Читаем без скачивания ТАРРА. ГРАНИЦА БУРИ. Летопись вторая. - Вера Камша

Не могу сказать, что мне не нравилось крутиться перед зеркалом, ведь я была не только чудовищем, но и женщиной. Конечно, ни в какое сравнение с эльфийскими красавицами я не шла, да и доставшиеся мне бархат и шелк рядом с переливчатыми тончайшими тканями Светорожденных казались дерюгой, но по человечьим меркам все было даже прекрасно. Не считая того, что я — что в платьях, что без них — Рене не волновала. И все же это было хоть какое-то развлечение и способ удовлетворить неуемную доброжелательность трех или четырех приставленных ко мне расфуфыренных теток. Уж не знаю, как они оказались в суровой Идаконе; разве что беспутный племянничек Рене, следуя арцийским привычкам, выписал их из Мунта вместе с портными.

Мне было неприятно, но я их все время расстраивала, не желая объедаться сластями, слушать всякие глупости, а когда наконец занялась делом — то есть своими туалетами, напрочь отказалась от бантов и оборок, чем, на их взгляд, вконец себя изуродовала. Ну и пусть, я и до Убежища подозревала, что чем меньше всего накручено, тем лучше, а после общения с Клэром окончательно в этом убедилась. Готовясь к встрече хоть и с паршивым, но императором, я сумела за себя постоять и отбила-таки право надеть черное атласное платье, лишенное всяческих выкрутасов. Уж не знаю почему, но черный цвет мне казался вполне приличествующим случаю, так как не прошло и года, как я потеряла сначала возлюбленного, а потом и мужа.

Про Астени никто не знал, да это никого и не касалось, кроме меня, но, перебирая платья, в первую очередь я вспоминала именно о нем. Уж не знаю почему — черный никогда не считался цветом траура.

Рене вернулся быстро — я едва успела управиться — и, оглядев меня критическим взором, велел снять вуаль, с великим тщанием прилаженную к моим отросшим до плеч волосам старшей камеристкой.

— В Тарске вдовы распускают волосы, и вообще так лучше, — уверенно заявил герцог и, взяв меня за руку, потащил за собой. Как выяснилось, в сокровищницу; во всяком случае, эта заставленная сундуками и шкатулками комната без окон показалась мне именно таковой.

Пиратская юность не прошла для властелина Эланда даром — в драгоценностях он разбирался прекрасно. Мне вручили пояс из серебряных колец, усыпанных мелкими черными алмазами, и огромный камень на тончайшей цепочке, в бездонной черной глубине которого билась и дрожала искра света. Подумав еще немного, Рене достал диадему и водрузил мне на голову.

— Теперь эти павианы поймут, что ты и вправду королева. Насколько мне известно, они ценят людей исключительно по висящим на них побрякушкам. — Он засмеялся и сделал мне большие глаза. — Пойдем, послушаем, что скажет их заячье величество.

— Заячье? — растерялась я.

— Ну, мышиное, если хочешь. Как еще назвать правителя, удирающего со всех ног, чуть только появились враги?

— Враги? — Нет, в присутствии Рене я решительно тупела.

— Годой, — бросил герцог — и я была ему страшно благодарна за то, что он не сказал «твой отец». — Он раздумал воевать с нами и решил захватить Арцию. Базилек же с Бернаром решили этого не дожидаться и, проиграв первую же битву, удрали, прихватив с собой все, что смогли. Не смотри на меня так, я не ясновидящий. Капитан корабля, который привез всю эту свору, — мой старый друг. Он прислал мне записку. Герар, кстати, все равно собирался в Эланд — бедняга умеет воевать только на море и только когда уверен в тех, кто прикрывает ему спину. В Арции такое, как я понял, не принято… Хорошие мастера в Атэве, — Рене круто повернул разговор, — но вечно все портят своей дурацкой эмалью. — Он придирчиво рассматривал то ли чрезмерно облегченный меч, то ли излишне тяжелую шпагу. — Придется надеть. Нужно как следует поразить этих уродов. Так с ними легче разговаривать, да и прознатчикам Годоя, буде такие имеются, понравится. Ну, пора, они уже достаточно извелись.

И мы пошли. От цитадели к Башне Альбатроса вел специальный ход, так что карабкаться по ступенькам нам не пришлось. Мы вышли у подножия Башни со стороны города и быстро скользнули в потайную дверь, где нас уже ждали паладины, Шани со своими красавцами и сын Рене, совершенно на него не похожий.

Я вновь и вновь дивилась странному сходству эландского герцога и правителя Лебедей, в то время как в собственной семье герцог казался подменышем, что особенно бросалось в глаза в портретной галерее. Зато Рене-младший, высокий, темноволосый, жизнерадостный, был истинным внуком своего деда и племянником покойных дядьев. Отца он обожал и без звука согласился в затеянном им представлении сыграть роль моего кавалера.

Я не могла оторвать взгляда от белой гривы идущего впереди Рене. По правую руку от герцога выступал Максимилиан, но до него мне не было никакого дела. Рядом со мной и след в след за Максимилианом шел Эрик, что, надо полагать, означало единство эландских традиций и церковных канонов. Я подозревала, что эти двое терпят друг друга с трудом, но и моряк, и клирик думали в первую очередь о деле. Оставалось только гадать, как они будут выяснять свои отношения после войны. Если, конечно, останется, кому и что выяснять.

Долгий весенний день был в разгаре, когда венценосным гостям было разрешено ступить на эландскую землю. Идаконцы и не думали глазеть на императора. Врожденная гордость вкупе с быстро разошедшимся по городу мнением Эрика удержала эландцев от излишнего любопытства. Базилека встречал лишь командор Диман, за чьим плечом маячила белобрысая шевелюра Зенека.

Поклонившись не слишком низко — как раз в меру, — командор сообщил, что его высочество примет высоких гостей у Башни Альбатроса. Это совсем недалеко, и он, Диман Гоул, с радостью проводит туда родичей его высочества. Император промолчал и, подав пример многочисленной, зеленой от качки и тревоги за собственную участь свите, пошел чуть впереди маринера. Башня действительно была недалеко, но, чтобы туда попасть, следовало преодолеть около пяти сотен довольно крутых ступеней, что ни Базилеку, ни его двору удовольствия не доставило.

К концу подъема большинство гостей дышали, как загнанные лошади, но мужественно лезли вверх, стараясь поспеть за не по возрасту проворным маринером. Наконец проклятая лестница осталась позади, и арцийцы очутились на высокой площадке, окруженной оградой из цепей, соединявших насмерть вбитые в базальт огромные якоря. Стройная, словно вобравшая в себя жемчужный небесный свет Башня — идаконцы привыкли видеть ее разной, то серой, как зимнее море, то сверкающей серебром в загадочном лунном свете, то черной во время шторма — закрывала вид на город, зато Заячья бухта с ее причудливыми скалами представала во всей своей прихотливой красе. Обладай гости зрением эльфа или же недавно выдуманным в брошенном Мунте окуляром, они бы увидели на горизонте туманное пятнышко — Полосатый мыс, за которым лежала Гверганда, город-отражение Идаконы.