Читаем без скачивания Замурованные. Хроники Кремлевского централа - Миронов Иван Борисович

– Крутоваты суммы.

– А какими же еще быть. Полстраны выставил. Сыта свинья, а все жрет.

Около восьми вечера кормушка открылась, сиплый голос спросил: «Врач нужен?»

Арестанты потянулись за таблетками от головной боли, поноса, изжоги, по дороге придумывая недуги, чтобы приболтать врача-лепилу, – заглушить скуку. Впрочем, Алтына действительно мучили головные боли от контузии, а Бубна донимали язва и гепатит. Тюрьма здоровья не прибавляет.

В девять над тормозами зажглась лампочка, на продоле загремели двери – вечерняя поверка. Через пару минут в хату вошел дежурный, в точности повторив утренний церемониал. С этого момента можно лезть под одеяло. В 22.45 выключили галлогенки. Мои первые сутки на тюрьме подошли к концу.

В воскресенье вместо прогулки нас ведут в «спортзал», оборудованный в противоположной камере и по своим размерам рассчитанный на восемь пассажиров. Вместо коек и стола на деревянном полу стояли две атлетические скамьи, две стойки со штангами, три шведских стенки, две сломанные беговые дорожки, допотопный велотренажер, универсальный «Кетлер», бесполезный за неимением приводных тросиков, на полу валялись две пары гантелей. За этот спортивный восторг хата официально платила 700 рублей в час.

Тренером выступил Бубен, задававший темп и последовательность упражнений. Он бинтом привязывал двадцатикилограммовую гантель к искалеченной руке, в ловкости и отлаженности движений не уступавшей здоровой. В «спортзале», точнее спортхате, почти не до разговоров, выкладывались по полной. К финишу руки налились свинцом, футболка набухла липкой влагой.

По возвращении «домой» начались баннопрачечные движения. По карусели мылись, стирались, заодно наводили порядок в самой хате. В хозяйственном отношении в коллективе царили семейственная идиллия и равноправие, на которые личные осложнения между сокамерниками никак не влияли.

Между тем тучи над Севой стремительно сгущались. От суровой расправы его спасало лишь бдительное око продольного. Масла в огонь подливали постоянные вызовы Зайца к операм, что давало лишний повод блатным видеть в нем суку и интригана. Осознавая всю тщетность оправданий, Сева жалко лебезил перед авторитетами в надежде выкрасть у судьбы еще денек пацанской доли. В ответ на очередную матерную тираду Бубна гламурный мальчик, завсегдатай «Дягилева», «Феста» и Куршавеля, «майор ФСБ» нежно брал за руку наркобарона, жалостливо заглядывал ему в глаза и, подвсхлипывая, грассировал на местечковый манер: «Сехгей, ну, зачем ты такое говогишь?» Брезгливо-снисходительную улыбку Бубна Заяц воспринимал как заветную отсрочку экзекуции и, подбоченясь, в своем костюме ихтиандра отплясывал на радостях «семь сорок» возле дальняка, под негритянский рэп телевизионной музыкалки.

– Как ты думаешь, мне разрешат на суд пригласить Сережу Зверева, чтобы он меня постриг? – как-то раз полюбопытствовал у Бубна Сева.

– Проще голову в парашу обмакнуть. Так и красоту наведешь, и местечко себе под шконкой забронируешь.

Через пару дней Зайца забрали из хаты к большой досаде соседей.

– Сам, сука, на лыжи встал («встать на лыжи» – сломиться с хаты, по тюремным понятиям, западло. – Примеч. авт.). С опером договорился. – Бубен был категоричен. – Мы же на него ларек выписали тысяч на шестьдесят. Вот и встретили Новый год! Забрали булку с маслом.

– Черт с ним. – Алтын не разделял уныния сокамерника. – День-два и я бы на этой животине по сто пятой раскрутился.

– Проехали, – вздохнул Бубен. – Глядишь, к праздникам заедет какой-нибудь да комерс.

Но на следующий день вместо комерса на пороге с матрацем под мышкой возник молодой человек лет двадцати восьми. Спортивная, но уже поплывшая и сгорбленная фигура, напряженный пляшущий взгляд, скромные пожитки, уместившиеся в одном пакете, проявляли портрет стрелка или бандитской сошки.

Бросив вещи на пустую шконку, бродяга поздоровался, представившись Максом.

– Сто пятая проклятая? – спросил Алтын, отрешенно улыбнувшись.

– Так, – в растяжечку произнес вновь прибывший, исподлобья рассматривая сидельцев. – Грузят, как самосвал.

– Встал под загрузку – грузись, – монотонно изрек Алтын.

– Что-то громкое? – поинтересовался Бубен.

Парень замялся, подобные откровения да еще и в незнакомой компании были ему явно не по душе.

– Убийство… эта… – промямлил он. – Козлова.

– Зампреда ЦБ?! Так это вас недавно приняли? Как там твоя фамилия? – Бубен почесал затылок. – Половинкин? Четвертинкин?

– Прогляда, – буркнул Максим. – Тот, которого ты назвал, – мой подельник.

– Понятно с тобой, – протянул Алтын и прибавил звук в телевизоре.

Больше Прогляду никто расспросами не донимал. Дело было уже после отбоя. Вскоре в хате раздался мирный дружный храп.

Следующий день ознаменовался приходом начальника тюрьмы. Вошел невысокий худощавый товарищ в дорогом, идеально выглаженном костюме, черный узкий галстук завязан по чекистской моде мелким узлом. Лацкан полосатого пиджака украшал значок с летучей мышью.

Последним навстречу хозяину со шконки слез Прогляда, приняв расслабленную стойку уставшей путаны.

– Как вы стоите? – вместо «здрасьте» изрек начальник, обращаясь к Максу.

В ответ Прогляда вальяжно перевалился с ноги на ногу и грозно зыркнул на хозяина, мол, иди, куда шел. Доморощенный стрелок явно играл на публику, пытаясь утвердиться в коллективе.

Как только за начальником громыхнули тормоза, Прогляда, окинув хату орлиным взором, резюмировал:

– Совсем мусор попутал… «Как вы стоите?» Пошел бы он…

Однако все получилось с точностью до наоборот. Не успело общество оценить дерзость и патетику гражданина Украины, как в дверь застучали: «Всей хатой, с вещами по отдельности!»

– Слышь, ты, чмо, тебе кто разрешил хлебало разинуть? – первым от такой неожиданности пришел в себя Алтын.

– Да ладно тебе, братан, – не успев выйти из образа, ляпнул Прогляда.

– Твой братан за Амуром желуди роет!

– А че он того… Как он эта… разговаривает… Нормально я стоял, – беззубо парировал Прогляда, в ежовый комок свернувшись на шконке.

Камера в злобном трауре молча принялась скручивать хозяйство. Провизия делилась поровну, разбирались и расфасовывались по тюкам доселе аккуратно выстроенные стеллажи из провианта. Вскоре хата стала похожа на разгромленный продсклад. Прогляда беспрестанно курил, стараясь ни с кем не пересекаться взглядом. Он даже покаянно отказался от дежурно предложенной пайки, заглушая голодняк никотином. На мешках просидели почти до отбоя, пока с продола не донеслось глумливо-задорное: «Переезд отменяется!»

Все вздохнули облегченно, кроме Прогляды, у которого сорвалось расставание с опасными попутчиками. Но горевал он недолго, быстро оценил продуктовый потенциал хаты, и, что главное, казалось, неисчерпаемые запасы сала. Дорвавшись до буфета, Прогляда остановиться уже не мог, поглощая постоянно все подряд. Сжирался весь неликвид, выкинуть который не поднималась или не дошла рука: рыба с душком, пожелтевшее сало, подкисшее молоко, пластмассовые запарики. На прогулки Максим не ходил, используя любую отлучку сокамерников, чтобы вольготно похозяйничать в холодильнике. Любимым блюдом Прогляды было порошковое картофельное пюре, заправленное колбасными ошметками и селедкой. Сей гастрономический писк он ласково именовал «оселедица с картоплей».

Буквально через пару дней по телевизору пошли сюжеты, посвященные убийцам первого зампреда ЦБ и его шофера. Увидев себя по ящику, Прогляда преобразился, подтянул живот, крутанул грудь, на лице заиграла горделивая улыбка. Между тем с экрана повествовалось о «жестоких бандитах», некогда входивших в Луганскую организованную преступную группировку, оборвавших «славный трудовой путь» банкира Козлова.

– Слышь, Макс! Рассказывай, как было. Ты же в раскладах, – прервал Бубен вожделенное самолюбование Прогляды.

– Я не хочу об этом говорить, – смутился стрелок.

– Ты че, хохол, сухаришься? – раздраженно продолжил Бубен. – Сам раскололся до жопы, вся страна знает, как ты водилу мочил, а здесь говорить не хочешь? Или ты только с мусорами откровенничаешь?