Читаем без скачивания Нищета. Часть вторая - Луиза Мишель

— Что ж, другие наживаются еще больше! — рассуждал подрядчик и на этом основании считал себя относительно честным.

По условию, он обязан был кормить живописцев и трижды в день им аккуратно приносили ему. На завтрак под названием «кофе», подавался напиток из цикория, подслащенный патокой, и каждому по полфунта хлеба, часть его приходилось откладывать про запас, ибо обед приносили без хлеба (это называлось «давать хлеба вволю»). Обед состоял из рагу под каким-то немыслимым соусом; кролик, из которого оно было приготовлено, при жизни, во всей видимости, мяукал. Наконец к ужину художники получали тарелку фасоли или картофеля; мясо отсутствовало, ибо вечером обременять желудок не следует. Зато на долю каждого доставалось еще по ломтику хлеба. Негр проглатывал свою порцию в один миг, что немало забавляло остальных.

За каждой трапезой раздавались протестующие вопли, но подрядчик неизменно отвечал, что относительно качества и количества блюд уговора не было. Он-де свои обязательства выполняет, а если ропот не прекратится, еду совсем перестанут доставлять: ведь в письменном условии об этом ничего не сказано.

Хотя при сдаче работы каждая фреска подвергалась самому придирчивому осмотру, художники все же находили возможность устраивать всякие проказы, веселившие их до упаду.

С тех пор как Трусбан и его товарищи собрались в кругосветное путешествие, Лезорн ничего не слышал о них и был уверен, что они находятся по меньшей мере в центре Африки. Отправляясь с Керваном в приют, он ничего не знал и о фресках, которыми разукрашивали это богоугодное заведение. Часто нам неизвестно именно то, что ближе всего нас касается…

Благотворительный комитет занимал хорошо натопленные комнаты, обтянутые толстыми коврами, чтобы не было заметно сырости — обычного недостатка вновь построенных домов.

Девис-Рот на этот раз не имел оснований отказываться от титула почетного председателя общества, основанного княжеской четой Матиас, которая имела близкое касательство к римской курии[58] и руководила английским католическим комитетом. Разве можно относиться с недоверием к лицам, уполномоченным Римом? Такая мысль даже не приходила иезуиту на ум. Он обменялся с князем и его супругой лишь несколькими письмами. Почетному председателю нет нужды вникать в подробности дела; он ограничивается тем, что разрешает упоминать свое имя. У Девис-Рота, как нам известно, хватало своих забот; зачем он стал бы беспокоить себя, когда можно положиться на папскую непогрешимость? Князь и княгиня Матиас в те минуты, когда сомнения насчет Клода Плюме не так сильно мучили их, позволяли себе подшучивать и над папой, и над почетным председателем общества.

В комитет, куда Лезорн привел Кервана, входили: аббат, которому покровительствовала графиня Олимпия, и два других глупца, также жаждавшие известности. Звали их Анатоль Баскер и Нисефор Мальвиль. Все три члена комитета были сделаны как будто по одной колодке: сухощавые, как спаржа, длинноногие, узкоголовые, с острыми торчащими локтями. Хоть лицом они и не были схожи, но со спины и по походке одного можно было принять за другого. Все они очень важничали; каждый завидовал остальным и, рассыпаясь в любезностях, старался подложить им свинью. Г-н N. направил им Лезорна, чтобы тот помог подобрать служащих для приюта.

— Подойдите! — сказал аббат Кервану, когда Лезорн объяснил, что этот молодой человек предлагает свои услуги в качестве чернорабочего; он может также ухаживать за садом и выполнять всякие поручения.

— Подойдите! — величественно повторил Баскер, опередив Мальвиля, не успевшего вставить слово. — Как ваше имя?

— Керван Дарек.

— Вы бретонец?

— Да, сударь.

— Почему вы покинули родные места?

— Мне хотелось жить в Париже.

— С какой целью?

— Я никогда в нем не бывал.

— Любопытство отнюдь не похвальное! — ядовитым тоном заметил Мальвиль, между тем как Баскер, желая выскочить вперед, ждал подходящего момента, чтобы брякнуть еще какую-нибудь глупость.

Керван промолчал.

— Вы крещены? — спросил аббат.

— Разумеется.

— Конфирмовались?

— Как все в деревне.

— Ходите в церковь?

Керван кивнул, трепеща, как бы его не спросили, откуда он родом, и не вздумали затребовать сведения о нем. Ведь из Дубового дола ответили бы, что он уехал несколько месяцев назад. Но аббата интересовало лишь то, что касалось религии.

— Кто ваш духовник?

— У меня его нет, ведь я только что приехал.

— Господин аббат позаботится о вашей душе! — ввязался наконец в разговор и Мальвиль.

Мысль о спасении души нового служащего заставила членов комитета забыть о других вопросах, опасных для Кервана. Оседлав своего конька, они могли ездить на нем как угодно долго.

Вместо ответа молодой Дарек еще раз кивнул. Этот неопределенный жест он предпочитал словам; ведь слова могли либо обязать его к чему-либо, либо привести к тому, что его выставят за дверь. К счастью, трое глупцов не усмотрели разницы между молчаливым кивком и громко сказанным «да».

Дом возбуждал любопытство Кервана. Быть может, общение с людьми, знающими Лезорна, поможет ему разгадать тайну, которая окутала этого человека.

— Мы располагаем только десятью минутами, — заявил аббат, взглянув на часы. Они дорожили своим временем…

Баскер начал разглагольствовать о том, что должен и чего не должен делать поступающий к ним на работу, и десять минут незаметно прошли. По окончании этого глупейшего допроса Кервана зачислили чернорабочим, предупредив, что ему придется строго соблюдать посты, довольствоваться простой пищей и по воскресеньям ходить в церковь. Ему предложили с завтрашнего дня являться к шести часам утра и оставаться до десяти вечера, ибо работы было много.

— Итак, — сказал Лезорн, выходя вместе с Керваном из кабинета, — вот вы и поступили на хорошее место; к тому же у вас есть комната с мебелью. Довольны ли вы?

— Большое вам спасибо!

— Сколько же вы будет получать?

— Я не совсем понял, какое жалованье мне назначили, но переспрашивать не стал, — проговорил Керван, не желая сознаваться, что он об этом совершенно не думал. — Если будут платить слишком мало, возьму расчет, вот и все.

На другое утро молодой человек отправился на работу, горя желанием узнать, что скрывается за вывеской «Дом призрения неимущих девушек». Керван поступил в распоряжение живописцев, которые в это время сидели за завтраком и в один голос ругали подрядчика. Приход нового рабочего произвел сенсацию: Трусбану и остальным очень понравились его высокий рост, голубые глаза, белокурые волосы.

— Вот с кого бы рисовать галла! — воскликнул Лаперсон.

До сих пор они сами по очереди служили друг другу натурщиками. Так как приводить натурщиц им запрещалось, негр выступал даже в роли молодой девушки. Он одевался в женское платье, и, хотя с помощью воображения приходилось изменять формы, кое-где добавляя, кое-где урезывая, но все-таки было с кого писать.

— Эй, человече! — крикнул Жеан. — Хочешь нам позировать?

— Вы ко мне обращаетесь, приятель? — спросил Керван несколько высокомерно.

Но доброе лицо Трусбана, расцветшее в улыбке, обезоружило его. Художник извинился за грубоватый оклик, и через несколько минут они уже беседовали как друзья.

— Что вы здесь делаете? — спросил Жеан.

— Просто-напросто нанялся чернорабочим.

— Дьявольски забавный дом, а? Тут немало любопытного, и будет над чем посмеяться.

— В самом деле?

— Вот увидите! Здесь так интересно, что мы, хотя и околеваем с голоду, остались посмотреть, чем все это кончится.

— Положим, — возразил Лаперсон, — у себя в мастерской мы и таких харчей не имели бы.

Керван улыбнулся, видя, что перед ним славные, хоть и несколько сумасбродные люди.

— Кто вас рекомендовал? — осведомился Трусбан.

— Некто Бродар, рабочий, бывший ссыльный.

— Вот как? Тогда не говорите ему, что видели здесь художников.

— Хорошо, — сказал удивленный юноша.

— Как вас звать?

— Керван Дарек.

— Подходящее имя! Откуда вы!

— Из Вогезов. Мое родное село называется Дубовый дол. А вы?

— Мы все парижане, за исключением Мозамбика. А он африканец.

— Ну, до скорого свидания! — сказал Керван, отправляясь выполнять данные ему поручения.

В течение дня он еще раза три-четыре перекинулся с художниками несколькими словами. Ему стало ясно, что молодые люди, в чьей искренности и доброте он не сомневался, имели какие-то сведения о подозрительном человеке, который так его заинтриговал. Довольный новым знакомством, Керван вернулся на улицу Глясьер.

Не дремал и Лезорн, недаром он был агентом тайной полиции. Он тоже сделал кое-какие попытки. Например, ему стало известно, что Керван приехал в Париж по Восточной железной дороге. Вот как он это разнюхал.