Читаем без скачивания Хрупкая душа - Джоди Пиколт

Внезапно ее перебил незнакомый голос.

— Миссис О’Киф?

— Да.

— Меня зовут Хэл Чен, я санитар, мы…

— Что случилось с моей дочерью?

— Она потеряла много крови. Пока это всё, что мы знаем. Вы можете приехать в больницу Портсмута?

Я даже не уверена, что ответила ему. Я даже не пыталась объясниться с Марин. Я просто мчалась по коридору, пока не вылетела через главный вход и не окунулась в море репортеров, которое стала рассекать. Репортеры, придя в себя от неожиданности, успели все-таки нацелить объективы и сунуть микрофоны в лицо женщине, бежавшей прочь от суда — и навстречу тебе.

Амелия

Когда я была совсем маленькой, то никогда не могла заснуть, если дул сильный ветер. Папа приходил ко мне в комнату и говорил, что дом у нас не соломенный и не деревянный, а кирпичный. Кирпичный дом, как известно даже трем поросятам, не сдуешь. Но поросята не понимали, что серый волк — это только начало. Самый лютый враг уже притаился в их доме, но увидеть его нельзя. Я имею в виду не радиевые пары и не угарный газ, а простую необходимость сосуществовать втроем на небольшом пространстве. Думаете, ленивый поросенок — тот, который довольствовался соломой, — смог бы ужиться с педантичным поросенком-каменщиком? Вряд ли. Уверена, если бы сказка была на десять страниц дольше, поросята вцепились бы друг другу в глотки — и их кирпичный домик таки взорвался бы.

Когда я лягнула дверь в ванную, она поддалась легче, чем я рассчитывала. Правда, дом у нас был старый и по косяку сразу пошла трещина. Ты лежала прямо передо мной, но я тебя не видела. Как было тебя разглядеть среди всей этой кровищи?

Я закричала. Подбежав к тебе, я стала тормошить тебя за щеки.

— Уиллоу, просыпайся, просыпайся же!

Это не помогло, но ты слабо шевельнула рукой — и из пальцев выпало мое лезвие.

Сердце чуть не вырвалось у меня из груди. Недавно ты меня застукала. Я так разозлилась, что запросто могла забыть его спрятать. Может, ты просто хотела повторить то, что делала я?

Значит, это я была виновата.

На запястье виднелись порезы. У меня началась настоящая истерика. Я не знала, что делать: обернуть тебя полотенцем и попытаться остановить кровотечение? Вызвать «скорую»? Позвонить маме?

Я сделала и то, и другое, и третье.

Спасательная бригада тут же ринулась наверх, оставляя на ковре грязные следы.

— Осторожнее с ней! — закричала я, застыв и подрагивая в дверном проеме. — У нее такая болезнь… Если вы сдвинете ее с места, у нее поломаются кости.

— А если не сдвинем, она истечет кровью, — пробормотал один из спасателей.

Другой встал передо мной.

— Расскажи, что произошло.

Я так горько плакала, что веки опухли и, кажется, сомкнулись сами по себе.

— Не знаю. Я делала уроки. Сиделка ушла домой… А Уиллоу… И она… — Из носа у меня текло, язык заплетался. — Она очень долго сидела в ванной.

— Сколько?

— Может, десять минут… Или пять?

— Так сколько же?

— Не знаю, — всхлипывая, ответила я. — Не знаю.

— Где она взяла лезвие?

Сглотнув ком в горле, я посмотрела ему прямо в глаза и солгала:

— Понятия не имею.

Плетенка — закрытый однослойный пирог с ягодами.

Когда у вас нет того, чего вы хотите, приходится хотеть то, что есть. Этот урок одним из первых усвоили колонисты, когда приехали в Америку и поняли, что не смогут печь здесь бисквиты и пудинги, полюбившиеся им в Англии, потому что тут нет необходимых ингредиентов. Это открытие привело к волне кулинарных инноваций: поселенцы стали готовить из сезонных фруктов и ягод блюда на скорую руку, которыми можно было и завтракать, и обедать. Назывались эти блюда по-разному: плетенки и гранты, крамбл и кобблер, криспы и бетти, сонкер, сламп и пэндауди. Написаны целые книги о происхождении этих названий: «грант», допустим, имитирует звук, который издают запекаемые фрукты. Луиза Мэй Элкотт ласково называла свое фамильное гнездо в Конкорде, штат Массачусетс, «Яблоневым пригорком»[18] — ему обязаны своим появлением слампы. Но некоторым странным словам так и не нашлось объяснения.

К примеру, плетенка — бакл.

Может, оно возникло потому, что сверху похоже на штруцель и кажется рассыпчатым. Но почему тогда было не назвать его крамблом, который, если уж на то пошло, скорее похож на крисп?[19]

Я готовлю плетенки, когда дела не ладятся. Я представляю себе какую-то озабоченную даму колониальных времен, которая склонилась над печью с чугунной сковородой и роняет слезинки прямо в тесто. Плетенки пекут, когда всё запуталось, переплелось и одна лишняя ошибка уже ничего не изменит. В отличие от прочей выпечки, тут не надо волноваться, как бы не напутать с ингредиентами и как замесить тесто до нужной консистенции. Это выпечка для тех, кто не умеет печь. Вы начинаете с плетенки, когда на шее затягивается петля.

Присыпка:

1/3 чашки несоленого масла, разрезанного на мелкие кусочки.

1/2 чашки светлого коричневого сахара.

1/4 чашки муки.

1 чайная ложка корицы.

1 чайная ложка свежего имбиря, очищенного и натёртогого.

Тесто:

1 1/2 чашки муки.

1/2 чайной ложки разрыхлителя.

Щепотка соли.

3/4 чашки несоленого масла комнатной температуры.

3/4 чашки темного коричневого сахара.

1 чайная ложка ванили.

3 крупных яйца.

2–3 чашки голубики (если нет свежей, можно замороженную).

2 спелых персика без косточек, очищенных и мелко нарезанных.

Смажьте и посыпьте мукой сковороду 8 на 8 дюймов. Разогрейте духовку до 350 градусов по Фаренгейту.

Сперва приготовьте присыпку: смешайте в небольшой емкости масло, коричневый сахар, муку, корицу и имбирь, пока смесь не начнет напоминать муку грубого помола. Отставьте в сторону.

Затем просейте муку с разрыхлителем и солью. Тоже отставьте в сторону.

Смешайте в блендере масло с коричневым сахаром, пока не получите мягкий крем (на это уйдет 3–4 минуты). Добавьте ваниль. Взбейте яйца с мучной смесью (по очереди), пока смесь не станет однородной. Положите туда ягоды и персики. Раскатайте тесто на подготовленной сковороде и посыпьте сверху первой смесью. Выпекайте 45 минут или же пока нож не начнет проходить через тесто легко, а верхушка плетенки не станет золотистой.

Шарлотта

Мне кажется, есть такое понятие, как «любить слишком сильно».

Ты возводишь человека на пьедестал и из такого ракурса, снизу, начинаешь замечать в нем недостатки: выбившийся из пробора волосок, стрелку на чулках, сломанную кость. Ты тратишь все свое время и все свои силы, чтобы довести его до идеала, и не замечаешь, как сам разваливаешься на части. Ты даже не понимаешь, как ты выглядишь, как ты опустился, потому что не сводишь глаз с предмета своего обожания.

Это меня не оправдывает, но я лишь так могу объяснить, почему оказалась здесь, у твоей кровати. Запястья у тебя перевязаны бинтами и сломаны: это врачи пытались остановить кровотечение. Ребра тоже поломаны: делали закрытый массаж сердца, когда оно остановилось.

Я уже привыкла слышать, что ты сломала кость, что тебя нужно будет прооперировать, что тебе наложат гипс. Но сегодня врачи произносили слова, которых я услышать не ожидала: «потеря крови», «членовредительство», «самоубийство».

Как может шестилетняя девочка хотеть покончить с собой? Неужели только так можно было заставить меня прислушаться? Если да, то у тебя получилось. Ты привлекла мое внимание.

И обездвижила меня раскаянием.

Уиллоу, всё это время я просто хотела, чтобы ты поняла, как я тобой дорожу. Что я готова на всё, чтобы ты жила как можно лучше… а ты, как выяснилось, вообще не хотела жить.

— Я не верю, — истово шептала я, хотя ты еще спала и должна была проспать под успокоительным до самого утра. — Я просто не могу поверить, что ты хотела умереть.

Я провела пальцем по твоей руке, пока не наткнулась на бинт, укутавший глубокий порез на запястье.

— Я люблю тебя! — Мои слова отдавали жестью. — Я так сильно тебя люблю, что вообще не знаю, кем была бы без тебя. И даже если мне придется всю жизнь доказывать, что тебе стоит жить, я готова на это.

Я выиграю этот суд, и получу кучу денег, и повезу тебя на паралимпийские игры. Я куплю тебе спортивное кресло и собаку-поводыря. Я облечу с тобой полмира, чтобы ты повстречала людей, которые тоже добились своего вопреки здравому смыслу. Я докажу тебе, что быть не такой, как все, — это не смертный приговор, а призыв к бою. Да, ты продолжишь ломать — но уже не кости, а преграды.