Читаем без скачивания Нищета. Часть вторая - Луиза Мишель

— Когда же ты приляжешь отдохнуть?

— Я еще не кончила.

Старуха взяла бутылочку с жидкостью темного цвета, подошла к дочери, и взъерошенные рыжие патлы Бланш, придававшие ей сходство с жаворонком, скоро стали черными, гладко прилизанными. С помощью другого снадобья был придан более смуглый оттенок не только ее лицу, но и всему телу. Затем вдова Марсель, взяв зеркальце, подала его дочери.

— Неплохо получилось! — заметила она.

— Какой я стала уродиной! — воскликнула Бланш, взглянув на себя в зеркало.

— Вот посмотришь на меня! — промолвила мать, смеясь. И, взяв другую склянку, она произвела ту же операцию над собой, с той разницей, что жидкость была коричневой. Ее волосы приобрели цвет коровьей шерсти, вполне гармонировавшей с цветом ее желтых глаз. Затем она с головы до ног натерлась жидкостью от которой кожа становилась смуглой. Теперь мать и дочь походили на мулаток.

— И ты тоже превратилась в урода! — засмеялась Бланш.

— Я всегда меняю свою наружность, когда живу здесь.

— Как ты нашла эту комнату с тайниками?

— Я сама их заказала.

— Но столяр может тебя выдать!

— Он уже умер.

Девушка вздрогнула. Ей уже не раз случалось видеть у матери какие-то тщательно спрятанные пузырьки. На мгновение ее объял ужас при мысли, что столяра отравили… Но она подумала: «Надо же было предотвратить опасность!», и успокоилась, готовая оправдать любое преступление, лишь бы оно гарантировало, что их не тронут. Старая мегера заметила волнение дочери, но не сочла нужным продолжать разговор на эту тему.

— Долго ли мы останемся здесь? — спросила Бланш.

— В зависимости от обстоятельств. Когда собирается гроза, птицам лучше сидеть в гнездах.

Старуха, подобно Санчо Пансе, любила иносказания.

— Что же мы будем делать?

— Ничего. У нас хватит средств, чтобы жить, ничего не делая.

— А почему бы нам не уехать за границу?

— Я хочу сначала выяснить, чем мы рискуем и что можем выгадать.

— То есть?

— Разве ты не понимаешь, какую опасность мы представляем для Девис-Рота?

— Да, понимаю.

— А когда от опасных людей не могут избавиться, то стараются с ними поладить.

— На каких же условиях ты согласна поладить с ним?

— Разумеется, на самых выгодных для нас!

Затем мать и дочь уснули.

Первое, что они услышали утром, был крик газетчика: «Приговор убийцам Руссерана — одно су!» Вдова Марсель вышла на улицу и купила газету.

— Тьфу, пропасть! — заметил про себя продавец. — И это называется «прекрасным полом»?

Произведя такое же впечатление на лавочников, старуха купила кое-чего съестного и вернулась к дочери.

— Ты еще в постели?

— Не садиться же мне у окошка в таком виде!

— Однако придется; я буду говорить, что ты — дочь африканского царька, а я — его вдова.

— Ну ладно! — сказала Бланш. Все это начинало ее забавлять.

Они развернули газету и стали искать отчет по делу Руссерана. В нем сообщалось, что главные обвиняемые — Санблер и Огюст Бродар — успели скрыться от правосудия. Лакей, которому приписывалась кража кубка, уже умер. Основную роль в судебном процессе играл надзиратель Соль (Вийон из Клерво). Парни, обвиняемые в том, что помогли Огюсту освободиться, отошли на второй план, а их возлюбленные — на третий.

Сначала вызвали Соля. Он сохранял безмятежное спокойствие; его крючковатый нос напоминал совиный клюв.

— Подсудимый, где вы родились?

— Право, не знаю. Ведь я сызмала бродяжничал.

— Сколько вам лет?

— Откуда мне знать, раз меня еще маленьким упрятали за нищенство в исправительный дом? Я не помню, что было раньше.

— Думайте, прежде чем отвечать! На что вы жили?

— Я почти всю жизнь провел в тюрьме. Поступая на работу, я не мог скрывать, откуда вышел, и меня немедленно увольняли.

— Почему вы стали надзирателем в тюрьме Мазас?

— Я мог работать только в тюрьме, там меня по крайней мере знали. На воле меня принимали за убийцу.

— Зачем вы содействовали бегству одного из главных обвиняемых?

— Чтобы хоть кому-нибудь помочь освободиться.

— Узнаете ли вы присутствующих здесь участников банды, освободившей Огюста Бродара?

— Нет, я их не знаю.

Председатель, очень недовольный, велит подняться подругам Шифара и его товарищей.

— А этих узнаете?

— Не больше, чем тех.

Соля присудили к пяти годам лишения свободы. Он вышел, напевая вполголоса свою песенку:

Раз каторжник освобожденныйШел по дороге, долго шел…

Смехотворный допрос молодых бродяг и их любовниц доставил немало веселых минут публике, а также присяжным, но довел председателя до крайнего раздражения. Несмотря на то что прокурор потребовал строгого наказания, присяжные сочли достаточным поместить всех до совершеннолетия в исправительный дом. Габриэль (он же Санблер) и Огюст Бродар были приговорены к смертной казни, оба заочно.

— Ого! — сказала вдова Марсель. — Процесс наделал немало шума, а в конце концов осудили тех, кому на это наплевать. Они далеко, и уж, конечно, карманы у них не пусты.

Ее тонкие губы искривились в алчной усмешке.

— А остальные? — спросила Бланш. — Ведь осудили и других?

— Остальные — просто олухи. Что о них толковать?

LVIII. Пылающая шахта

Подобно циклонам в экваториальных странах, пурга, зародившись на дальнем севере, проносится по сибирским равнинам, вея леденящим холодом. На своем пути она с корнем вырывает вековые деревья, сносит целые селения и то разметает в воздухе огромные массы снега, превращая их в пыль, то нагромождает их в сугробы, беспрерывно меняющие очертания.

Вместе с другими казаками, которые во избежание побегов круглые сутки охраняют шахты, стоял на карауле и знакомый нам Хлоп. Он, видимо, еще усерднее, чем раньше, обдумывал какой-то очень трудный и дерзкий план. Его лоб, полускрытый под густой шапкой волос, морщился от умственного напряжения. Хлоп не забыл своего обещания и надеялся выполнить его, воспользовавшись тем, что пурга нарушила распорядок дня. Заключенных стали охранять менее бдительно. Но как осуществить задуманное? Этого он еще не решил. В его мозгу одна мысль сменяла другую, меж тем как ветер, беснуясь все громче и громче, завывал в тайге, сгибая ели словно былинки. Несколько деревень было уже разрушено, жители спасались бегством, ничего не видя сквозь хлопья снега и увязая в сугробах, выраставших с каждым часом.

С наступлением ночи иззябшие караульные, покинув посты, укрылись под скалами, нависшими над входом в шахту. Остался на месте лишь один Хлоп. Когда казаки и солдаты исчезли в ближайшем шинке, он подошел к отверстию шахты и проворно скользнул в зияющую пропасть.

Наклонный спуск вел ко второй шахте, откуда при помощи каната с узлами можно было добраться до третьей и четвертой. Там начинались штольни, где трудились каторжники. Большинство этих несчастных утратило человеческий облик. Как у всех рудокопов, спины их согнулись, ноги утратили гибкость, туловища непропорционально развивались. Они работали без передышки; более сильные долбили породу кирками, другие отвозили добытый уголь в тачках. В штольнях царило мертвое молчание.

Хлоп резко свистнул. Каторжники прервали работу; после второго свистка некоторые подошли ближе. Анна, таскавшая уголь вместе с другими женщинами, крайне удивилась, услышав, что ее кто-то зовет:

— Демидова! Демидова!

Она узнала Хлопа.

— Хотите бежать? — спросил он. — Караульные из-за метели ушли с постов, они боятся обвала. Путь свободен.

— В самом деле?

— Да, вход сейчас никем не охраняется, вьюга бушует вовсю, вы можете подняться наверх. Позовите Петровского и других, кто хочет бежать. Вот канаты, взбирайтесь! Но скорей, скорей!

Зов Анны передали по штольням, и вскоре на канатах повисли гроздья человеческих тел. Поднимаясь из шахты в шахту, заключенные очутились у выхода, уже наполовину занесенного снегом. Его хлопья кружились в диком вихре, все погребая под белой пеленой.

Вскоре кучка беглецов уже достигла опушки леса и пыталась отыскать нужное направление, чтобы поскорее, несмотря на буран, добраться до более безопасных мест. Среди них были Анна, Петровский и Хлоп, решивший их сопровождать, хотя он и знал, что в случае поимки ему не миновать петли.

Вдруг забили тревогу: какой-то трус, объятый страхом, поспешил в шинок, где прятались караульные, и донес о побеге. Солдаты и казаки бросились к входу в шахты, где, словно рой пчел, толпились замешкавшиеся.

— Пли! — скомандовал офицер, тот самый, что командовал конвоем, сопровождавшим партию ссыльных. Читатель знает, что он был сторонником решительных действий.