Читаем без скачивания Мамалыжный десант - Валин Юрий Павлович

– Фашизм у них никогда не кончится. – Худое лицо Иванова не изменилось. – Он вообще бесконечный. Вот именно такие тетеньки его и разводят.

– Преувеличиваете, товарищ старший лейтенант. Перевоспитаются. А она вообще безвредная.

– Думаешь? Оптимист. Просто не видишь. Допивай, потом решим.

Допивал чай Тимофей в размышлениях. Что такого Иванов видит, чего сержантам не видно? Ладно, вот еще отметки от гвоздиков на стене – висели фото или картины, но поснимали. Может, служил кто в армии у тетки Вереш, а может, распятие или еще что религиозное красовалось. Многие мадьяры думают, что Советы всех верующих мигом расстреливают.

– Допил? – осведомился Иванов, надевая фуфайку.

– Так точно.

– Попроще, Тима. У нас неофициальная политинформация. Что увидел?

– Портреты она, наверное, сняла. Служат родичи. Но не факт, что против нас воюют.

– Может. Верим в лучшее. Не воюют и не фашисты.

Иванов взял опустевшую чайную чашку и перевернул на блюдце. «РСФСР Дулевский госзавод» – значилось на зеленоватом штампе на донышке. Уж точно не в ТОРГСИНЕ сервиз покупался. Слали домой посылочки с награбленным сыновья-победители, а может, и муж-герой, чьи следы с гвоздиков старательно прятали.

Тимофей глянул на хозяйку – та попятилась и исчезла в соседней комнате. Вот гадина! Сержант Лавренко запахнул ватник, подпоясался, взял оружие и пошел за Ивановым. Но у двери плюнул, вернулся и прикладом автомата смел посуду со стола – только и хрустнул ворованный фарфор.

Иванов ничего не сказал, даже когда Тимофей каблуком сапога от души пнул-захлопнул дверь фашистского дома.

Уже подходили к расположению опергруппы, когда Тимофей спросил:

– Как узнали-то?

– Нюх у меня. – Иванов хмыкнул. – Нет, не ведись. Не нюх. Просто до войны мама фарфором увлекалась, а я стили росписи легко запоминаю. Зря побил – красивая вещь, скоро большой редкостью станет.

– Да что там… Вот же гадина, и ставит прямо на стол, совсем совести нет.

– Она просто уже не помнит, что это чужая посуда. По праву же взяли, честно у нечеловеков отняли. Значит, свое, законное. У фашистов всегда так.

Новый год встретили как положено: елка стояла небольшая и малость однобокая, но пахучая, имелись припасенные для такого случая трофейные консервы, банки с мадьярскими компотами, а из печенья и масла с джемом Тимофей сделал «пирожные». Запасом «горючего» озаботился офицерский состав – припасли на всех только три бутылки вина, но отборного.

В традициях опергруппы офицеры и рядовой состав садились за стол вместе. Старший лейтенант Земляков, глядя на часы, торжественно отсчитал последние секунды уходящего года. Подняли разнокалиберные бокалы, капитан Жор душевно поздравил личный состав.

Сидели в тепле, беседовали о мирной жизни и всяком отвлеченном. Капитан рассказывал о вине – оказалось очень интересно. В Плешке вроде бы тоже в вине толк знали, но тут и про французские вина, и про немецкие с итальянскими. Белые, красные, полусухие… Целая винно-географическая наука. Слушая, действительно глоток смакуешь, «Серый монах» от токайского отличаешь. Целая наглядная лекция получилась. Похоже, капитан Жор по мирной жизни был как-то с виноделием связан. Водители и саперы тоже заинтересовались, вопросы задавали.

Старший лейтенант Иванов сидел со стаканом, снова помалкивал. Тимофей тоже молчал, на языке вкус вина баюкал, думал, как оно дальше будет. Будапешт оказался городом упертым и малоприятным, на нервы действовал. Тимофей, пока посуду по всему дому собирал, перепроверил по клеймам – ворованного вроде не было, но кто его знает.

Взяв автомат, сержант Лавренко вышел подменить часового, пусть в тепле чаю выпьет, послушает о разнице между «Эгерской бычьей кровью» и девичьим красным.

Вновь вздыхал и трещал город разрывами снарядов и пулеметными очередями – притих чуть в полночь, но ненадолго. Холодало, лужи почти вымерзли, но где-то даже в новогоднюю ночь было жарко. Отбита атака наших штурмовых групп на район Керестур, но взяты Матиасфельд и восточная часть Сашалома[47], уже достают наши снаряды поле ипподрома, где фрицы запасной аварийный аэродром оборудовали. Говорят, немцы дали приказ обозных лошадей резать.

– Пойдем, Тима. Работа есть, – негромко позвал Иванов.

– О, наконец-то, товарищ старший лейтенант. – Тимофей поспешно завязал мешок с собранными для стирки вещами.

– Ну, – согласился Иванов.

Задачу ставил старший лейтенант Земляков. Дело было понятным, не то чтобы простым, но боевым. В здании больницы Яноша сидела группа наших пропагандистов, через громкоговорители вещали врагу насчет «сопротивление бесполезно, хорош за фюрера воевать, гарантируем жизнь». Понятно, не только наши политработники пропаганду вели, но и привлеченные венгерские пленные и известные горожане. Видимо, венгерских фашистов бубнеж громкоговорителей крепко допекал. По данным разведки, салашисты готовили ночную вылазку с целью уничтожить громкоговорители и политработников. Наши готовили встречную засаду.

– Разведрота пойдет, гостей встретит и положит, – пояснял Земляков. – Ваша задача как раз в том, чтобы они не всех положили. Венгры туда полезут из батальона «Ваннай» – это так называемый ударный штурмовой университетский батальон, набран из особо оголтелых студентов-добровольцев. Так-то не особенные боевые спецы, но дерзкие и местность отлично знают. Взять бы одного, а лучше двух, побеседовать. Сам «Ваннай» нас не очень интересует, но активные студенты-фашистюги могут и по нашей теме кое-что знать. Понятно, в темноте интересного студента от неинтересного отличить трудновато, но вы все же сходите, попробуйте. Переводчики на месте имеются, первичный допрос провести можно будет. Потом сюда переправите. Главное, не зарываться, нас основные дела попозже ждут.

– Понятно, тованачштаба, – буркнул Иванов.

– Попрошу без двусмысленностей! Есть желание, так сам делами координации займись, – намекнул Земляков. – У меня и так бюрократии завал.

Шел к передовой сержант Лавренко со смешанными чувствами. С одной стороны, поотвык, с другой – надоело на тыловых работах ошиваться. Все ж не больной, не раненый, не специалист по диалектам и сложному распознаванию чертежей и сплавов. Но погибать сейчас уж совсем не хотелось: и дел у опергруппы прорва, и дома ждут.

Противоречивые мысли Тимофей отмел, начал раздумывать насчет Иванова. Все же оттуда он или наш, местный? Когда человек молчит, ничего не поймешь. Понятно, на фронте бывал: на мины и близкие снаряды реагирует, вовремя сесть-лечь под стену не брезгует. Но есть и странности. Вот курит довольно много (а тамошние командированные дымить избегают), но курит почему-то немецкие и венгерские дрянные сигаретки. Подозрительно. В смысле, не подозрительно, а сомнительно. Нет, «сомнительно» тоже не то слово. Тьфу, вот же ситуация…

В странной манере курева и неопределенном происхождении Иванова ничего плохого не было. Раз уж сводная опергруппа, так пусть и будет. Но вот то, что новичок трофейный автомат Нероды забрал – то как-то неприятно. Особо не придерешься: форму Иванову отдали из мешка лейтенанта Тесликова – вот уж по кому скучать не будем. Ну а автомат… Вот чего они к этому штурмовому фрицевскому оружию такую тягу имеют?

Иванов шел впереди, шагал резво, но без спешки. Шапка, фуфайка, сапоги – обычные солдатские. Разве что кобура… Впрочем, сейчас многие рядовые пистолеты таскают: полно трофеев.

– Тима, ты во мне дырку не прожги, – не оборачиваясь сказал Иванов. – Когда будут отзывать, автомат верну в целости и сохранности. Нерода, когда вернется, не обидится.

– Да уж, наверное, не вернется, – машинально брякнул Тимофей.

– В опергруппу, может, и не вернется, но даст о себе знать, это уж точно, – уверенно сказал Иванов.

– Ладно, обнадежили, – пробормотал Тимофей и спохватился: – Я, товарищ старший лейтенант, на автомат смотрю с иными соображениями. Он чем хорош-то, этот «немец»? К нему же и патроны с трудом найдешь.