Читаем без скачивания С крыла на крыло - Игорь Шелест

 "Просачиваться" летчику-спортсмену в профессиональные испытатели было (чего греха таить!) делом долгим и трудным. Выражаясь языком ученых, "достигали цели наиболее стойкие и выносливые особи".

 Начав работать инженером, Адамович, разумеется, не оставлял мысли о полетах. Это вполне естественно. Аналогичных примеров хоть отбавляй. Для иных начальников - неприятность, когда обнаруживается в молодом специалисте летчик-спортсмен. Надо бы требовать от поступавшего на работу нечто подобное справке, что ли, об отсутствии в новеньком опасного "летного вируса" и клятвенное заверение, что он ни к каким крыльям не прикасался и "воздух" всерьез не нюхал.

 Им на чем угодно, только летать! Смолоду особенно: ощущение полета, если его хорошо распробуешь, действует как никотин: тянет. Очень трудно бросить.

 И удивительно предприимчивы эти спортсмены-авиаторы. Тут они все на одно лицо - обязательно добьются своего, все рифы минуют и в конце концов станут летать. Знаю по собственному опыту. Мне самому приходилось чуть ли не каждый погожий день выслушивать от Ивана Фроловича Козлова стереотипную фразу: "Здесь не школа, все равно летать не будешь". А сам понемногу уступал. И знаю почему, хотя и не говорил с Фролычем об этом никогда. Думал он примерно так: "Настырный тип, а чем-то напоминает самого меня... в молодости. Ладно уж, черт с ним, пусть летит еще раз. А дальше еще посмотрим!".

 Итак, трудно добиться новичку испытательных полетов. Каждый избирал свой метод. Адамович, человек сдержанный, не очень общительный, придумал для себя оригинальный ход.

 Сперва он занялся изобретательством и разработал специальный управляемый тормозной парашют. Внешне обычный матерчатый купол, только поменьше размером. Однако у него была еще особая стропа. Если потянуть за эту стропу, парашют примет необычную форму.

 Свой парашют Адамович предложил присоединить к хвосту самолета, и вот зачем.

 Хорошо известно, как развить скорость в полете, - полный газ и вперед. В значительной мере тут так: чем мощней, тем скорей. А вот резко затормозить в воздухе подчас надо бы, да нечем.

 По его замыслу, этому и должен был послужить управляемый парашют. Из соображений безопасности и дешевизны, Николай предложил проводить испытания сперва на спортивном моноплане УТ-2. Тут была с его стороны определенная хитрость, которую можно оправдать.

 Дело в том, что маститые летчики-испытатели пренебрегали полетами на подобной технике. Николай это предвидел и, таким образом, без особых осложнений получил возможность сам испытать свою техническую затею.

 Мне помнится, Адамович каждый раз взлетал на своем УТ-2 прямо с подцепленным парашютом, волочащимся за хвостом самолета. Парашют вытягивался на взлете в длинный жгут и давал маленькое сопротивление.

 Набрав для безопасности высоту, летчик пробовал раскрывать парашют с различной интенсивностью и в разных комбинациях с режимами полета. Ему потребовалось много летать, чтобы разобраться в поведении самолета при резких торможениях. Эти исследования продолжались тогда (в 1941 году) около полугода и дали много полезных сведений.

 Так был сделан первый шаг в испытатели. Да еще какой шаг: предел мечтаний - испытывать то, что сам задумал, выносил, создал!

 Трудно сказать, предполагал ли кто тогда, что тормозные парашюты очень понадобятся самолетам, но несколько позже, при появлении реактивной авиации. За рубежом, судя по журналам, об управляемом тормозном парашюте узнали недавно.

 Вот так - парашют как будто тормозной, а человеку движение растормозил.

 Дальше стало легче. От самолета к самолету, от испытаний к испытаниям. Все сложней и сложней. К концу сорок третьего года Николай уже получил опытный истребитель "Лавочкин-7".

 Это была чудная машинка! О ней вспоминаю с улыбкой. Я бы выставил ее на центральной площади в Москве, на мраморном пьедестале и написал бы золотом: "Помни, молодость, я тоже возносила знамя над рейхстагом".

 Но у этой машины, как у многих выдающихся людей, поначалу не все шло гладко.

 Николай быстро шагал по коридору, стараясь не смотреть по сторонам. На скамьях больные. Провожают его взглядом и, кажется, шепчут ему вслед: "Палец повредил, бедняга, ишь как не повезло..."

 "Скорей бы, скорей", - досадовал он. Ему надоела и боль и смехотворная ситуация.

 Дежурный хирург, вытирая руки, воскликнул:

 - Ба! Мизинец - что с ним стряслось?

 Николаю и раньше казалось, что отважная профессия хирурга способна выработать в человеке этакий защитный панцирь для своих нервов. Тут он уверовал еще больше.

 - Поскользнулся и упал, должно быть, на него, - ответил он хмуро.

 - По-сколь-знулся, под-вер-нулся, - проскандировал хирург, вторгаясь в самую сердцевину боли. - Голубчик, у вас закрытый перелом фаланги. - Оля, - крикнул он, - займитесь кавалером! - сам принялся опять за мытье рук.

 "Четыре минуты на больного, две - на руки, - подумал Николай, - в час - десять, за день - шестьдесят. Сколько же в месяц? Тысяча пятьсот шестьдесят, не считая умываний по утрам..."

 Оле - лет семнадцать. Хорошо отглаженный халат придает ей профессиональную уверенность. Не взглянув на "кавалера", она потрогала палец и стала разводить гипс. Потом строго сказала:

 - Поставьте локоть на стол, пальцами не шевелите.

 В ее тонких руках вырастала белая "кукла". Оля старалась, и кукла росла непомерно в длину, а от толщи бинтов оттопыривалась в сторону.

 Николай зажмурился: с каждой секундой чувствовалось все сильнее, как застывает гипс.

 - Больно? - спросила сестра. - Чуточку потерпите. - Она взяла шприц; еще одна экзекуция тупой иглой и - ни боли, ни пальца - просто окаменевшая "кукла".

 Теперь Оля, очевидно, решила, что "кукла" слишком длинна. Это Николай понял по ножницам в ее руках: "Только этого не хватает - огромные ножницы, так и есть, по металлу".

 Страшный зев их поднесен к пальцу. Оля прикидывает, как половчее отхватить лишнее. Николай с ужасом следит за движением режущей пасти - она будто соображает: "Так коротко, так слишком длинно..."  Николай невольно тащит палец к себе, а ножницы ползут за ним.

 "Отхватит, каналья, не почувствуешь - отхватит!" - даже в пот бросило. Щелкнули - часть "куклы" жестко покатилась по полу. Николай поспешно взглянул на срез: крови нет. "Вот варварица!"

 - Вам не кажется, - спросил он, - что палец так и будет смотреть в сторону?

 Сестра улыбнулась:

 - Заживет и повернется на место.

 Выходя из кабинета, Николай еще думал: "Действительно, не так уж важно - всего мизинец!"  Но постепенно анестезия утрачивала силу, и палец разболелся так, будто на него взгромоздили рояль.