Читаем без скачивания Месть самураев - Михаил Белозеров

И еще что-то смущало Занза, пока он ходил по самой большой комнате. Игути, не особенно затрудняя себя мыслями, подкреплялся сушеной дыней: Занза все придумает, у него хорошая голова.

А смущало два обстоятельства. Первое – хотя кантё Гампэй был должником и с ним можно было не церемониться, у аябито не в почете поступать так, как задумал Занза. Одно это могло вызвать кривотолки в их среде. На Занза и так уже косились из-за того, что он подмял под себя многие семьи. Цена этому – бесконечные стычки, из которых Занза пока выходил победителем. Ладно, решил он, если что, скажу, что забрал долг. Второе – кантё Гампэй сообщил о багаже чужестранцев мимоходом. А багаж должен быть основательным. Не с пустыми же руками монахи возвращаются на материк. Значит, кантё Гампэй что-то утаил от братства Моногатари. А это плохо. Очень плохо. Так плохо, что кантё Гампэй можно и наказать. В следующий раз будет вовремя отдавать долги, подумал Занза и окликнул Игути:

– Собирайся…

– А как же?…

– Сами справимся. Пятерых для этого вполне достаточно.

– А куда идем-то?

– В сан-суй.

– В сан-суй?!

– Ты же сам сказал, что чужаки пошли в баню?!

– А… Ну да… – немного оторопело согласился Игути. – Я как-то не подумал.

– Чего думать-то, – уверенно сказал Занза, надевая поверх рубахи легкую кольчугу, а на нее черное шелковое боевое кимоно. – Их всего трое…

– Пятеро… – счел нужным напомнить Игути.

– Женщина и собака не в счет.

– Не в счет, – согласился Игути и хотел добавить, что собака непростая, а тэнгу, и что с ней как раз шутки плохи. Но промолчал, подумав однако, что лично он ни за что с этой собакой не связался бы.

Он так и не понял, были ли его мысли предвидением, по привычке решив всецело положиться на Занза.

Язаки сам не понял, как у него получилось.

Мгновение назад он блаженствовал, сидя в офуро.

Они уже получили свое: им сбрили поросль на лице, укоротили волосы и подвергли расслабляющему массажу. Пар с едва заметным сернистым запахом поднимался от источника к отверстию в крыше. Банщица нежно, как младенцу, терла спину. Порой Язаки казалось, что этого недостаточно, и он неистово помогал ей эку – сосновой лопаточкой на длинной ручке.

Вдруг в бочку что-то ударило с такой силой, что Язаки заметно качнуло вместе с мыльной водой:

– Буль… – он пустил пузыри.

Банщица крякнула:

– Э-э-э… – и, похоже, уселась на пятую точку.

А из-за края офуро перед Язаки возникло усатое лица. Огромный черный глаз в ореоле татуировки целое мгновение разглядывал его.

– Буль-буль-буль… – Язаки погрузился с головой, решив, что ему померещилось, а потом с криком: 'Симатта!' недолго думая, ткнул ручкой эку в этот самый глаз и вылетел из бочки, как пробка из бутылки.

Ткнул он в этот глаз по двум причинам: во-первых, Язаки ничего не терял – если это дух или демон, то все хонки вне закона, а во-вторых, одна из заповедей учителя Акинобу гласила: 'Бей, не думая, иначе умрешь первым'.

Еще находясь в воздухе, Язаки убедился, что люди в черных кимоно – не хонки, а аябито с черными зубами. Как известно, хонки не имели не только оружия, но и ног. Двое из нападавших размахивали нагинатами, еще двое – катана, а тот, которого Язаки ткнул в глаз, был вооружен яри с двумя горизонтальными рожками. По непонятной причине с первого удара он не сумел пробить офуро. Язаки приземлился рядом с ним на каменные плиты купальни. Ойкнул. Мимоходом выдернув копье, которое застряло в бочке, ударил им аябито, который никак не мог извлечь из глаза эку, и, не глядя на дело рук своих, бросился в свалку, которая перемещалась в облаках пара из одного угла комнаты в другой. Периодически из нее вываливался аябито и устремлялся назад.

Одного из них Язаки поддел как раз в тот момент, когда аябито лишился равновесия явно от сильного удара и, раскинув руки, вылетел на середину купальни. Это был Игути. Уроки, которые в течение двух лет Язаки брал у учителя Акинобу, не прошли зря – он ткнул Игути лезвием под руку – туда, где, по идее, защита слабее всего, а рукоятью с размаху ударил по лбу. Однако то ли лоб у Игути оказался чугунным, то ли под одеждой была надета кольчуга, только убить его с первого удара не получилось. Увидев перед собой нового противника, аябито живо развернулся к нему и махнул вакидзаси. Откуда только у Язаки взялось проворство: несмотря на свой вес и три складки жира на животе, он подпрыгнул так высоко, что меч только просвистел под ним, зато что есть силы всадил в макушку аябито один из рогов яри. Вопреки ожиданию удар не принес желаемого результата – на аябито был конусообразный топпаи, и яри просто скользнул на ободок шлема, не причинив особого вреда его владельцу, хотя и немного остудив его пыл. Впрочем, в следующее мгновение аябито дико блеснул глазами, зарычал от восторга, как зверь, и снова бросился на Язаки, у которого душа ушла в пятки. Язаки даже замахнулся еще раз, но как-то безнадежно, вяло, потеряв от страха половину прежней силы, и понял, что нарвался на опытного противника. Наверное, это было его последним мгновением жизни. По крайней мере, он так подумал. Вдруг Игути остановился. Причина заключалась в Афра, который вцепился ему в ногу, дергал и рычал, как сто львов. Игути ничего и никогда не боялся, но слышал, что тэнгу может утащить человека живьем в царство мертвых, где этот человек никогда не найдет покоя, бродя в страшном одиночестве. Игути замешкался, он попытался отшвырнуть пса, но ничего не получилось. Афра только сильнее дернул и едва не сбил Игути с ног. Этого мгновения оказалось достаточным, чтобы Язаки наконец прицелился и попал одним из рогов яри прямо в тёхэн – отверстие в топпаи над макушкой. Такого удара аябито выдержать не мог. Он замер, руки у него опустились, потом подкосились ноги. Целое мгновение он еще боролся со смертью, стоя на коленях, затем с хрипом завалился на бок, и Язаки на всякий случай ткнул его яри в грудь.

Последним оказался Занза. Гордость аябито не позволяла ему сдаться. Ближний бой с двумя опытными противниками выжал из него все силы, и он пропускал удар за ударом. Он был изранен и чувствовал, что ему не справиться: казалось, старик ничего не делает, но каждый раз его клинок, который он неожиданно выхватил в начале схватки из посоха, находит прорехи в защите Занза. Сам же Занза убить старика никак не мог, натыкаясь на мастерскую оборону или попадая в пустоту. А когда ирацуко убил Иманава и повернулся в их сторону, старик уступил ему место. На его губах мелькнула коварная улыбка. Занза понял, что сейчас умрет. Ирацуко, которого старик назвал Натабурой, не был вооружен. Но судя по тому, как Натабура расправился с двумя предыдущими противниками, это ничего не значило. Натабура владел стилем борьбы, о котором Занза не имел ни малейшего понятия: противник использовал технику сближения и уклонения, а во время удара блокировал запястье с мечом. Но это было еще не все. В отчаянии Занза два раза махнул катана, стараясь поразить Натабуру в голову, и оба раза промазал. Из-за потери крови движения его стали вялыми и потеряли концентрацию. Третий раз Натабура ударить не дал, шагнул вперед, и Занза опустил меч – все было кончено. Их взгляды встретились. Натабура сделал то, что в айки называлось 'дернуть противника'. Занза среагировал, попытавшись ударить его хотя бы по ноге. Но казалось, Натабура предугадывает его действия: рука Занза только начала движение, а Натабура схватил ее, потянул на себя, пропустил вакидзаси мимо бедра, переломив запястье, и сделал бросок. Выбитый вакидзаси еще не коснулся пола, а ноги Занза взметнулись выше головы. Падение было сильным и неожиданным. Напоследок Натабура, страшно глядя ему в глаза, вынул душу с помощью сухэ – кольца, которое носил на среднем пальце правой руки. Смертоносное движение крохотного лезвия напоминало написание иероглифа 'пламя'. Из шеи Занза ударила струя крови толщиной в полтора сун. Он попытался было вскочить, поскользнулся, упал, снова вскочил, еще раз упал и больше не смог подняться – ноги сделались ватными и непослушными, а в голове возник нарастающий звон, словно дух смерти призывал в хабукадзё. Угол купальни до самого потолка окрасился кровью. И сколько Занза ни старался зажать рану, ничего не получалось. Он еще жил, но на него уже никто не обращал внимания. В последнее мгновение жизни он услышал: