Читаем без скачивания «Летающий танк». 100 боевых вылетов на Ил-2 - Олег Лазарев

Поняв, в чем дело, я выпалил: «Раз сказали не планировать, значит, полк или вся дивизия будут расформировываться». «Это вас, штурмовиков, шуровали, а нас, истребителей, разгонять не будут. Здесь что-то другое», – хихикая, произнес сорокалетний заместитель Безуглова майор Новиков. Как и все остальные, он верил в прочность истребительной авиации. На другой день по дивизии пошли слухи о возможном расформировании. Официального приказа и каких-то сообщений пока не поступало, но тем не менее и обычная нормальная работа кончилась. Слух о предстоящем расформировании упорно ходил. Перестали проводиться и занятия по наземной подготовке. Занимались в основном работой на матчасти. Замполит Глушков с парторгом майором Городынским проводили политзанятия. Большую часть времени личный состав просто бездельничал.

За два последних месяца я выполнил только один полет на боевом самолете и то для облета мотора. В конце февраля прошел слух, что приказ о расформировании дивизии и полков будет нам доведен после выборов в Верховный Совет. Так оно и случилось. На построении нам зачитали приказ. Для меня это был уже третий полк за последние десять месяцев. Как только услышал его, настроение сразу испортилось. Что теперь меня ждет, куда направят, может, вообще на гражданку? Мысли сменяют одна другую. Чего же все-таки ожидать? Никто ничего не знал. Наконец сообщили: всех будут отправлять эшелонами в Союз по разным военным округам в распоряжение начальников отделов кадров ВВС.

До отправления эшелона осталось совсем немного времени, а начфин под всевозможными предлогами не хочет выдавать мне подъемные деньги, которые я должен был получить еще по прибытии в 129-й полк. Смотря мне в глаза, без всякого стыда и совести он врал все, что приходило ему в голову, лишь бы не выдавать деньги. Настал день отъезда. Вечером мы должны были грузиться в эшелон, а он все откладывает срок на неопределенное время. Говорю ему: «Сегодня я уезжаю». «Ничем помочь не могу, а если уезжаешь, то, значит, вообще их не получишь», – нагловато глядя на меня, сказал он. Вижу его издевательство, но ничего сделать не могу. Попытался припугнуть его тем, что буду жаловаться. «Ну и жалуйся, денег все равно не получишь. Поздно, дивизия и полк расформированы. Поезд тронулся», – нагло смотря на меня, бросил он.

Обо всем этом я рассказал начальнику политотдела дивизии. Полковник немедленно вызвал к себе начфина и приказал тут же при нем выдать деньги. Капитан принес деньги и без всякого смущения отсчитал их. Выдавая их, нагло заявил: «Зачем же вы пришли к полковнику? Я бы и без этого выдал вам деньги». Хотел сказать ему пару слов по-русски, да постеснялся полковника. Шиллинги я получил, но где и как в оставшееся до отъезда время их реализовать? В нашей деревне в местном магазинчике курильщики даже сигарет не могли купить за деньги. Только на пограничной с Венгрией станции Шопрон на часть из них смог купить плюшки и немного яблок в дорогу. Как мне тогда хотелось тому красномордому капитану дать в рожу или ударить по золотым часам с таким же браслетом, которые, по всей вероятности, он приобрел на нечестные деньги.

Зима в тот год выдалась очень снежная. Пока мы с Полиной по такому сугробистому снегу доехали до места погрузки в вагоны, сани несколько раз переворачивались. В товарном вагоне, куда нас поместили, стояла буржуйка без дров. Температура воздуха в нем почти не отличалась от наружной. Вместе с нами ехал старшина-сверхсрочник из соседнего полка. Новое место службы мне не было конкретно определено – направление выдали в отдел кадров ВВС Московского военного округа. Продуктов нам выдали на неделю, но какое-то чувство подсказывало мне, что ехать будем дольше и их не хватит. Так и случилось.

Однако страшным для нас оказалась не нехватка продуктов, а то, что у Полины пропало молоко, и кормить четырехсполовиноймесячного Вовика стало нечем. В дороге достать в то время молоко было очень и очень трудно. Эшелон шел по территории Венгрии и Румынии. Останавливался он не у вокзалов, а на товарных станциях, где на путях, кроме товарных составов, ничего не было. Спросить не у кого, уходить от вагонов опасались, боясь отстать. Сверхсрочник с женой везли десятимесячную девочку-сироту. Командование соседнего полка, где он служил, попросило его сдать ее в первый попавшийся в Союзе детдом.

Девочке тоже необходимо было молоко, и мы со старшиной вдвоем на остановках пускались на его поиски. Особенно трудно было с молоком, когда мы проезжали Трансильванию. Во время войны этот район Гитлер несколько раз передавал то Румынии, то Венгрии. Грабили ее и те, и другие. Район остался без скота и продуктов. Временами положение спасала одна женщина. У нее тоже был грудной ребенок, и она на остановках делилась своим молоком. В дороге мы находились уже восемнадцать дней. В Союзе эшелон пошел намного быстрее. Дo Москвы осталось, как говорят, рукой подать. И вот ночью на перегоне Брянск – Сухиничи Вовик заболел. У него начались судороги, перестал есть. Врача в эшелоне не было.

Под утро он почти перестал плакать, сильно ослаб и почти не спал. Утром приехали в Москву. Не дожидаясь, когда эшелон поставят под разгрузку, я взял сына и побежал с ним в первую попавшуюся больницу. Ни в одной из них малыша осматривать не стали, заявив, что без прописки проезжих не принимают. Нам посоветовали обратиться к частнику-пенсионеру, продолжавшему работать в больнице. Под вечер пришел старик-врач и, осмотрев сына, сказал, что мальчик находится в очень плохом состоянии, выписал каких-то таблеток и ушел. К сожалению, спасти сына не удалось. Похоронили его в Кашире в одной могиле с папой, мамой и другими родственниками.

Если бы нас везли не в телятнике-теплушке и не восемнадцать суток, то наверняка этого бы не случилось. В дороге мы находились без всякого обеспечения. Даже скот так не перевозят. Забота о людях в нашей стране была только на словах, такой она продолжает оставаться и по сей день, правда, не для всех.

Со дня похорон прошло больше недели. Полина говорит мне: «Прошло столько времени, как мы купили молоко для Вовика, а оно не прокисает». И показала маленькую бутылочку с молоком, из которой его кормила. Мне это показалось подозрительным. Решили сдать молоко на анализ. Он показал наличие в нем большого количества щелочи. Откуда она могла в нем появиться, долго гадать не пришлось. Она попала в него с водой. Где-то в районе Брянска я достал бидон молока. Старшина с женой видели это. И, конечно, если бы попросили, мы уступили бы им часть. Но они этого не сделали, а поступили иначе. Когда мы с Полиной спали, они украдкой отлили какую-то часть. А чтобы не было заметно, добавили в бидон воду. Вода наверняка была взята из тендера паровоза, в которой находился хромпик. О смерти ребенка виновники ее, конечно, нe знали, а надо бы!

Снова на штурмовиках

С тех пор как я доложил о своем прибытии в штабе ВВС МВО, прошло больше десяти дней. Шло сокращение армии, в том числе и ВВС. Не подлежавшие расформированию части были переукомплектованы. Мне никак не могли найти место. Продовольственных карточек у нас не было. Питались остатками сухого пайка, выданного нам на дорогу, и продуктами, купленными на рынке. На обесцененные деньги особо не накупишься. Одна буханка хлеба стоила не менее 250 рублей. Получал же я до расформирования всего-то 1150 рублей. Наши накопления таяли на глазах.

Находясь в резерве ВВС МВО, я вообще ничего не получал. В ход пошли вещи, которые привезли с собой, да и их почти не осталось. Просил начальника отдела кадров направить меня в любой другой военный округ, лишь бы определиться и получить место постоянной службы. Кадровик, сославшись на такое же положение во всех округах, отказался удовлетворить просьбу. После трехнедельного ожидания мне предложили место заместителя командира эскадрильи в Ярославле в 5-й гвардейской штурмовой дивизии. Вначале я отказался, но, поговорив с Полиной и учитывая наше нынешнее материальное положение, дал согласие.

Прибыли в Ярославль в штаб дивизии. Начальник отдела кадров, повертев направление, недовольно буркнул: «Что они все присылают и присылают. Комдив не знает, куда и посылать, – везде все занято. Пока генерал здесь, пошли к нему, что он скажет». Командир дивизии генерал-майор Коломийцев, поздоровавшись за руку, приветливо улыбаясь, попросил вкратце рассказать о моей службе. После ряда вопросов он направил меня заместителем командира эскадрильи к Симонову в 95-й гвардейский штурмовой полк. Подполковник Симонов принял меня очень сухо и неприветливо. В штабе у него не было отдельного кабинета. Вместе с ним находился начальник штаба, отделения строевое, кадров, машинистка, писаря. В комнате все время толклись посетители. Даже во время войны в нашем полку не было такого беспорядка. Это произвело на меня неприятное впечатление. Нe побеседовав со мной, он направил меня в 1-ю эскадрилью к Власову.