Читаем без скачивания Рыцарь Христа - Стампас Октавиан

— Вперед! Вперед! Ко Гробу Господню! — восклицал Годфруа, держа в левой руке знамя, в правой — меч. Вид его был великолепен, лицо, забрызганное кровью врагов, сияло торжеством. Он направил своего коня к развалинам стены Манассии, и мы двинулись вдоль них вперед, видя перед собой лишь разрозненные толпы сарацин, спасающиеся от нас, рассыпаясь по сторонам. Возле башни Антония мы приняли еще один бой, но он так быстро закончился, что мне даже не довелось сразить ни одного сарацина.

Улица, по которой мы двигались, шла вверх и вверх, испуганные лица выглядывали из окон домов. Вдруг из одного дома выскочил человек такого возбужденного вида, что граф Вермандуа чуть было не рубанул его своим мечом. Но, обращаясь к нам на языке франков, этот человек, темный лицом и мало похожий на европейца, залопотал:

— О воины Христа! Я христианин, и зовут меня Авудим. Сегодня день моего ангела, и я рад приветствовать вашу победу именно сегодня. Следуйте за мной, я поведу вас к Голгофе.

— Нам не нужна Голгофа! При чем тут Голгофа! — возмутился невежественный Евстафий Буйонский. — Нам нужен Гроб Господень.

— Не волнуйся, брат, — сказал ему Годфруа, — Авудим знает, куда вести нас.

Мы последовали за Авудимом и вскоре еще несколько христиан, радостно приветствуя нас, составили компанию нашему провожатому. Вскоре все они громко закричали, показывая на скопление каких-то нелепых, налезающих одно на другое зданий и говоря, что там и находится Гроб Господень. Сколько раз, Христофор, я представлял себе эту минуту, каким величественным и необыкновенным мне виделся в мечтаниях Голгофский холм, в одной из пещер которого находится Господняя Гробница, но какое же разочарование я испытал при виде плоских, неровных террас и тесной площадки перед Святыми Вратами с основаниями разбитых столбов. Подбежав к самим Вратам, провожатые наши стали хватать руками тяжелый замок, висящий на них и, продолжая клясться, что Гроб находится именно там, в отчаянии восклицали, что не знают, где и у кого ключ от замка. Тогда Бодуэн, сойдя с коня, подошел к Вратам и принялся сбивать замок своим тяжеленным мечом. Замок долго не поддавался, и должно быть, лишь с двадцатого удара слетел на землю. Годфруа, Бодуэн, Гуго Вермандуа, Евстафий и я первыми вошли в храм, внутренний вид которого ничего общего не имел с внешним. Здесь все было пышно и величественно, но нам некогда было разглядывать интерьер здания, и мы поспешили к стоящей в центре храма широкой ротонде, в которой и располагался Гроб Господень. Мы решились только заглянуть в тесное помещение этой часовни, дабы увидеть камень, на котором лежало тело Сына Божия после распятия. Тут он и восстал и вышел из гроба.

Мы преклонили колена пред главной часовней христианского мира, и каждый из нас воздал хвалу Господу за Его великую милость. Затем Годфруа, оставив в храме знамя Святого Петра и Бодуэна с отрядом рыцарей, повел нас за собой дальше. Покинув на время храм Гроба Господня, мы устремились к замку Давида, который снаружи продолжали штурмовать отряды Боэмунда и Танкреда. Здесь завязалось настоящее и долгое сражение, в котором я был ранен в плечо и даже не сразу заметил этого, настолько был охвачен пылом битвы. Рана оказалась неглубокая, и как только замок Давида был захвачен, как только через проломленные Яффские ворота хлынули норманны, копыта моего Шарканя вновь зацокали по каменным мостовым Иерусалима. Теперь мы устремились на Сион — туда, откуда ночью нас осыпали дождем стрел.

Трепетное чувство, овладевшее мною после посещения Гроба Господня, продолжало нарастать. Свершилось то, к чему мы так долго стремились, о чем мечтало все европейское рыцарство на протяжении нескольких веков, и теперь мы стали бессмертными, ни стрела, ни копье, ни меч, ни камень, ничто не могло причинить нам вреда.

— Добились вы, все ж таки, чего хотели, сударь, — весело гоготал скачущий подле меня Аттила. — Освободили, все ж таки, Святой Град Иерусалим. Вот батюшка-то ваш, Георг фон Зегенгейм, порадуется, будет старику утешение.

Отец Иерусалима, священный Сион открылся пред нами. Я ожидал увидеть величественную гору, но Сион оказался всего лишь одним из городских холмов, застроенных тесными строениями. Здесь было множество развалин, которые, как воображалось мне, являли собой останки дворца Соломона, дома первосвященника Анны, домов евангелиста Марка и апостола Фомы. Несколько величавых кедров оставались, быть может, единственными представителями тех древних времен, когда Спаситель ходил по этим улицам и обладал теми же человеческими чувствами, как я, как Аттила, как доблестный Годфруа, который во что бы то ни стало старался первым явиться во все святые места города и засвидетельствовать свою великую победу.

Авудим, для которого Годфруа велел одному из рыцарей уступить коня, скакал рядом с Лотарингским герцогом, показывая дорогу. Впереди показалась мечеть, и, не доезжая до нее, мы приняли еще один бой с сарацинами. Человек пятнадцать храбрецов отчаянно выскочили к нам навстречу и стали яростно рубиться с нами, желая умереть, но унести с собой несколько Христовых воинов в могилу. Рана в моем левом плече стала давать знать о себе, и я с трудом ворочал щитом, отбиваясь от озверелых ударов героев-мусульман. Я почел бы за честь пасть в этом бою, ибо враги наши заслуживали огромного уважения, решившись противостоять отряду, раз в сорок превышающему их количество. Жаль, что на войне законы рыцарской чести, действующие на турнирах и поединках, уступают место законам военной рассудительности. Недолго герои противостояли нам на равных — задние рыцари, ехавшие следом за нами, окружили сарацин, сжали плотным кольцом и мигом перебили самым коварным способом. Путь к мечети был свободен.

— Вот здесь, на месте этого мусульманского капища, — сказал Авудим, — и стояла первая христианская церковь. Собственно говоря, это был дом апостола Иоанна, где многие годы жила Пресвятая Дева Богородица, впоследствии дом был превращен в храм и над ним даже возвели купол. Мусульмане снесли его с лица земли и возвели на его фундаменте эту мечеть.

— Что ж, — сказал Годфруа, — следует совершить возмездие. Рыцари Рональд Пуассон-де-Гро, Жозеф д'Арни и Готье де Мон-Пти-Ша, пусть ваши люди снесут до основанья эту мечеть, не оставив камня на камне, а все, что в ней есть драгоценного, они могут взять себе. Вот — знамя Меровингов, пусть оно развевается на обломках мечети в знак того, что мы отомстили за поругание христианской святыни.

Рональд Пуассон-де-Гро, схватив знамя с изображением медведя, первым кинулся на мечеть. Когда он ворвался в нее, оттуда стали доноситься душераздирающие крики. Я прекрасно понимал, что участь тех, кто тщетно пытался укрыться под сенью Аллаха, плачевна, ибо хорошо помнил, как крестоносцы расправлялись с побежденными в Никее, Дорилее, Антиохии, но что я мог поделать. Участь поверженных городов испокон века всегда была ужасна.

— А теперь — к Соломонову Храму! — скомандовал Годфруа, поворачивая лошадь налево. — Веди нас, Авудим, и да прославится святой мученик, имя которого ты носишь!

Проскакав по узкой улочке, мы свернули еще раз налево и устремились вниз под уклон, затем Авудим заставил нас свернуть вправо. Мы поскакали по длинной прямой улице, и купол огромной мечети приближался и приближался к нам, покуда мы не выскочили на огромную площадь, по краям которой виднелись поросшие травой и кустарником развалины, обломки и основания колонн свидетельствовали о том, что некогда площадь была обведена длинными колоннами. Именно здесь стоял некогда Храм Соломона, гигантский комплекс различных построек, со множеством ворот, ступенчатых возвышений и портиков, в центре которого, там, где теперь возвышались две мечети; одна огромная, а другая чуть поменьше, в древности располагалось главное строение, в коем хранилась Святая Святых. Но некогда было рассматривать баснословное место, поскольку значительный отряд сарацин, охраняющих мечети, выступал нам навстречу, готовясь дать последний отчаянный бой. Увы, плечо мое совсем онемело, и я уже не мог двигать им, чтобы поворачивать щит. Будь что будет, я изготовился биться с достойными восхищения врагами. В эту минуту засвистели стрелы, и вдруг случилось то, чего я никак не ожидал. Это было нечто странное и бесподобное, жуткое, сверхъестественное. Я увидел стрелу, летящую прямо в меня. Время замедлилось раз в десять, если не больше. Я видел, что это не просто стрела, а сама смерть моя летит ко мне, неотвратимо приближаясь. Но, увы, ей не суждено было схватить меня. Увы — потому что мой верный оруженосец Газдаг Аттила ринулся наперехват стреле, подставив себя под ее жало. Тотчас время вновь заработало со своей обычной скоростью, и я увидел, что стрела попала Аттиле прямо в лицо, ее острие вонзилось ему в щеку и вышло наружу сзади, под основанием черепа, вспучив барминку. Аттила простонал и, схватив стрелу, резким движением выдернул ее. Кровь хлынула у него изо рта, и он, посмотрев на меня как-то виновато, рухнул со своей лошади. Все уже устремились вперед на сарацин, но я не мог оставить своего верного дядьку и друга. Я спрыгнул с Шарканя и подскочил к Аттиле. Выпучив глаза, он хрипел и катался по замшелым камням, выплевывая огромные кровяные сгустки. Я обхватил его за плечи и пытался осмотреть рану. Она, кажется, была не смертельная, просто очень досадная и мучительная. Перестав хрипеть, Аттила в очередной раз сплюнул и промолвил, а точнее — пробулькал, ибо рот его моментально наполнялся кровью: