Читаем без скачивания Красное колесо. Узел 2. Октябрь Шестнадцатого. Книга 1 - Александр Солженицын

Так, так, но – на Выборгской что?

– А на Выборгской – самые высокие ставки, самый лучший подбор квалификаций. От этого – уверенность, что их не разочтут, в армию не возьмут. От этого и самый большой задор: нам всё можно! И к полиции – тоже злее всех Выборгская сторона. С Эриксона из окна если вылетит железная плитка, то не куда-нибудь, а – по затылку городовому. От рабочих – к солдатам передаётся: в запасных полках есть рабочие здешние, да солдаты с работницами гуляют, всё это связано. Вот ведёт унтер команду солдат в баню – мимо постового так не пройдут, кричат из строя: «Фараон! Харя!», и все смеются, а городовой только утирается, что ему делать?.. С этого четверга – на Эриксоне, на Новом и Старом Лесснере – летучие митинги, как обычно: при выходе со смены делают пробку и кричат. В пятницу Старый Лесснер после митинга не разошёлся, а пошёл к Финляндскому с марсельезой, там их рассеяли. На Минном кричали: «громить купцов, товар прячут!». Это сейчас легче всего зажигается: если лавочники – мародёры, так бить лавки – законно! А сегодня утром на Минном забастовала дневная смена, и вышли три тысячи человек с марсельезой на железнодорожное полотно, сели…

Три тысячи? Да с марсельезой? Нет, тут что-то есть, не зря его ждали.

Чтобы толкнуть, чтобы всё толкнуть – только ведь и нужен один такой эпизод. Как рождается лавина: от Выборгской – Питер, от Питера – вся Россия!

Дмитриева и самого забирало. Да он и пришёл-то вовсе не спокойный, теперь разглядели, это бывают такие люди, их волненья даже не заметишь: не тонкая, не светлая кожа, грубоватые губы.

– А – какие требования? – спросила старшая дама.

– Да вот… – никаких, – Дмитриев мрачно.

Никаких! – даже леденит. Вот это уж самое серьёзное, когда и разговаривать не хотят!

– А днём сегодня – Рено, человек с тысячу, среди работы вышли – и пошли по Большому Сампсоньевскому. Несколько человек забежали в Новый Лесснер, тоже подбивать на забастовку. Их там арестовали, но забастовка всё равно началась – и тоже пошли по проспекту. Сначала спокойно…

Только не по виду Дмитриева.

– …А все они рядом, Русский Рено напротив Нового Лесснера. И тут же, против Рено – бараки 181-го запасного пехотного полка. И когда, уже часа в четыре, Новый Лесснер пошёл по Сампсоньевскому, как раз мимо казарм…

Заводские корпуса, тёмно-кирпичные,

как они видятся поверх высоких кирпичных оград.

Те неуютные здания, где мы не бываем, культурные люди, там делать нам нечего.

А – есть они. Высятся. Тянутся.

Неясный шум.

Ниже.

= Из проходной вываливают, вываливают рабочие…

И идут по улице

скучной, каменной, окраинной,

безпорядочно, не строясь в демонстрацию, ещё и сами как бы не решив, зачем и куда они, а —

несёт их!

Говор безпорядочный.

Кепки, кепки, картузы… Иногда – и котелки.

Дублёные куртки с барашковыми воротниками, осенние пальто, тужурки, плащи… Черно-серое.

Лица – все бритые, бритые, молодые и старые, редко у кого борода или усы (но – щегольские). В этой ли бритости, в сходстве одежды – сравнены возрасты, сравнены личности.

И несёт их – с заботой общей. Несёт, а весёлых нет.

= А там дальше на улице —

полицейский патруль: с десяток пеших городовых,

ближе они,

в чёрных шапках, чёрных мерлушковых воротниках, в туго подпоясанных шинелях, с шашками, револьверами, снабжены изобильно, справные молодцы.

И околоточный надзиратель – в сером офицерском пальто, с узким ремнем.

Ещё ближе.

У всех – оранжевого немного: плечевые жгуты городовых, тесьма петлиц, у околоточного – кант погонов.

Чем вот – другие лица полицейских? А – совсем другие. Больше усатых? Больше мордатых, где их набрали? А главное: чувств – никаких, а – каменная служба.

Околоточный, галуны серебряные, рукой взмахнув,

дальше они,

= команду подаёт.

Мы не слышим её.

Да ведь кучка их! – а пошли, пошли сюда строем!

Могут! Закон! – вот что они. Поди-к не послушайся…

Строем идёт на нас команда! Всего десяток, а – давительно идёт!

Боязливые голоса: что не попрёшь, надо заворачивать.

= Перёд толпы. Сплочены тесно, молодых больше.

Всё-таки вперёд не шагается. Начинают пятиться,

но – запевает рядом невидимый дерзкий одиночный голос:

Богачи, кулаки жадной своройРасхищают тяжёлый твой труд!

Пятятся, отступают. Не подхватывают.

Не подхватывают, но песня – действует: сознание горькое от этих слов, лица – жёстче.

А рты на экране – молчат.

Но невидимых присоединилось два-три голоса:

Твоим потом жиреют обжоры,Твой последний кусок они рвут.

Ну, не последний кусок, уж таких измождённых не видно. Есть – и с важностью уважаемых мастеровых. Кто распахнут – в пиджаках, есть и с белыми сорочками. А – верны слова песни! – вот так и чувствуем: рвут последний кусок, и только песней докричишься. Давай, давай, братцы!

= А полицейский десяток – ближе. Марширует – подавительно.

Околоточный подхватистый что-то увидел среди нас, кричит:

– Военнослужащие! Выйти из толпы! Взять в сторону!

= В толпе-то, оказывается, несколько солдат затесалось, выздоравливающие! на них узды никакой!

Перевязанный по уху,

рука на бинтовой подвеси, георгиевский кавалер.

И ещё. У вас – служба, а у нас? Кровь кто проливал?

Голос околоточного, близко, резко:

– Военнослужащие! Последний раз предупреждаю!

Перевязанный по уху – распущенный парень, отвечает всем ртом и лицом,

нам не слышно,

а видно, крепко ответил: хохочут рядом!

Хохочут! Осмелели!

Теперь видно и запевалу: длинный, худющий, без шапки (обронил?), волосы раскиданные. Лицо истянулось в усилии за всех, рот вперекрив, кадык так и прыгает:

Голодай, чтоб они пировали!Голодай, чтоб в игре биржевойОни совесть и честь продавали…

И – не зря! Начинает перениматься! Запаляет сердца песня, ярее всяких уговоров! Уже и в дюжину глоток ему помогают, кричат через песню своё душевное:

Голодай, чтоб они пировали!..

= А полиция – шашки! обнажила!

И – наступает!

Шашки? ещё не значит – рубить, может – и плашмя разгонять, как повернут. Но лица у городовых – хоть и рубить, не дрогнут.

Околоточный – как в бою:

– Нижние чины! За мятеж будете арестованы!

= Всё ж – оседает толпа, подаётся. Страшно. Подбодряют друг друга теснотой, плечами, множеством,

да и голосами, напев марсельезный, а слов не зная, один запевала рвёт до надрыва, отчаянно:

Царь-вампир из тебя тянет жилы!Царь-вампир пьёт народную кровь!

Солдат с крестом георгиевским мрачен, руку больную зажали, – а не уйдёт! Не на того напали!

= Но… и шашки! шашки поднятые идут! Страшно!

= Пятится толпа, проиграно дело…

Отступает косовато, жмётся к забору какому-то, дощатому, низкому, высотой аршина в полтора.

Из сил последних, как последнюю песню в жизни, ведёт запевала:

Ему нужны пиры да палаты,Подавай ему крови твоей!

= А полиция – уже вплотную!

во весь экран

передние! Плашмя? или рубя?

Что у этих леших разберёшь?.. Шаг на нас!

Шаг на нас!

Лица чужие: над нами смеётесь? так и мы вдарим!!

Экран пошире.

= Пятимся, нет дураков под шашки. Вдарят – и побежим. Тысяча – от десятка, так уж сила ломит. Передним-то лише всего, задние – в безопаске…

Все голоса упали, нету.

Шаг! Шаг! От забора оттесняют рабочих, очищают вдоль забора. Продвигается полиция с поднятыми шашками.

Но последний голос отчаянного запевалы:

На воров, на собак, на богатых!Да на злого вампира-царя!

Ах, к сердцу!

И – опять, опять попыхало глухими голосами, как дрова сырые заняло.

И – остановились! Нельзя нам бежать. Побежим – уже мы не люди…

И зло веселеем в отчаянной песне, эх, нечего терять:

Бей, губи их, злодеев проклятых!Засветись, лучшей жизни заря!

У забора так и сошлись встречными клиньями: передние из полиции и передние из толпы.

У вас шашки вскинуты? А у нас кулаки выставлены. Да глаза выворачиваются от люто-родных слов:

Бей, губи их, злодеев проклятых!

= У полицейских – песни нет. Им песня и не нужна, у них – команда! Первый злодей околоточный:

– Бей плашмя!!

И – ударили!

У-дарили!

Ай, кому по голове, это силища!

И – ухатому тому солдату, да!..

Потеснились, попёрли, поваливаемся,

повалили назад!.. Ну, куда тут…

И – пошла полиция вдоль забора.

Самый широкий экран.

= С поворотом распахивается перед нами долгота этого низкого забора,

а за ним – плац!

А на плацу – маршируют солдатики,

правда, с палками вместо винтовок.

= Кто – строевую ходьбу,

= кто – ружейные приёмы. Ученья – с унтерами, без офицеров.