Читаем без скачивания Золотое кольцо всадника - Мика Валтари

Коротать время в пути можно по-разному: меня интересовало все, что касалось флота. Я спрашивал, и мне отвечали, рассказывали разные истории.

Тогда-то я и узнал, почему матросы ходят босиком — и на борту, и на берегу. Я много раз видел босых матросов, но никогда не удивлялся, считая, что так оно и должно быть, — видимо, так заведено на флоте или, может быть, это старинная традиция.

Теперь же я узнал, как император Клавдий рассердился однажды на матросов из Остии, которые пришли пешком в амфитеатр, отдохнули под тентами от солнца, натянутыми над местами для зрителей, и неожиданно потребовали от цезаря заплатить им за изношенную обувь. С тех пор рассерженный Клавдий запретил матросам носить обувь и на суше, и на море, и его приказ беспрекословно выполняется по сей день. Мы, римляне, уважаем наши традиции.

Позднее мне представился случай упомянуть об этом Веспасиану, но он не счел нужным отменять приказ Клавдия, объясняя свое решение тем, что матросы уже привыкли ходить босиком, и не стоит тревожить их по пустякам, тем более что при этом они не испытывают никаких неудобств.

— Зачем создавать командирам кораблей лишние хлопоты и зря расходовать деньги? — удивился Веспасиан.

И морские командиры на палубах своих кораблей, как и их матросы, по-прежнему ходили босиком, хотя с удовольствием надевали мягкие парадные сандалии, когда приходило время сойти на берег.

Морское путешествие, хоть и несравненно меньше, чем дорога по суше, все же доставляло мне массу хлопот: я очень беспокоился за сохранность моих сундуков и успокоился лишь тогда, когда передал их на хранение одному банкиру из Кесарии, у которого наконец они оказались в безопасности. Хотя этого банкира я знал только по рекомендациям и письмам, я доверял ему, ибо банкиры должны верить друг ДРУГУ? иначе прекратится всякая разумная деятельность. К тому же его отец был банкиром моего отца во времена юности Марка Манилиана в Александрии и оказывал ему еще кое-какие услуги.

В Кесарии было спокойно. Греки, проживающие в этом портовом городе, уже успели изгнать или вырезать всех евреев, в том числе и женщин, и детей. Поэтому здесь не было ни малейших признаков восстания и беспорядков. Большое оживление царило лишь в гавани, куда прибывало множество судов, и на дорогах, по которым в город стремились караваны мулов. И по морю, и по суше через порты в Яффе и Кесарии доставляли продовольствие и все необходимое легионам Веспасиана, осаждавшим Иерусалим.

По пути в лагерь Веспасиана под Иерусалимом я собственными глазами видел и вконец убедился в безнадежном положении здешних евреев. Самаритяне, собрав пожитки, покинули свои земли. Легионеры, не отличая самаритян от галилеян и других евреев, избивали всех подряд. Плодородная Галилея с почти миллионным населением совершенно опустела — и все происходило из-за жестокого и несправедливого отношения к ее жителям со стороны Римской империи. До сих пор Иудея, которой в силу дружеских отношений с Римом правил Ирод Агриппа, не входила официально в состав римского государства, но именно на ее землях вспыхнуло восстание иудейских крестьян и ремесленников против Рима.

Я оказался в трудном положении. Прежде всего следовало заняться изучением обстановки и узнать мнение Веспасиана и Тита о происходящем.

Они приняли меня с распростертыми объятиями и задавали массу вопросов, так как почти ничего не знали о последних событиях в Галлии и Риме. И мне пришлось долго и подробно отвечать на все их вопросы. В свою очередь Веспасиан сказал мне, что легионеры сильно устали и очень раздражены упорным сопротивлением, которое евреи оказывают войскам. Римляне несут тяжелые потери, солдаты гибнут от внезапных нападений фанатиков, которые, покидая свои тайные убежища в горах, неожиданно появляются на дорогах и в селениях. Веспасиан вынужден разрешать своим командирам вести мирные переговоры с населением, в то же время посылая отряды легионеров на побережье Мертвого моря, дабы уничтожить там новые очаги восстания. Разведчики доносят, что в укрепленных селениях находят убежище раненые фанатики.

Внимательно выслушав Веспасиана и Тита, я решил рассказать им вкратце о вере и обычаях евреев и объяснить, что, видимо, речь идет об одной из замкнутых общин ессеев, которые живут обособленно, строго соблюдая многочисленные религиозные предписания. Эти люди молитвой и аскезой готовят себя к концу света, который, как они считают, должен вот-вот наступить, и нет им никакого дела до политики и войны. К Иерусалиму они относятся скорее враждебно, чем дружелюбно, потому римлянам не стоит их преследовать, тем более что обороняться они будут ожесточенно.

Представители средних слоев населения — земледельцы, ремесленники и рыбаки — предпочитали вести скромный образ жизни, никому не причиняя вреда. И если кто-нибудь из них принимал в свой дом ищущего защиты раненого фанатика, предоставляя ему кров и пищу, то делал это исключительно из религиозных побуждений. Насколько мне известно, объяснял я Веспасиану и Титу, эти люди помогают также раненым римским легионерам, и вовсе не потому, что вдруг стали сторонниками Рима.

Веспасиан помолчал, пристально глядя на меня, а потом пробормотал, что в Британии мне так и не удалось достаточно попрактиковаться в военном искусстве и воин из меня никудышний, поэтому он, как и прежде, предпочитает послать меня в поездку по стране, дабы я разобрался в обстановке и предоставил ему необходимые сведения. А рассчитывать я могу лишь на звание трибуна, поскольку мой отец стал сенатором не по заслугам, а по политическим соображениям.

К концу беседы мне все же удалось убедить их, что не стоит убивать евреев-крестьян и сжигать их скромные жилища, поскольку они заботятся о раненых и не нападают на легионеров, если их не тревожат.

Тит тут же согласился со мной. Он был влюблен в сестру Ирода Агриппы Беренику и думал лишь о том, как поскорее установить дружеские отношения с иудеями. Несмотря на то, что Береника жила с собственным братом (что вовсе и не ново в их роду), Тит сказал, что готов смириться с любыми, даже очень странными, обычаями иудеев. Он явно надеялся на то, что великая страсть Береники к брату когда-нибудь угаснет, и Тит сможет привести возлюбленную в свой роскошный шатер, а в будущем, возможно, она станет его женой.

Я ничего не ответил ему; мне совсем не хотелось вмешиваться в это дело.

Мое тщеславие глубоко задели высокомерные слова Веспасиана о том далеком времени, когда я юношей прибыл в Британию, где мы с ним впервые и встретились. Теперь я не сдержался и язвительно заметил, что если он не против, то я с удовольствием отправлюсь в Иерусалим изучать нравы и обычаи иудеев, как в свое время изучал обычаи бриттов, и заодно собственными глазами увижу укрепления осажденного города. Возможно, мне повезет, и я разыщу трещины в мощных стенах древней крепости, через которые доблестные легионеры императора смогут проникнуть в город. Не помешает также присмотреться к защитникам и разузнать о настроениях среди населения. Неплохо бы узнать, сколько в городе переодетых парфянских наемников, постоянно укрепляющих стены, ибо парфяне — после войны в Армении — едва не самые опытные воины в деле осады и защиты крепостей. А о том, что в Иерусалиме есть парфянские лучники, Веспасиану было известно, потому он и запретил своим легионерам приближаться к стенам на расстояние полета стрелы. И хотя полководец ни словом не обмолвился о парфянах, не такой уж я был невежа в военных вопросах, чтобы поверить, будто неопытные евреи сами срочно овладели искусством стрельбы из лука. Мое предложение, разумеется, заинтересовало Веспасиана. Он пристально поглядел на меня, отер рукой рот и, улыбаясь, сообщил, что не собирается отвечать за безопасность римского сенатора в Иудеи, если тот решил совершать безумные поступки. Впрочем, он ни в чем не уступит евреям, если те захватят меня в плен. Моя бесславная кончина станет позором для Рима и, конечно же, для него, Веспасиана, ибо он представляет на земле иудеев Римскую империю. К тому же Нерон может решить, что командующий намеренно послал на смерть одного из ближайших друзей цезаря.