Читаем без скачивания С крыла на крыло - Игорь Шелест

 Чесалов наклонил голову.

 - Мы все взвесим, Петр Васильевич, - а сам подумал: "Вот новости... Сверх плана..."

 - Причину найти надо! Придется погонять на сверхмаксимальных скоростях и предельных нагрузках. Разумеется, примите меры предосторожности, - добавил Дементьев.

 Выходя из кабинета, профессор подумал: "Меры предосторожности... Легко сказать... Подушку не подстелишь!"

 Однообразие - надоедливая штука. От зари до зари нет-нет да и взревет в небе мотор. Будто слон в яме. На что жители нашего поселка привычны к разноголосому гулу моторов, и то стали пялить глаза наверх при каждом вое пикирующего ИЛа.

 Однако программа испытаний шумной семерки подходила к концу. Сотни раз у испытателей закладывало уши и темнело в глазах, а фанерная обшивка крыльев держится "железно". Бакелитовый клей, как стальной сваркой, впился в ажур деревянной конструкции.

 В бытовке, на третьем этаже ангара, у начальника института собрались ведущие. В окно балкончика-фонаря врывается солнце хорошего летнего дня, шум гонки моторов, крики занятых людей; видны убегающие взлетные полосы.

 - Итак, доложили как будто все?

 Начальник института скорей угрюмо, чем приветливо смотрел на сидящих вокруг - кто в кожаной канадке, кто в пиджаке, кто просто в синем комбинезоне.

 - Программа к концу, а ответа нет! Тот самый случай, друзья, - профессор сделал паузу и с видом человека, проглотившего ломтик лимона, продолжал: - Тот самый случай, когда удовлетворительная работа техники ставит "неуд" испытателям! Что докладывать в наркомат?.. У нас держит, на фронте нет?..

 Все молчали, потупившись. Александр Васильевич Чесалов тоже смолк и, опершись локтями на стол, потирал лицо, вроде хотел умыться.

 - Вот что, - снова заговорил профессор. - Давайте еще погоняем покрепче тот ИЛ, что из ремонта во фронтовых условиях. Все же там технология не та, что на заводе. Здесь, сдается, и надо искать неприятный гвоздь в стельке. Самолет, кажется, ваш, Виктор Васильевич? - обратился он к одному из ведущих.

 Уткин встал.

 - Да, Александр Васильевич. Мы его готовим. Основной летчик сегодня на комиссии, вместо него пойдет Адамович.

 - Хорошо. Предупредите, чтобы внимательно: чуть заметит ненормальность в поведении самолета - сразу убрать газ, уменьшить скорость. Пусть будет крайне осторожным. Попробуем еще искать.

 Чесалов встал, и все задвигали стульями, стали выходить.

 Маневр предельно прост: в зоне на трех тысячах высоты свалить машину на крыло, чтобы сразу взять покруче угол. Газ полный и пикировать, наблюдая за скоростью. Интересно... Стрелка сперва, как бы ленясь, тронется по черному кружку. Потом пойдет веселей, и ручка управления станет упрямо, с нарастанием давить на руку. Чтобы рука не уставала, хочется упереть ее локтем в живот.

 Если взять угол покруче, стрелка довольно скоро подберется к заветным цифрам: в обычных полетах ей с ними не приходится встречаться. Вот тут гляди - пора! Как это в знаменитых куплетах тореадора: "Твой черед настает! Пора, смелее... Ах!"

 Вот именно. Сперва нужно только отпустить ручку управления, как бы снять упор с живота, и она пойдет к тебе сама. Машина, только что целившаяся в часовенку на холме, поведет носом вверх. Это перелом угла. А ты - взгляд на акселерометр (он у самого стекла, нарочно в поле зрения) и тащи ручку на себя, как бы она ни упиралась. Тащи так, чтобы упрямая, тяжелая стрелка указателя перегрузки добралась до пяти с половиной. Доберется - подержи. Тебя сожмет всего, будто поуменьшит росту, а машина затрясется и, чуть поводя носом, как под ударом хлыста, заторопится, станет выходить из пике. В стальном брюхе кабины дикий вой и рев резонируют страшно. Это максимальное напряжение, всего несколько секунд...

 Когда сверху подползет горизонт - яркий свет и небо, - отпускай ручку вперед, а сектор газа подбирай к себе. Рев сразу поутихнет. Самолет запросится вверх, встряхнется весь, будто расправит крылья. Это на первый раз все: один режим окончен. Теперь можно боевым разворотом прямо с разгона пойти в набор по кругу. Снова зайти так, чтобы увидеть холм, часовню, и повторить все сначала.

 Николай выбрал себе ориентиром старицу, изогнутую молодым месяцем. На огромном лугу поймы она очень заметна и чем-то ему приглянулась.

 Уже несколько раз, навалившись с трехтысячной высоты, он пытается поддеть острым носом своего ИЛа старицу под рога.

 Когда ручка с усилием идет на тебя, машина нервно вздрагивает, пошатывается, и Николай торопливо косится: налево, направо - на крылья. Они все те же. Может, ему это кажется - чуть заметно вспухают между нервюрами прямоугольники обшивки. И больше ничего. А впереди сверху уже ползет лес, за ним дымка горизонта. И постепенно бешеный озноб машины стихает.

 "Давай еще!"

 Отойдя поодаль, он подбирается к старице опять с набором высоты, в плавном развороте. "Месяц", затерянный в лугах, вспыхивает в какой-то миг сиянием. "Где я видел такой блеск? - подумал Николай. - Осколок зеркала в руках мальчишки? Росинка поутру?"

 Он ждет с улыбкой: вот ослепит и погаснет - быстрое движение. Вновь высота три тысячи. Еще немного вперед и чуть довернуться... Так... Время...

 Левая рука, оторвавшись ненадолго от сектора газа, спокойно поднимается, берет тоненькую хромированную ножку с шариком на конце и поворачивает ее на три щелчка. Электрочасы - они тут же, у борта слева, - побежали стрелочкой в ответ, засуетились: круг - пять секунд, круг - пять секунд... Теперь приборы пишут.

 Пора! Николай глубоко вздохнул, кинул взглядом по сторонам, на старицу, что прячется под крыло, и, сказав себе: "Понеслись!", двинул ручку в сторону и вперед от себя. "Вот так... будет как раз... ему под самые рога!"

 В таких полетах мы всегда настороже. Особенно сперва. Но вот один полет, другой - и как-то привыкаешь. Ждешь да ждешь, повторяя раз за разом, а ЭТОГО все нет. Мало-помалу острота восприятия, обостренность нервов притухают. Ко всему, видно, можно привыкнуть, даже к этим пикированиям.

 И все же, как бы ни ждал, если ОНО явится, то вдруг. Все равно ошеломит, будто вся настороженность относилась не к тебе...

 Бабахнет, как кирпич сверху.

 Еще секундой раньше Николай видел свое крыло скользящим, разделяющим светотень горизонта наискось. Еще миг - и резкий треск пронзил мысль красной ракетой. Он метнул туда взгляд и увидел, как взламывается скорлупа обшивки. Как будто ее кто-то долбит черным клювом изнутри, и клочья взмывают назад... Фить!.. Фить!..

 Мгновенный сон?

 Николай встряхнулся. Нет, это не сон. "Перегрузка?" - взгляд его шаркнул по зеркалу бронестекла к акселерометру: "Пять и восемь".