Читаем без скачивания С крыла на крыло - Игорь Шелест

 Если бы кто-нибудь увидел его в этот момент! Да и он сам ужаснулся бы. Удивительно, что творит перегрузка: щеки, губы отвисли, складками кожа над бровями, скулы - как у мертвеца. В секунду из юноши - столетний старец!

 Николай резковато двинул ручку. (Толкнула опасность, а рефлекс тут как тут. Долю секунды.)

 "Спокойней! Скорей гасить скорость", - сказал он себе, а рука уже сработала, убирая газ. Теперь в кошмарный вой пикирования влилась еще стрельба мотора и жуткое оханье с крыла, как стон...

 Черт побери!.. Раздевает на глазах! За первыми клочьями летели другие. Дьявольская силища рвала кусок за куском, обнажая каркас.

 На все это от силы пять секунд... длиной с минуту.

 Мозг так поспешает, что и секунды тянутся резиной. "Сделал как будто все?.. Теперь ждать!"

 Вот уже рев заметно стихает - скорость гаснет. Вместе с ней ослабевает невидимая рука, бешено рвущая на куски обшивку.

 Как зачарованный летчик смотрел на крыло. Под ним земля, и он ее не замечал до тех пор, пока она не пошла кругом.

 "Это еще что за чертовщина?.. Вращение... Штопор?! Он... Так и есть!"

 Стальная туша наклонилась к земле, круто буравит вправо. Ободранное крыло сразу выскочило из головы: земля, кружась, торопится навстречу.

 "Что ж медлишь, выводи!" - и нога жмет на левую педаль. "Так... Ногу, за ней ручку вперед... и держать", - проверяет себя летчик.

 Метнувшись еще с полкруга, ИЛ замер, будто на мгновение повис наклонно, и стал набирать скорость. Не давая ей разгуляться (остаток обшивки на живую нитку), летчик нежно потянул ручку на себя.

 Этот прежде послушный его рукам ИЛ теперь дрожит в стараниях, в неуклюжих попытках поднять нос, но, раненый, не может и снова опрокидывается подломленным крылом навстречу земле.

 Дела!

 Не теряя времени, Николай вновь дает рули на вывод. Сознание остро, ясно; он кажется себе совсем спокойным, скорее удивлен: "Быть не может... Шалишь, бродяга!"

 Когда же вторая попытка не удается и ИЛ в третий раз закручивается, будто подхваченный смерчем, пилот видит близко землю и понимает, что выводить можно в последний раз!

 Этот миг, вспыхнувший ярче других, так и застрял в памяти на всю жизнь остановленным кадром. Не раз он возникал потом вместе с вопросом: "Почему я не выскочил с парашютом - было еще метров семьсот?"

 Непостижимо. Лежа на диване, когда есть время просмотреть любой ход, лучшим кажется только прыжок! В ту же злополучную секунду мог быть сделан только один-единственный ход. И он его сделал твердо, без сомнения: остался в машине, будто прирос к ней. Решил вытаскивать сразу ее и себя.

 И что особенно странно: то была не безрассудная игра "пан или пропал", а холодная и прозрачная мысль: "Скольжением влево, резким скольжением влево не дать взбудоражиться потоку на изуродованном крыле!"

 Остановить вращение тут же удалось. Самолет "сыпался" теперь на какие-то огороды. Николай крепко надавил левой ногой на педаль. Нос пошел влево, будто ИЛ не хотел разглядывать ничем не примечательное место своего падения.

 Создав скольжение, при котором раненое крыло выдвинулось вперед, навстречу потоку, летчик с великой осторожностью тронул ручку на себя: самолет затрясся весь, но стал медленно выходить из смертельного угла. Что он был смертельным, летчик понял чуть позже, никак не в то счастливое мгновение, когда машина, наконец, легла на горизонт.

 Вот тут Адамович, шаркнув глазами по приборам, заметил один из них - высотомер: "Сто пятьдесят метров!"  Летчик скорее увидел, чем почувствовал, как вздрагивает его рука на ручке управления.

 Сперва захотелось плюхнуться как есть - перед собой, на луг, прямо на брюхо, не выпуская шасси. Так было и решил, но машинально добавил газу. В этой катавасии мотор держался исправным солдатом. Будто ничего не произошло, крутит себе винт старательно, немного потряхивая свой бронированный футляр.

 Впереди, сколько глаз видит, пойма знакомой реки. Стога со свежескошенного луга торопятся под крыло. Дыхание живой машины полно запахов, но Николаю чудится лишь один - опьяняющий аромат сена, он наполняет его радостью жизни... Даже грубоватый перепляс двенадцати цилиндров басовито отдает теперь шопеновской мазуркой...

 - Еще!.. Ползи, старина, черт побери! - захлебываясь, орет летчик и не слышит сам себя. Радуется... И машина летит прямо, как в песне: "На честном слове и на одном крыле..."

 Он видит, ощущает в правой руке ручку. Она почти до отказа влево, прижата к левой ноге. Только так ИЛ еще топает по прямой. Чуть ослабишь ручку - будто ждет, так и хочет свалиться на дырявое крыло. В столь "тонкой" обстановке разворачиваться - ни-ни! Это летчик хорошо знает - срыв на ста метрах высоты увенчан бумажными цветами...

 Смелость, вера и радость! Сверхчеловек? Нет! Чутье рождают опыт, искусство. И смелость тоже: без искусства она - ничто. Человек радуется удаче, как настоящий артист под куполом цирка - восторгу зрителей. Без искусства здесь нельзя - не будет в себя веры!

 Постепенно сознание возвращается к работе вширь. И сразу откровение: самолет удачно выскочил... Вдвойне удачно! Это случайно. Поразительно случайно! Просто невероятно! Оказывается, он вывел самолет из штопора точно в направлении аэродрома и в тот момент, когда до земли оставалось лишь полвитка! При невозможности развернуться это сверхъестественное везенье.

 "Нет, не сто тысяч, - подумал Николай, - а два раза по сто и по двум тиражам сразу!.."

 "Все хорошо. Попробуй дотянуть... А? Ну, дружок, не дрейфь! Тут пустяки... Плюхнуться еще успеем!"  Действительно, до аэродрома всего километров двадцать, под крылом есть еще метров сто. "Только бы не болтанка..."

 "А крыло?" - вот так здорово, он совсем забыл о крыле!

 Самое время рассмотреть. Между лонжеронами, подальше от центра - дыра, что Черное море на карте - метра два с половиной на метр с четвертью. Виден "костяк" - стрингеры, нервюры, лонжерон.

 "Чудеса! Летит старик!"  Летчик осторожно похлопывает ИЛ "по плечу", подбадривает его, на самом деле - себя.

 Между тем местность повышается, и самолет "стрижет" так низко, что за селом не видно бетонных полос. Вот озерцо, наше шоссе, домишки и дворы, картофельные огороды, где-то здесь и его две с половиной сотки... Теперь уже дома! В прогал между деревьями видна проволока ограды.

 Первая мысль: "Прямо сходу - на брюхо!"  Но тут же прочь ее. "А почему не выпустить шасси?"

 Чуть прибавил газу и открыл кран. Стойки как ни в чем не бывало стукнули - слева, справа. Зеленым трилистником ответили лампочки у борта. ИЛ крадется, целясь на травяной клин между бетоном. На поле никого. Под самым крылом - шарк, шарк - промелькнули столбы ограды. Еще чуть ниже... Пора... И тронул ручку на себя.