Читаем без скачивания Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем) - Олег Верещагин

— До тех пор — будем сидеть здесь и ждать.

Неожиданно подал голос Богуш. Он за прошедшее время наловчился говорить по-русски, хотя сохранил польский акцент:

— Почему бы кому-нибудь не пойти и на север — хотя бы недалеко? — рассудительно сказал он. — С востока вы пришли. На западе живут чехи и австрийцы. Может быть, посмотреть хотя бы на небольшое расстояние с севера?

Предложение показалось мне здравым.

— Может быть, я пойду? — предложил Вадим. Но я покачал головой и вдруг улыбнулся:

— Предложение хорошее. И я, пожалуй, пойду на эту разведку сам. Надо мне размяться — я же почти месяц лежал! А ты, Вадим, останешься, вместо меня.

— Олег, ты что, не сходи с ума! — вскочила Танюшка. Я повернулся к ней:

— А пойдём со мной, Тань?

Обе полуземлянки были брошены уже давно — не в спешке, аккуратно. Даже не брошены, а оставлены. Именно эти полуземлянки были единственным результатом нашего с Танюшкой пятидневного путешествия на север по застывшим лесам. Было холодно, и очень холодно, но мы неплохо себя чувствовали и даже ночевали в тепле, хотя каждый раз тратили на обустройство ночлега немало времени, несколько часов. Я раньше и не думал, что можно на самом деле заночевать на воздухе при температуре минус тридцать — и не только не загнуться, но и чувствовать себя относительно комфортно. В первую ночёвку меня пугала сама эта мысль!

Разговаривали мы на удивление мало — и это при том, что я любил поговорить; Танюшка — тоже. Даже по вечерам мы, перед тем, как залезть в спальники, чаще всего молча сидели возле очередной выстроенной снежной стенки у костра и слушали ночной зимний лес. Утром поднимались, ели и вновь становились на лыжи. В полдень останавливались и перекусывали, присев на какие-нибудь упавшие деревья. И опять шли.

Странно — но нам было очень и очень хорошо…

…Тем утром до дому оставалось километров сто пятьдесят, и мы, коротко переговорив, решили не устраивать вечером ночёвку, а просто идти с короткими перерывами весь день и ночь — тогда следующим утром мы должны были оказаться уже у родной пещеры, которая нам и правда представлялась — начала представляться — роднее всего родного. Подгоняла мысль о почти настоящей постели и очаге.

Лично мне ошибка стала ясна слишком поздно. Был уже вечер — обычно в это время мы сидели у костра на биваке — когда начало резко холодать. Очень резко, мы даже вынуждены были опустить на лица ранее не использовавшиеся ни раз меховые маски. А ещё через полчаса ходьбы Танюшка тоже, кажется, поняла, что к чему.

Небо на закате было похоже на остывшую сталь. Почему-то очень страшное. Сизое небо лежало над закатным алым солнцем, как широкий клинок над гаснущим горном. И на этом сизом фоне остро горели россыпи звёзд, а за нашими спинами всходила круглая зеленоватая луна, раскинувшая в лощинах чёрные с серебром тени.

Снег под лыжами не скрипел — он сухо шуршал, словно мы шли по россыпям стальной крошки. Облачка пара взрывались в воздухе с коротким, но отчётливым треском. Они казались чёрными, а не белыми, как обычно.

В лесу — слева от гребня холма, по которому мы шли — отрывисто и страшно хряснуло — мороз разорвал дерево. По белому ровному покрову замёрзшего озера — в километре от нас, впереди — лежали алые ровные полосы закатного света.

Танюшка остановилась. Я обошёл её и встал рядом. На меня из узкого пространства между маской и меховым капюшоном глянули её глаза. На ресницах и оторочке белыми нитями висел иней.

— Не меньше сорока градусов, — сказала девчонка. Её слова прозвучали громко, но в то же время, не дали эха — умерли в раскалённом морозом воздухе, и я вспомнил историю Мюнхгаузена из читанной в детстве книжки: о замёрзших разговорах…

— После полуночи будет все пятьдесят, — ответил я и задумчиво посмотрел вперёд. Так, не глядя на Таньку, добавил: — Мы не дойдём, Тань. Не сможем.

— Я знаю, — ответила она. Солнце оставило от себя лишь блик. Полосы на озере съёжились. — Давай разбивать лагерь.

— Не успеем, — сказал я, холодея от мысли, что это правда — не успеем. — Я дурак, Тань. Надо было сделать это давно.

Сейчас, когда мы стояли неподвижно, мороз прошибал одежду, как ледяное копьё. И всё вокруг было холодным и безнадёжным, как наше дыхание.

— Олег, что делать? — голос Танюшки был спокойным, словно мир вокруг нас. — Давай всё-таки побежим, вдруг получится?

Я прикинул — быстро, глядя на звёзды, которых всё больше и больше зажигалось над нами. Сто с лишним километров — нет, не успеть. Свалимся где-нибудь в лесу — и мороз незаметно приберёт нас… Решение пришло мгновенно и неожиданно:

— Тань, закапываемся, — я выдернул ноги из креплений, обнажил дагу. Снег держал меня, как пол, резко взвизгнул под клинком.

— Снежный дом? — в руке у Танюшки оказался кинжал.

— Пещера, дом не успеем, — быстро ответил я, кромсая снег и поддомкрачивая плиты, похожие на пенопласт. — Тань, давай, давай, мы спасёмся!

Мы прорыли нору глубиной примерно в два моих роста и где-то в метр шириной со скоростью сумасшедших хомяков, после чего заползли внутрь и в четыре руки заткнули вход самым здоровым блоком, точно подходившим к дыре. Я проткнул дагой дыру в «крыше» и повертел клинок, чтобы расширить её для выхода воздуха.

Было совсем темно и очень тихо, только дыхание Танюшки слышалось рядом. Судя по звуку, она сняла маску.

— Лыжи снаружи остались. — сказала девчонка и завозилась, потом — коротко вздохнула. — Что теперь?

— Подстелим твой мешок и залезем в мой, — сказал я, тоже снимая маску и откидывая капюшон. Опалило холодом, я стиснул зубы.

— Мне страшно, Олег, — призналась Танюшка. — Мы не замёрзнем?

— Нет, — уверенно сказал я. На этот раз я и правда был в этом уверен. — Тут поднимается температура где-то до нуля. Ниже не будет. А в мешке — совсем тепло. Перележим до утра и пойдём.

— Ладно, — вздохнула она.

Сталкиваясь руками, ногами и лбами, мы начали выпутываться из снаряжения. Раскатывая свой мешок, Танька удивлённо заметила:

— Слушай, а ведь потеплело.

— Конечно, — я довольно хмыкнул, — я же говорил.

— А если бы ты не говорил — не потеплело бы, — ядовито заметила она. — И вообще — на биваке было бы лучше.

Я промолчал — что спорить с очевидным? Но в нашей норе в самом деле потеплело, и сильно. Танюшка, судя по звукам, уже лезла в мешок, не сняв обуви. Ну что, она права — и я полез рядом.

— Как кильки в банке, — недовольно сказала Танька. Но тут же призналась: — Так ещё теплее.

Я закинул клапан спальника, поставив его «домиком» для дыхания. Танюшка ещё немного повозилась — самоутверждения ради, чтобы показать, как ей тесно — и успокоилась.