Читаем без скачивания Красный сфинкс - Геннадий Прашкевич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В 1918 демобилизован.
Работал землекопом, грузчиком.
Прошел практический курс геодезии при Тифлисском Землемерном училище, участвовал в экспедициях по Армении и Западной Грузии, осушал Потийские болота. Стихи и очерки печатались в журналах «Феникс», «Куранты», был принят в Союз писателей Грузии. В 1921 году, когда власть меньшевиков пала, снова уехал в Москву, окончил МВТУ им. Баумана. Работал репортером в газетах «Труд» и «Известия», входил в акмеистический «Цех поэтов». «Николай Афанасьевич Байгузов, мой старый друг, тогда еще студент, и великий „снайпер эфира“, в удивительно короткий срок превратившийся в генерал-майора – радиоинженера авиационной службы, ввел меня в электромагнитные дебри. С ним мы строили первый в нашем Союзе кустарный телевизор, показали потом Валериану Владимировичу Куйбышеву шуточный фильм „Микки-Маус“, принятый из-заграницы…»
В 1936 году приступил к работе над научно-фантастическим романом «Генератор чудес». Дело двигалось успешно, но медленно. «Долгушин – чемпион лени, – замечал в одном из писем Г. И. Гуревич. – Он писал только когда его тянули и упрашивали». Тем не менее, первый вариант «Генератора чудес» в 1939 году появился в журнале «Техника – молодежи».
В том же году главы из романа были напечатаны в сборнике «Война».
Победоносная авиация, непобедимый флот, подводные лодки, танки, отравляющие вещества, всепобеждающая пехота, – в те годы о будущей (и вполне реальной) войне писали много.
И не только советские писатели.
«9 июля, – (цитируется военно-фантастический роман Гальдерса „Воздушная война 1936 года“, – Г. П.), – Париж проснулся после тяжелой, горячей, безветренной ночи… Земля заколебалась… Взрывы, рев сирены, треск зенитных орудий, трескотня пулеметов… Но все звуки перекрывались ужасающим свистом бомб. Люди в смертельном страхе забивались в темные туннели метро. На вокзале у Оперы один за другим остановились два переполненных поезда. Оглушительный удар, треск, бледно-желтая огненная искра. Рушатся стены, секунда ужасного мертвого молчания, потом стоны, звериные крики. На расстоянии 50 метров от входа в метро бомба в тысячу килограммов пробила мостовую, бронированные своды тоннеля и взорвалась. Сотни людей раздавлены одним лишь давлением воздуха. Испорчен водопровод, разорваны трубы, зияющие воронки наполнены водой…»
В другом романе – (Фоулер-Райт, «Война 1938 года») – фашистская Германия молниеносно и победоносно захватывала Чехословакию. Счет шел буквально на часы. Не успел германский посол передать ультиматум испуганным чехословацким властям, как Нюрнбергская радиостанция уже выдала в эфир условный сигнал – музыкальную фразу из «Елены Египетской». Под возвышенные звуки Штрауса бесчисленные эскадрильи фашистских бомбардировщиков вмиг смели с лица земли древнюю столицу Чехии. «Нельзя было отличить единичные взрывы, все сливалось в беспрерывный оглушительный гул. Здания в северном предместье рушились, словно карточные домики, и вспыхивали ярким пламенем, образуя как бы постоянно расширяющуюся завесу огня… Дом, одна стена которого обрушилась, еще продолжал стоять… Со стороны улицы были видны расположенные друг над другом этажи, а в открытых с улицы квартирах – мебель, ковры, картины…»
Роман Ю. А. Долгушина был направлен против таких текстов.
Ценность романа заключалась даже не столько в пионерском для своего времени осмыслении электромагнитной природы мышления, сколько в том, что профессор Ридан и его помощник Николай Тунгусов – герои романа – действительно старались достигнуть мира на земле научными методами.
Сам писатель в первые же дни Отечественной войны записался в народное ополчение. Заболел, попал в госпиталь. В госпитале написал повесть «С противотанковым ружьем». В 1943 году (в соавторстве с Н. А. Абрамовым) выпустил книжку «Оружие пехоты». Выздоровев, работал в оборонном НИИ. «Не то в луже, не то в озерке, – вспоминал А. П. Казанцев, – плавал в изобретенной им резиновой лодочке, выполненной заодно с резиновыми сапогами-ластами, Юрий Александрович Долгушин…»
В сборнике «Война» главы из романа вошли под названием «Лучи жизни».
«Профессор Ридан ставил клетку перед толстым свинцовым экраном, направляя невидимый луч в голову животного. Очередная волна возбуждала, заставляла действовать какой-то центр мозгового вещества, тот, который сам был способен генерировать эту волну. Порой мгновенно, но чаще через некоторое время сказывалось действие луча: приходили в движение те или иные функции организма. Обезьяны покорно ложились, чесались, грустили, опустошали желудок, испытывали голод, все виды возбуждения, страдания, напрягали непроизвольно отдельные мышцы или целые группы их, – все это в зависимости от поворота стрелки на шкале: достаточно было малейшего изменения настройки генератора, чтобы тотчас изменилось и влияние луча. Состояния, вызванные облучением, длились неизменно пока действовал генератор и продолжались потом еще некоторое время в зависимости от того, насколько была повышена мощность излучения, регулируемая особой ручкой…»
Профессор Ридан торопился.
У него были причины торопиться.
Безымянный немецкий любитель-коротковолновик успел передать из фашистской Германии в открытый эфир сообщение о том, что в Мюнхене открыты ужасные лучи смерти, которым человечеству нечего противопоставить. «Лето в этом году уходило медленно, нехотя, как бы с грустью покидая добрую, веселую страну, – писал Ю. А. Долгушин. – И страна, первая в истории и единственная в мире страна, в которой все люди занимались только одним делом, – они изготовляли счастье для себя, – эта страна полнилась богатыми урожаями хлеба, мяса, плодов и вина, хлопка, шерсти, пушнины, гремела металлом чудесных машин, пылала любовью и звенела песнями…»
Конечно, отдать такую страну на разор фашистам профессор Ридан не мог. Все его силы направлены на создание лучей жизни. «Роман „ГЧ“, – писал Всеволод Ревич в книге „Перекресток утопий“, – пожалуй, редкий случай и вправду научной фантастики в том смысле, что действие книги вращается в среде ученых и большая часть разговоров идет о науке. По-иному, видимо, и нельзя создавать художественные произведения о науке, об ученых…»
«Роман, – вспоминал сам Долгушин, – написан мною давно, еще до Великой Отечественной войны. История возникновения идеи романа и четырехлетней работы над ним связана с такими интересными, порой почти фантастическими событиями, что уже сама по себе могла бы стать темой самостоятельного произведения. Н. А. Байгузова – (того самого, с кем Долгушин строил первый в СССР телевизор, – Г. П.) – я запечатлел в образе одного из героев романа – Николая Тунгусова. Кстати, второй из главных моих героев – профессор Ридан – более сложное «соединение» нескольких крупных ученых, которых я знал. Ридан – имя вымышленное, родившееся в качестве одного псевдонима за много лет до создания «Генератора чудес». Таким образом, и Анна Ридан – лицо действительное. И Наташа – тоже. И тетя Паша. Больше «натуральных» фигур в романе нет…
Зато в моей жизни их было немало.
Доктор Дубровин Евгений Алексеевич в тесной комнатушке в Тропическом институте заставлял меня держать белую крысу с саркомой на спине, пока он облучал ее ультракороткими волнами; профессор Михаил Васильевич Фролов часами показывал и объяснял мне, как и почему высушивается в несколько секунд сырая доска в поле высокой частоты…
Никогда не забуду наших встреч с академиком Алексеем Дмитриевичем Сперанским в ВИЭМе – Всесоюзном институте экспериментальной медицины. Человек, книгу которого на такую, казалось бы, «сухую» тему, как «Элементы построения теории медицины» я читал, как увлекательнейший роман, потряс меня своими идеями, удивительной точностью и изяществом анализа явлений. Нам было о чем говорить еще и потому, что он не чужд литературы, знает и любит ее. Алексей Дмитриевич редактировал некоторые главы романа…
Огромное влияние на мою работу оказало знакомство с известным физиологом и изобретателем профессором Сергеем Сергеевичем Брюхоненко. Когда я пришел впервые к нему, он оживлял мертвых собак. Тут я увидел созданное им «искусственное сердце» – аппарат, который чудесно заменял настоящее сердце животному, пока оно возвращалось к жизни. Это была подготовка к опытам над человеком. И это была уже самая настоящая фантастика. Сергей Сергеевич тоже сразу понял, что было мне нужно. В следующем опыте оживления я, одетый в белый халат, уже фигурировал в качестве помощника, что-то держал, что-то подавал, следил за кардиографом и старался не пропустить ни одного слова. И Сергей Сергеевич редактировал часть глав моего романа…»
«Странное это было учреждение, – читаем мы в „Генераторе чудес“, – спрятанное от шумов улицы за старыми липами, густыми зарослями душистого жасмина и высокой каменной оградой с железной решеткой. Большую половину нижнего этажа занимал „зверинец“. Здесь жили бесчисленные кролики, собаки, морские свинки, лягушки, птицы, обезьяны. Широкая лестница с мраморными перилами вела во второй, верхний вестибюль, откуда можно было попасть в квартиру профессора Ридана или в коридор, вдоль которого располагались лаборатории. В каждой из них работали один или два сотрудника. Они приходили ежедневно в восемь часов утра и уходили в три. Ридан строго запрещал им оставаться дольше. Сам он обычно работал в своей лаборатории, примыкавшей непосредственно к его кабинету.
