Читаем без скачивания Сны в Ведьмином доме - Говард Лавкрафт

Но только в сорок шестом городские вроде как осмотрелись и призадумались. Слишком много жителей исчезло — слишком много диких проповедей на воскресных собраниях — слишком много толков вокруг этого рифа. Думаю, я правильно сделал, рассказав члену городской управы Моури, что я видел со своей крыши. Они кое-что предприняли той ночью, когда сторонники Оубеда столпились возле рифа, и я слышал пальбу между рыбачьими плоскодонками. На следующий день Оубеда и еще тридцать два человека упекли в тюрьму, а жители только удивленно посмеивались надо всем, что тут было затеяно, и шутили, мол, перемена опять разгонит всех по норам. Боже, кабы кто знал наперед... Пару недель спустя, когда ничего не бросалось в море из-за этого долгого...

Зейдок выказывал явные признаки изнурения и страха, и я позволил старику немного помолчать, хотя не спускал с него внимательного взгляда. Начавшийся прилив подошел теперь совсем близко, и шум волн усиливался вместе с ним. При высокой воде, к моей радости, тошнотворный запах рыбы стал значительно слабее. Но вот старик заговорил опять, и я напрягся, пытаясь расслышать его шепот.

— Та жуткая ночь... Я видел их. Я сидел в башенке... их шайки... их толпы... все они, что были на рифе, поплыли из гавани в Мануксет... Боже, что творилось той ночью на улицах Инсмута... Они стучались и в наши двери, но папаша не открыл им... потом он со своим мушкетом выбрался из кухонного окна и пошел звать на помощь члена городской управы Моури... Груды умирающих и мертвых... выстрелы, крики... стрельба на Старой площади, и на Таун-сквер, и на Нью-Чёрч-Грин... Тюрьму открыли... призывы... измена... Потом они свалили это дело на чуму, когда люди приехали со стороны и очень многих местных недосчитались... А в городе никого не осталось, кроме тех, что были связаны с Оубедом и его тварями, или тех, кто тихо отсиделся... О своем папаше я так никогда больше и не услышал...

Старик сильно вспотел, дышал часто и тяжело и еще сильнее вцепился мне в плечо.

— Все наутро привели в порядок — но кое-какие следы остались... Оубед взял все в свои руки и сказал, что теперь жизнь переменится... другие, мол, будут проводить с нами богослужения, а некоторым домам придется принимать гостей... Они, мол, хотят смешения, как делали прежде с канаками, и он не собирается им мешать. Далеко зашел ентот Оубед... совсем как сумасшедший заговорил. Мол, будто они принесут нам рыбу и сокровища и получим еще кой-чего, что они передадут нам опосля...

С виду все было как прежде, и нам с чужаками ссориться было не след, да и оно вроде как шло к нашей пользе. Мы все присягнули Дагону, а позже полагалось еще две присяги, и кой-кто из нас их тоже принес. Так этим, как людям низа, помогали особо, люди низа получали особые награды — золото и все такое... Никто не артачился, ведь их там, внизу, кишмя кишело, миллионы... Они, может, и не поднялись бы и не начали бы губить род человечий, если бы мы ведали, какой силой можно изгнать этих тварей. Не было у нас древних заклятий, чтобы прогнать их, как делали народы в южных морях, а канаки никому своих секретов не выдавали.

Приносили им много человечьих жертв, давали дикарские безделушки и приют в городе, когда те этого хотели, и они лучшего себе не искали. Не хотели только беспокойства от чужаков, которые повсюду могут разнести сплетни, — мол, нечего им повсюду совать нос. Все они в банде верных — в Ордене Дагона, — а дети его никогда не умрут, но вернутся назад, к Матери Гидре и Отцу Дагону, от которого мы все однажды вышли... Йа! Йа! Ктулху фхтагн! Ф’нглуи мглв’тафх Ктулху Р’лайх вгах-нагл фхтагн...

Старый Зейдок впал в чистейший бред, а я сидел затаив дыхание. Бедная старая душа — в какие жалкие дебри галлюцинаций завели этот изощренный, одаренный богатым воображением мозг пьянство, разруха, отчуждение и царящая вокруг зараза! Старик заплакал, и слезы, стекая по морщинистым щекам, терялись в зарослях его бороды.

— Боже, чего я не повидал, чего не пережил опосля того, как мне исполнилось пятнадцать... Мене, мене, текел, упарсин!.. Местные — какие исчезли, а какие сами себя поубивали. Говорят, повсюду — и в Аркхеме, и в Ипсвиче, и в других местах — их всех считают сумасшедшими, как и ты вот про меня сейчас думаешь, но. боже, чего я не насмотрелся!.. Они бы и меня давно убили, да только я присягнул Дагону один и второй раз, как велел Оубед, а это дает защиту, если только их суд не признает, что я намеренно выдал тайну... но третью присягу я давать не буду — лучше умереть, чем это...

А позднее, где-то во время Гражданской войны, дети смешения, рожденные после сорок шестого, стали взрослыми — пока что немного, но они уже были. Я жил в страхе никогда опосля той ужасной ночи не молился и никогда потом во всю свою жизнь не видел близко ни одного из... из ентих... Это так, никогда ни одного чистокровного. Я пошел на войну и, если бы чутье мне что подсказало или предчувствие, ни за что не возвернулся бы, наоборот, убрался бы как можно далее отсюда. Но местные написали мне, что все тут не так уж плохо. Енто, я думаю, потому так было, что вербовщики от правительства оставались в городе опосля шестьдесят третьего года. Но война кончилась, и все опять стало плохо. Люди начали беднеть — мельницы и магазины закрылись, судоходство прекратилось, гавань заносило песком, поезда к нам больше не ходили, — но они, енти... Они никогда не переставали плавать и но реке, и к ентому сатанинскому Чертову рифу, — и все больше и больше чердачных окон заколачивалось досками, и все чаще и чаще что-то шумело в тех домах, где как бы никто и не жил...

Люди повсюду болтали о нас всякое — даты, знать, и сам, судя по твоим вопросам, довольно понаслушался их историй: и насчет всяких случаев, что они видели прежде и теперь, и об ентих странных украшениях, которые все еще появляются откуда-то и будто бы не плавятся, но точно про них никто ничего не знает, все с этим неясно. Да никто бы никогда и не поверил ничему. Они считают, что енти золоченые штуки из пиратского клада, и говорят, что у инсмутских жителей просто порченая кровь, или душевное расстройство, или еще что-нибудь в этом роде. Но те, что живут здесь, чураются пришлецов и не позволяют им особо тут шастать, тем более по ночному времени. Животные не хотят жить рядом с ентими тварями — ни лошади, ни мулы... Но когда появились авто, местным это пришлось по ндраву.