Читаем без скачивания Пряди о Боре Законнике - Александр Меньшов

Всё это время меня не покидали мысли о Яроцком и его людях. Кто такие? Как очутились на «Филине», который, если верить Странникам, пропал без вести? Что эти люди делали у Ургова кряжа?

Одни вопросы. А ответов…

Можно было бы предположить, что Яроцкий возил дикарям табак. Ведь в трюме стоял весьма характерный его запах. Но тогда было не понятно, отчего ратники напали на нас? Может, табак тут и не причём? Неужто есть что-то?

И спросить уже не у кого. Да ещё и Востров погиб… А мог ведь немало поведать. Вот же незадача!

Стоп, Бор! Ты уже совсем… Говоришь о Вострове, как… как… Человек погиб! Твой товарищ, можно сказать.

Я смутился. Проклятая совесть, эта язва, старуха с клюкой, нудящая над самым ухом… И обидное то, что она права.

С трудом подавив в себе нарастающее раздражение, я меж тем обратился к членам отряда с требованием ускориться в сборах.

Все устали, это, безусловно, но каждый понимал, что промедление неприемлемо. И вот мы вышли в путь.

Ветер крепчал. В некоторых местах, что были уж очень открыты, приходилось идти, сгорбившись в три погибели. Местность, кстати, тоже нельзя было назвать удобной для похода. Навалы каменей, крутые подъёмы, не менее крутые спуски, череда провалов и мелких ущелий — всё это весьма затрудняло движение.

Солнце скрылось за скалами. Наступали сизые сумерки северной летней ночи. Воздух значительно похолодел, и мы были вынуждены остановиться на отдых. Я вновь, как когда-то на Урговом кряже, соорудил из зачарованных стрел шалашик, и поджёг его заклинанием.

Скромно поужинав, мы стали устраиваться на ночлег.

— Вернёмся на Корабельный Столб, — шёпотом говорил я, прижавшейся спиной Стояне, — ты отправишься в наш дом в Бёрхвитурейкахусе.

— А ты?

— Будет видно…

— Нет, я не согласна. Почему ты меня отправляешь подальше от себя?

— Почему? Со мной, как видишь, очень опасно находиться… Даже рядом. Постоянно… постоянно… какие-то… какие-то приключения…

В этот момент я хотел сказать про смерть, но сдержался и заменил слова.

— Меня это не пугает.

— За то меня… пугает! Всё, я так решил и больше не хочу слушать никаких возражений! Не забывай, что ты вынашиваешь нашего ребёнка.

Стояна приподнялась на локте и полуобернулась ко мне.

— У нас… в моё время, — начал я, — женщин… беременных женщин отправляли в тихие деревушки. Там они должны были жить до самого рождения чада. И ещё год сверх того.

— Где это «у вас»? На Ингосе?

— Да, — чуть подумав, отвечал я, пытаясь вспомнить свою прошлую жизнь.

И тут мне стало ясно, что Стояна вот-вот готова разреветься. Её милое личико по-детски скривилось, глазки округлились и в них заблестели крупные слезинки, готовые в любую секунду вырваться наружу подобно бурному потоку.

Я тут же смягчился, но это касалось только моего тона.

— Послушай… послушай меня… Не надо слёз!

И вот тут Стояна, конечно же, заплакала, как и полагается девушкам в подобные моменты. Стоит только сказать: «Не плачь», — и они делают наоборот.

— Да что ж ты будешь делать! Думай сейчас не о себе, или мне… Слышишь?

Девчушка кивнула и тут же громко всхлипнула, чем вызвала к нам излишнее внимание Крепышей. Я сделал им знак, что всё в порядке, а сам продолжил шептать Стояне:

— Успокойся… Давай спать.

Девчушка снова всхлипнула и покорно легла на бок, тут же скрутившись калачиком. Я обнял её и прижал к себе.

Подлая память снова выдала на-гора боль воспоминаний. И как бы там ни было, но я был несказанно счастлив, что Стояна жива.

Зубы впились в нижнюю губу, прокусывая её до крови. Я ощутил, как в рот попало несколько солоноватых капель.

По щекам побежали безвольные слезинки…

Она жива! Жива… Спасибо тебе, Сарн! Я даже не знаю, как бы пережил… даже просто мысль о том… о том…

В горле встал противный комок. Каких усилий мне стоило сдержать рыдания, так и рвавшиеся наружу.

Стояна продолжала тихо всхлипывать, но, вскоре, утомлённая своими переживаниями, она заснула.

Хоть лежать на камнях было неудобно, но моё уставшее от сегодняшних событий тело, да и разум, всё одно требовали отдыха. Незаметно для себя я провалился в глубокий сон, правда, совсем без сновидений. И пробудился только под утро.

Солнце сделало свой почётный круг и выглянуло из-за тёмных скал. Утреннее небо окрасилось багряными красками. Затихший на ночь ветер, стряхнул себя сонную муть, и принялся за вчерашнее.

Все последующие три дня мы шли вдоль берега. За всё время ни пейзаж, ни погода не менялись. Несмотря на все трудности, наш небольшой отряд уже пришёл в себя. События на «Чёрной сипухе» и «Филине» казались уже давними и не так сильно беспокоили нас. Хотя, признаюсь, что гибберлинги весьма болезненно отреагировали на нападение канийцев. Был момент, когда я услышал нелестные высказывания о людях вообще. Они исходили большей частью от Упрямого.

Согласен, что действия людей Яроцкого меня и самого сильно огорчали. Тем более, что до сих пор были неясны мотивы, побудившие их к нападению.

То, что филинцы промышляли контрабандой, итак понятно. Эти их разговоры про Эльджун и порт Такалик, где собирались свободные торговцы — те личности, которым было плевать и на Империю, и на Лигу. Они вели дела с теми, кто больше платил.

Про сию часть аллода ходило немало рассказов, как, в прочем, и про жителей там обитавших. Всему, конечно, верить не стоило, но тот факт, что есть такие места, в которых никто не спрашивает о происхождении груза, где не интересуются прошлым прибывших в порт «искателей счастья» — наводило на недобрые размышления.

В Лиге ходило немало баек о богатейших рынках Эльджуна, о прилавках свободных торговцев, которые ломились от обилия драгоценностей, табака, всевозможного оружия и прочего товара. Сюда стекались почти все контрабандисты Сарнаута, спешившие облегчить трюмы своих кораблей, жаждущих невероятных развлечений в многочисленных кабачках, притонах, и тавернах.

Вот уж верно говорят в Кании: «Зло живёт красиво и роскошно».

Я ничего не помнил из тех событий, которые произошли со Сверром, пока он был в Такалике вместе с Северскими.

Что там делал? Чем занимался? Как жил? Как попал? — все эти вопросы до сих пор оставались тайной за тремя печатями.

Но одно я точно понимал, что весь заговор, который поставил Лигу на грань раскола, начался там. И мне выпала роль быть одной из важных… ключевых фигур той «игры». Вот только обвалившийся на голову потолок (такой, казалось, пустячок) сорвал немало неприятельских планов.

А почему «неприятельских»? Неужто я действовал по принуждению?