расстреляем. Не потому, что мы звери, а потому, что война. Тот, кого мы наделяем нашей непомерной властью, должен знать: власть – это обязанность. И только в великой стране человек чувствует себя по-настоящему безопасно. А великая страна не возникает из воздуха на пустом месте. Её нужно построить здесь и сейчас. И заплатить за это столько, сколько придётся заплатить. Не больше – но и не меньше.