Читаем без скачивания Сказки народов Восточной Европы и Кавказа - Народные сказки

Ковер оказался настоящим письмом. Царица вынесла разбойникам пятьсот туманов и сказала:

— Вот для этого зала мне нужен большой ковер. Я заплачу вам тысячу туманов, но ковер должен быть выткан точно по размеру. Если он окажется чуть больше или меньше, я его не приму, и вы окажетесь в убытке. Поэтому пусть длину и ширину измерит сам мастер. Я вас предупредила. Кто же станет тысячу туманов на ветер бросать!

Как только злодеи услышали о тысяче туманов, они закричали в один голос:

— Завтра ночью мы приведем мастера, чтобы он все точно измерил.

Отпустила царица очень довольных разбойников, приставила слуг, чтобы незаметно следили за ними… На следующую ночь привели во дворец переодетого царя как мастера-ковровщика…

Вошли они в зал-дарбази. Стал царь измерять его длину и ширину, потом пошел в опочивальню, якобы проверить, подошел ли по размеру проданный ковер. Снял он там простую одежду, облачился в царский наряд и вернулся в зал:

— Вы ковер принесли?

— Мы, государь.

— Это вы получаете от царицы заказ на тысячу туманов?

— Мы, государь!

— А кто я, знаете ли вы?

— Знаем, государь! Ты — царь.

— А больше вы ничего не знаете обо мне?

— А что мы можем еще знать?

— А то, что я — тот самый ковровщик, который выткал вам ковер, а вы — злодеи, людоеды, разбойники!

Приказал царь схватить их. Собрались визири и вельможи, моурав с войсками, всех злоумышленников поймали и решили их повесить. Освободили несчастных пленников, обреченных на смерть. И тогда спросила царица у мужа:

— Разве плохо я сделала, заставив тебя обучиться ремеслу?

— Благодаря тебе я остался жив. Не владей я ремеслом, царский титул мне бы не помог, я бы погиб. Ты — жизнь моя, здравствуй долгие годы! Если бы не мое ремесло, меня бы давно не было на свете. Царский титул мне не помог, а ремесло спасло.

ПЕЙМА-ХАНУМ.

Кумыкская сказка

Пересказ Н. Капиевой.

ил в одном ауле старшина по имени Токай, который гордился своим умом.

Созвал он однажды жителей аула и сказал:

— Эй, люди! Хоть и глупы вы все, решил я задать вам одну задачу. Сдерите шкуру со скалы на берегу реки. Срок — три дня. Не исполните, с вас самих шкуру сдеру!

Собрался народ с утра на берегу, сидят горюют. Как быть?! Какая у скалы шкура?.. А в это время пришла к реке с кувшином красавица, дочь лесника Пейма́-хану́м[107].

— Что вы так печальны? — спрашивает девушка.

Поделились с нею люди своим горем: так, мол, и так, ищет старшина причину с нами расправиться…

— Только и всего? — спросила она. — Не горюйте! Идите и скажите: «Где это видано, чтоб снимали шкуру с незарезанного? Ты зарежь сперва скалу, а уж мы ее потом освежуем».

Старшине тем временем не терпелось. Пришел сам на берег и кричит:

— Где же шкура? Эй, бездельники!

— Помилуй, Токай! — отвечают люди. — Кто снимает шкуру с незарезанного? Зарежь, сделай милость, скалу, а уж мы её мигом освежуем.

— Гм! — понял Токай, что в дураках остался. — А ну-ка, говорите, кто вас научил так отвечать?

— Мы сами додумались.

— Нет! — кричит Токай. — Врете! Кто научил?

— Дочь лесника, Пейма-ханум, научила.

Велел тогда Токай принести три доски для молотьбы{2}.

— Ступайте к Пейма-ханум и передайте мой наказ. Пусть выделает эти овчины, скроит и сошьет мне из них шубу.

Увидела Пейма-ханум доски, спрашивает:

— Что это вы такое принесли, люди добрые?

А людям стыдно исполнять глупый приказ.

Переглянулись они:

— Токай сказал: «Это овчины». Велел тебе их выделать, скроить и сшить для него шубу.

Засмеялась Пейма-ханум:

— Хорошо! Отнесите овчины в мой амбар и не откажитесь, прошу моего хлеба-соли отведать.

Пока они угощались, взяла Пейма-ханум большой мешок, насыпала в него речной гальки, накрепко завязала.

— Вот, — сказала она, — здесь коконы шелкопряда. Пусть совьет мне из них Токай крепкие нитки. А то шубу я уже скроила, а шить нечем.

И остался опять Токай в дураках.

Пошла вскоре Пейма-ханум со своим отцом в лес за дровами. Поручил ей отец срубить у дороги сухой дуб, а сам отправился на охоту.

А в это время проезжал лесом со своим батраком на паре лихих коней старшина Токай. Видит: рубит красивая девушка у дороги сухой дуб.

Токай велел остановить коней и спрашивает:

— Ты кто будешь?

— Я дочь лесника Пейма-ханум, — отвечала девушка.

— Наконец-то я тебя встретил! — обрадовался Токай. — А ну-ка, ну-ка, если ты такая умная, ответь: сколько раз ударила ты по этому дереву топором и сколько отлетело щепок?

— Я простая девушка, — скромно ответила Пейма-ханум. — Я могу и не знать… А вот ты старшина! Умней тебя, говорят, нет никого в округе… Скажи, сколько шагов сделали твои лошади, как выехал ты из дому, и сколько раз обернулись колеса?

— Гони! — крикнул Токай батраку. — Не будем тратить время на пустые разговоры!..

Так и остался старшина трижды в дураках.

МОЛОДОЙ КУЗНЕЦ.

Эстонская сказка

Перевод Л. Чевычеловой.

ил в старину один крестьянин. Было у него три сына. Старшие сыновья с малых лет во всем помогали отцу, и выросли из них добрые работники. Хотел отец и младшего приучить к работе, да жена все не давала.

— Мал еще. Пусть порезвится! — А сама сынку младшему, ненаглядному, то калачик испечет, то пирожок подсунет.

И вырос младший сын бездельником-лентяем, только есть да спать любил.

Терпел крестьянин, терпел, наконец позвал сына и говорит:

— Не пора ли за дело приниматься? Хочешь быть кожевником?

— Нет, не хочу, — отвечает сын. — Всю жизнь кожи дубить да мять — руки до костей разъест.

— Ну, будь портным.

— Что ты, отец! Век над жилетами да камзолами гнуть спину — этак и горб вырастет.

— Ладно, сынок. Я тебя не неволю. А вот что ты скажешь про кузнечное дело? Сильней и крепче доброго кузнеца никого не сыщешь.

— Что ж, — отвечает сын. — В кузнецы я, пожалуй, пойду.

Отец отыскал самого искусного кузнеца в округе, заплатил ему вперед за ученье и отвез сына в кузницу.

— Ну, сынок, смотри, как добрые люди работают, и сам выучишься.

А мать тайком притащила из дому на тележке кровать с периной и подушками и сказала:

— Ты, сынок, у меня привык на мягком спать. Устанешь от трудов, полежи на перинке, что я тебе сама сшила, приклони голову на подушку, что я тебе сама мягким пухом набила.

Ну, отправились отец с матерью домой, а сынок остался у кузнеца.

Он поставил свою кровать в угол кузницы, разлегся на ней и стал смотреть, как кузнец с учениками бьют молотом по наковальне.

— Что смотришь? — спрашивает кузнец. — Бери молот в руки.

— А зачем? — отвечает сын крестьянина. — Отец сказал: смотри, как люди работают, — сам научишься.

Покачал головой кузнец и принялся за свое дело.

Лежит младший сынок на мягкой кровати, только вправо-влево поворачивается, глаз не спускает с кузнеца.

Не выдержал кузнец, опять говорит:

— Да что ты все валяешься! Бока отлежишь.

— Нет, не отлежу, — отвечает сын крестьянина, — перина-то мягкая. У меня голова от вашего грохота болит, а мне матушка велела: устанешь, сынок, отдохни, приклони голову на пуховую подушку.

Кузнец и вовсе махнул рукой на него. Что с ним, лентяем, разговаривать! Так шли дни за днями, месяцы за месяцами.

От чужой работы руки не болят. Вот младший сын и говорит себе:

«Не велика премудрость. Раз стукнешь по наковальне, другой ударишь молотом — и делу конец. Этак и я сумею что хочешь сковать, не хуже самого хозяина!»

Вот и миновали три года.

Пришел крестьянин за сыном.

— Ну как, выучился мой парень кузнечному ремеслу? — спрашивает крестьянин у кузнеца.

— Кто его знает! — отвечает кузнец. — Смотреть смотрел, а чему научился — нам не показывал.

— А ты, сынок, что скажешь?

— А что говорить, дойдет до дела, верно, не сплошаю.

Обрадовался отец. Приспособил старый сарай под кузницу, припас всякого инструмента и говорит:

— Ну, сынок, теперь покажи свое искусство, скуй мне новый сошник на соху.

Пошел молодой кузнец в сарай. И отец — за ним, вместе со старшими сыновьями. Молодой кузнец приставил одного брата угли разжигать, другого — мехи раздувать, сам засучил рукава и взял большой молот в руки. А как накалилось железо, такой стук пошел по кузнице, что хоть уши затыкай.

Ковал, ковал молодой кузнец, все руки себе отмахал, да видит — не выковать ему сошника. Вот он и говорит:

— А зачем тебе, отец, новый сошник? Ведь и старый еще годится. Лучше скую тебе острый топор.

— Ладно, сынок, — отвечает крестьянин, — выкуй топор. Мой-то совсем притупился.