Читаем без скачивания Серебряное время (сборник) - Владимир Савченко

Даже раньше времени ушел в отпуск. А сразу после отпуска меня зацапал Багрий-Багреев, начал учить драить и воспитывать. Так что эти отрезки моей жизни наполнены содержанием, менять которое накладно… Отпуск? О, вот зацепка: шесть дней на Проне – есть такая река в Белоруссии. Шесть дней, которые я хотел бы пережить еще раз. Только целиком-то теперь не придется…

Первые дни – финиш заброса, последние – просвет. Даже не последние, а все три дня от момента встречи с Клавой пойдут под просвет. Да, так: там с ней у нас все началось и кончилось, никаких последствий в моей дальнейшей жизни это не имело – содержание этих дней можно изменить.

Жаль их, этих трех дней, конечно. А ночей так еще больше. Впрочем, в памяти моей тот вариант сохранится. А то, что из ее памяти он исчезнет, даже и к лучшему. И для меня тоже: снимается чувство вины перед ней. Все-таки, как говорят в народе, обидел девку. Обидел, как множество мужчин обижает многих женщин и девушек, ничего нового – а все нехорошо.

V. ЦЕЛЬ ТРЕБУЕТ ГНЕВА

Похоже, что эти четверо внизу что-то нашли: собрались вместе, осматривают, живо жестикулируют. Двое с найденными предметами быстро направляются вверх, двое остаются там, собирают свои приборы.

Я тоже поднимаюсь, иду к палаткам: наступает то, что и мне следует знать досконально. Двое поднимаются из-за края косогора: первым долговязый, немолодой, с темным морщинистым лицом руководитель поисковой группы, за ним другой – пониже и помоложе. Оба несут серые обломки, аккуратно обернутые бумагой.

Бекасов прогуливающийся все там же, при виде их резко меняет направление и чуть не бегом к ним:

– Ну?

– Вот, Иван Владимирович, глядите, – задыхающимся голосом говорит старший поисковик, разворачивает бумагу. – Этот из кабины достали, этот выкопали под правым крылом. А этот, – он указывает на обломок, который держит его помощник, – в трехстах метрах на север от самолета валялся. И ступицы будто срезанные.

– Ага, – наклоняется он, – значит, все-таки винты!

– Я тоже подхожу, гляжу на обломки, это лопасти пропеллеров – одна целая и два куска, сужающиеся нижние части.

– Да винты-то винты, вы поглядите на излом. – поисковик подает Бекасову большую лупу на ножке.

Тот склоняется еще ниже, смотрит сквозь лупу на край одного обломка, другого – присвистывает:

– А ну, все под микроскоп!

И они быстрым шагом направляются в шатер; я за ними. Возле входа курят и калякают главный инженер Николай Данилович, нач-цеха винтов Феликс Юрьевич и Лемех. При взгляде на то, что несут поисковики, лица у первых двух сразу блекнут; главный инженер даже роняет сигарету.

– Похоже, что винты, – говорит на ходу Бекасов.

– Что – похоже? Что значит: похоже?! – высоким голосом говорит Феликс Юрьевич, устремляясь за ним в палатку. – Конечно, при таком ударе все винты вдребезги, но это ни о чем еще не говорит… – Однако в голосе его – паника.

В палатку набивается столько людей, что становится душно; на лицах у всех испарина.

– Сейчас посмотрим! – старший поисковой группы крепит зажимами на столике металлографического микроскопа все три обломка, подравнивает так, чтобы места излома находились на одной линии; включает подсветки. В лучинках их изломы сверкают мелкими искорками-кристалликами.

Поисковик склоняется к окуляру, быстро и уверенно работает рукоятками, просматривает первый обломок… второй… третий… возвращает под объектив второй… Все сгрудились за его спиной, затаили дыхание. Тишина необыкновенная. Я замечаю, что средний кусок лопасти почти весь в чем-то коричнево-багровом. Засохшая кровь? Это, наверно, тот, что достали из кабины.

Поисковик распрямляется, поворачивается к Бекасову:

– Посмотрите вы, Иван Владимирович: не то надрезы, не то царапины – и около каждой зоны усталостных деформаций… – и уступает тому место у микроскопа.

– Какие надрезы, какие царапины?! – Феликс Юрьевич чуть ли не в истерике. – Что за чепуха! Каждая лопасть готового винта перед транспортировкой на склад оборачивается клейкой лентой – от кончика до ступицы! Какие же могут быть царапины?!

– Да, – глуховатым баском подтверждает главный инженер. – А перед установкой винта на самолет целостность этой ленты мы проверяем. Так что неоткуда вроде бы…

– Ну, а что же это по-вашему, если не надрез?! – яростно поворачивается к ним Бекасов. – У самой ступицы, в начале консоли… хуже не придумаешь!

Глядите сами.

– Позвольте! – начальник цеха приникает к объективу, смотрит все три обломка. Это очень долгая минута, пока он их смотрит. Распрямляется, поворачивается к главному инженеру; теперь это не мужчина «кровь с молоком»

– кровь куда-то делась, лицо белое и даже с просинью; и ростом он стал пониже. – О боже! Это места, по которым отрезали ленту…

– Как отрезали? Чем?! – Бекасов шагнул к нему.

– Не знаю… Кажется, бритвой. Кто как… – И голос у Феликса Юрьевича сел до шепота. – Это ведь операция не технологическая, упаковочная, в технокаре просто написано: «Обмотать до ступицы, ленту отрезать».

…Даже я, человек непричастный, в эту минуту почувствовал себя так, будто получил пощечину. Какое же унижение должен был пережить Бекасов, его сотрудники, сами заводчане? Никто даже не знает, что сказать, – немая сцена, не хуже чем в «Ревизоре».

Завершается эта сцена несколько неожиданно. Лемех выступает вперед, левой рукой берет Феликса Юрьевича за отвороты его кримпленового пиджака, отталкивает за стол с микроскопом – там посвободнее – и, придерживая той же левой, бьет его правой по лицу с полного размаха и в полную силу; у того только голова мотается.

– За Диму… за Николая Алексеевича!.. За этих… – Голос Петра Денисовича перехватывает хриплое рыдание и дальше он бьет молча.

У меня, когда я смотрю на это, мелькают две мысли. Первая: почему Артур Викторович не вмешается, не прекратит избиение, а стоит и смотрит, как все?

Не потому что жаль этого горе-начальника, нет – но происходит эмоциональное укрепление данного варианта в реальности, прибавляется работа мне… Багрий не может этого не знать. Вторая: раз уж так, то хорошо бы запечатлеть видеомагом, чтобы обратно крутнуть при старте – шикарный кульминационный момент. И… не поднялась у меня рука с видеомагом. Наверно, по той же причине, по какой и у Артурыча не повернулся язык – прервать, прекратить.

Бывают ситуации, в которых поступать расчетливо, рационально – неприлично; эта была из таких.

– Хватит, Петр Денисович, прекратите! – резко командует Бекасов. – Ему ведь еще под суд идти. И вам, – поворачивается он к главному инженеру, ведь и ваша подпись стоит на технокарте упаковки? – он уже называет главного инженера по имени-отчеству.