Читаем без скачивания Производство пространства - Анри Лефевр

Намеренно или невольно, сознательно или бессознательно экономисты довершают (стихийное, слепое) действие закона стоимости, а именно распределение по отраслям промышленности в (национальном) пространстве рабочей силы и производственных мощностей, которыми располагает данное конкретное общество (английское, французское), – внутри капиталистического способа производства и государства, его контролирующего. В этом смысле экономисты выстраивают абстрактное пространство – или несколько абстрактных пространств, – помещая в него предлагаемые ими модели «гармоничного» роста. Во времена Маркса именно это (несколько более грубо) проделывал Бастиа. Они не способны перейти от ментального пространства, пространства моделей, к пространству социальному. Управление обществом, в которое они долгое время вносили немалый вклад, было тем самым ориентировано на рост (на расширенное накопление), но под контролем буржуазии; производственные отношения при этом в основном сохранялись, а главное, негативные аспекты ситуации представлялись как позитивные и конструктивные.

На протяжении этого периода любые отсылки к «природным благам», к «стихиям» (воде, воздуху, свету, пространству) преследовали одну-единственную цель – исключить их из политической экономии; в силу своего изобилия они лишены меновой стоимости; их «использование» не имеет стоимости; они не являются результатом общественного труда; их не производят.

Что же произошло в последующую эпоху? Что происходит сегодня? Некоторые блага, бывшие в свое время дефицитными, теперь имеются в (относительном) изобилии, и наоборот. В силу этого смещается, но, так сказать, вновь растет в цене потребительная стоимость, значение которой долгое время заслоняла меновая стоимость. Хлеб, некогда служивший в Европе символом пищи, драгоценности, самого труда («Хлеб наш насущный даждь нам днесь», «В поте лица своего будешь добывать хлеб свой»), утратил свои символические свойства. Для крупных стран, обладающих индустриальным сельским хозяйством, долгое время было характерно постоянное перепроизводство, то скрытое, то явное: складирование зерна, дотируемые или недотируемые ограничения посевных площадей и т. д. Что нимало не препятствовало страданиям миллионов и сотен миллионов жителей слаборазвитых стран, страдавших от недостатка продовольствия, если не просто от голода. Так же обстоит дело со многими предметами бытового назначения в крупных промышленно развитых странах. Сегодня ни для кого не секрет, что их моральное старение организовано сверху, что расточительство несет экономическую функцию, что мода, равно как и «культура», играет значительную роль в функциональном потреблении, которое структурировано как таковое. Отсюда – угасание политической экономии. Что идет ей на смену? Изучение рынка, маркетинг, реклама, манипуляция потребностями, прогнозирование инвестиций исследовательскими фирмами и т. п. Практика манипулирования (прекрасно согласующаяся с политической пропагандой) может обходиться и без «науки», и без идеологии. Манипулирование людьми требует не столько познания, сколько информации.

В согласии с диалектикой, новое (относительное) изобилие промышленных продуктов в так называемом обществе потребления сопровождается обратным явлением – новым дефицитом. Этот диалектический процесс как таковой еще не проанализирован и не описан: его заслоняют категории, выдвинутые на передний план (вредные воздействия на «окружающую среду», ее загрязнение, экосистемы, уничтожение природы, исчерпание сырьевых ресурсов и т. п.). Категории эти служат идеологическим алиби. «Новый дефицит» распространяется вширь, создавая опасность весьма необычного кризиса (или кризисов). «Природные» блага, которые прежде имелись в изобилии и не имели стоимости, ибо не являлись продуктами, становятся редкостью. Их ценность возрастает. Их следует производить; тем самым они приобретают уже не только потребительную, но и меновую стоимость. Это «элементарные» блага, ибо они состоят из «природных элементов». В новейших урбанистических проектах, предусматривающих применение самой современной техники, продуктом является все: воздух, свет, вода, сама почва. Все искусственно и «усовершенствованно»; природа исчезает, от нее остается лишь несколько знаков и символов; да и через эти символы она всего лишь «воспроизведена». Городское пространство отделяется от пространства природы, но творит пространство заново, опираясь на производственные мощности. Природное пространство, по крайней мере в определенных социально-экономических условиях, превращается в дефицитное благо. И наоборот, дефицит делается пространственным, локализуется. Редким становится все, что тесно связано с Землей, – земельные ресурсы, недра (нефть), надземные блага (воздух, свет, объемы и т. д.), – и то, что от нее зависит: производство растений и животных, энергии.

«Элементы», лишенные природных детерминаций, в том числе ландшафта и местоположения, включены в «пространства-оболочки», которые становятся социальными элементами пространства. Они приобретают стоимость (потребительную и меновую), ибо их уже невозможно напрямую черпать из неиссякаемого кладезя природы. Разве это требование, эти современные процессы менее важны, чем вероятное (впрочем, в далеком будущем) истощение промышленных запасов полезных ископаемых и пр.? Для промышленного производства обычного типа долгое время были характерны точечные отношения с пространством: места добычи или источники сырья, месторасположение предприятий, места сбыта. Более широкой пространственной реальностью обладали только сети товарооборота. Когда же «элементы» производятся или воспроизводятся, меняются сами отношения между производственной деятельностью и пространством; они влияют на пространство иначе: либо на предварительном этапе (это относится, например, к воде и водным запасам), либо на выходе, на конечной стадии производственных операций (в городском пространстве). И в промежутках.

Исчерпаемость природы и земли меняет слепую (идеологическую) веру во всесилие абстракции, мысли и техники, политической власти и пространства, которое она порождает – утверждает.

«Элементы» включаются в оборот (производство – распределение – сбыт). Отныне они являются частью богатств, а следовательно, относятся к политической экономии. Остается ли она прежней, классической политической экономией? Новые нехватки не гомологичны былому дефициту, прежде всего потому, что отношения с пространством изменились. Эти нехватки чем дальше, тем в большей степени затрагивают пространство в целом; в пространстве, куда поначалу точечно внедрилось промышленное производство и которое затем оказалось целиком занято расширяющимся капитализмом и воспроизводством производственных отношений, внезапно проявляется новое требование – требование производства или воспроизводства элементарных материалов (сырья, энергии). Что произойдет дальше? Какова будет роль нового требования: послужит ли оно для капитализма стимулом и интегратором или же станет в более или менее отдаленной перспективе дезинтегрирующим фактором?

Можно ли говорить о дефиците пространства в геометрическом или географическом смысле? Нет. Резервы незанятых пространств по-прежнему необъятны; и если некоторые общества (особенно в Азии) отмечены печатью относительной нехватки пространства, то для других обществ, наоборот, характерны огромные просторы, дающие возможность технической и демографической экспансии (в Америке). Пространство природы пока еще открыто со всех сторон; технологии позволяют «строить» где угодно и что угодно, как на дне моря, так и пустынях и в горах, а при необходимости – и в межпланетном пространстве.

Нехватка пространства имеет ярко выраженный социально-экономический характер; она наблюдается и проявляется лишь в определенных ареалах: в ближайшем окружении центров. Центры сохраняются в исторически сложившихся центральных зонах, в старых городах, или располагаются за их пределами, в городах новых.

Проблема центра вообще и городского центра в частности достаточно сложна. Ею проникнута насквозь вся проблематика пространства. Она касается не только социального, но и ментального пространства; она устанавливает между ними отношения, преодолевающие прежние философские разделения, водоразделы и разграничения – между субъектом и объектом, между интеллектуальным и материальным (чувственным и интеллигибельным). Но она вводит и новые разграничения и различия. В анализе абстрактного пространства центр имеет математическое обоснование. Любая «точка» есть точка накопления: вокруг нее находится бесконечное множество точек. Без этого невозможна континуальность пространства. Одновременно можно описать и проанализировать поверхность (преимущественно квадратной формы) вокруг каждой точки, а также вариации этой поверхности в зависимости от бесконечно малого изменения ее расстояния от точки центральной (ds2). То есть каждый центр может быть понят двояко: как полный и пустой, бесконечный и конечный.