Читаем без скачивания Газета День Литературы # 135 (2007 11) - Газета День Литературы

Если авторы претендуют на образец углублённого и научного изложения, недопустимы и небрежности иного рода. Очень многие факты приводятся без должных указаний (просто "со слов", "по мнению критиков" и проч.) Вот, например, "Позднее Л.Толстой скажет своему собеседнику: "Лермонтов и я не литераторы" (с. 305), но что же это за собеседник, почему такое презрение, почему не назвать известное кому надо имя, источник (Г.А. Русанова в данном случае)? Почему, процитировав на целую страницу Л.В. Пумпянского, не дать соответствующую сноску? Не красит книгу и приём цитирования по вторичному источнику, а также использование многостраничных цитат (три страницы подряд из Корнея Чуковского!)…

Очень странно выглядят списки рекомендуемой литературы после разделов: обычно здесь публикации 30-40-летней давности, а часто весь список составляют две-три книги, в некоторых случаях даже одна!

Совершенно не оправдывает себя Предметный указатель, в который вынесли почему-то литературоведческие термины, который специально не разбираются в учебнике по истории литературы и не имеют сколько-нибудь самостоятельного значения или полной харак- теристики. Смешно, но, судя по указателю, понятие автор встретилось в книге лишь трижды, а некоторые раритеты встретились и всего один раз: децима, клаузула, список… Некоторые термины в указатель не вошли, а у слова "роль" и вообще не указана страница… Это плохой редакторский замысел.

Теперь – о самом страшном. Всё, что было сказано выше, пустяки по сравнению с двумя бедами современных учебников: это их язык и их мысли, точнее – подобия мысли… Эти две беды способны просто уничтожить всякое уважение к русской литературе, если можно таким слогом говорить о писателях и видеть в их творчестве такие глупости.

Когда пишут так: "Роман стоит на пути скрещения важнейших идей, центральных путей русской литературы" (392); "Идея познания самого себя лежит в основе идеи пути становления личности в романе" (557); "Живя добродетельно.., Соня не проживает своей жизни" (561) и подобное, – все эти пути путей и идеи идей – живя, не живут… Это какая-то мертвечина речи. При этом авторы еще с нелепым высокомерием бросят фразу о "примитивном синтаксисе древних" (201), касаясь строя пушкинского "Пророка"! Что ж, глухота к литературному языку и приводит к провалам в собственной речи…

А вот примеры, где дикая речь вполне отвечает дикости мысли. Возьмём главу о Льве Толстом: "Люди не любят убивать. Почему же они это делают? Ответ на этот вопрос мы находим у Толстого, и это один из самых оптимистических ответов в русской литературе" (556) – догадается ли читатель, какой же ответ может быть здесь самым оптимистическим?

"Сама мысль о возможности соприкосновения с человеческим телом (пусть даже физически чистым), плотью невыносима для Болконского. Поэтому, как это ни странно для читателя, симпатизирующего Наташе Ростовой, любовь к ней Андрея Болконского – это уклонение героя от его собственного предназначения" (560). "Физически чистое тело Наташи Ростовой"! "Мысль невыносима"! Нет, без комментария…

"Спросим себя: хорошо ли убивать ("рубить") Пьера Безухова в какой бы то ни было жизненной ситуации?" (562). Проблемный вопрос! Кто ответит? Лес рук в классе…

"Её прежняя привлекательность – что-то вроде оперения птицы, нужное не для услаждения глаз, но для того, чтобы привлечь самца и осуществить свое биологическое предназначение" (566) – это о Наташе, и можно продолжить: эта истина проверена на примере князя Андрея… К этому есть и важное уточнение:

"Важно при этом понять, что тем самым Толстой не хочет принизить женщину, он не хочет показать её как существо низшее по сравнению с мужчиной (такого рода взгляды легче обнаружить у Чехова)" (565)… Как хорошо убил двух зайцев – и Толстого, и Чехова! Особенно нравится здесь слово легче: автор пишет легко…

Далее пишут: "Что же в конечном счете обусловливает их движение? – на этот вопрос ответ даётся, скорее, уклончивый: Божественный замысел, Провидение" (548). Да, вот и Пушкин воскликнул, конечно, уклончиво: "Как дай вам Бог любимой быть другим"… "Уклончиво" – так мог бы сказать о Боге (и все-таки с большой буквы!) разве что булгаковский Иван Бездомный, тут же получивший самый неуклончивый ответ.

Ждал ли Толстой такого читателя, да ещё заявившего, что "Толстой – писатель, мысли которого каким-то удивительным образом соразмерны нашему мышлению" (557)? – Это верно только в части удивительного…

Впрочем, такие дикие толкования литературы вполне отвечают одному представлению авторов – об интеллигенции, т.е. как бы и о своей роли: "Интеллигент в точном смысле слова – человек, который зарабатывает на жизнь умственным трудом" (180). То есть это не собственно думающий человек, обладающий интеллектом, а только лишь зарабатывающий! Ведь думать плохо нельзя, а зарабатывать на халтуре – только и нужно. Зарабатывать и "трудиться" можно по-всякому, тяп-ляп да кое-как, и, скажем, шукшинский интеллигент духа – это совсем не в точном смысле слова…

Думаю, что после подобных толкований нашей классики можно на всю жизнь вселить отвращение к книге: если действительно пишут ради этого, то есть вещи поважнее и уж точно поумнее…

…Вернусь к обложке учебника. Его рекомендуют и абитуриентам! Если только экзамен примут не сами авторы, будет двойка, а ведь не все же идут в МГУ.

Если б он мог, Ломоносов на обложке этой книги по крайней мере покраснел бы и скрючился… Хорошо, чтобы литературоведы иногда воображали, как их труды могли воспринимать те, о ком они пишут. "Кормятся…" – так говорил Лев Толстой о горе-толкователях литературы (источник не называю).

Сергей Угольников ДЕКАРТ ОТДЫХАЕТ

Чтобы лояльнее воспринимать творчество Писарева, нужно прочесть Делеза, для спокойного восприятия женских романов – можно прочитать книгу Василины Орловой. Если находиться вне контекста, то не совсем понятно, кто в данном случае является эпигоном, ведь даже в среде материальных изделий знание об изначальном изобретении фарфора в Китае – не переводит японскую керамическую "вторичность" в сферу ощущений.

После Фрейда диагноз утерял своё значение, после модерна – терминология, после интернета – типография. Пустота... Но и в ней не всё окончательно, ведь всё-таки ставятся диагнозы, уточняются определения, и свои буковки – блоггер хочет видеть изданными типографским способом. Для того чтобы электромагнитные колебания в компьютере становились книгой – в меняющемся мире писательницам, попадающим под это определение по уточнённой формулировке, приходится использовать методики, описанные дедушкой Зигмундом, которые новизной и оригинальностью явно не страдают.

Значит, пустота образовалась от того, что предшественницы (поди их знай, может последовательницы), орудовавшие по принципам Эллочки Людоедки, выжгли слой потребителей вплоть до невозможности регенерации. Сначала их читали за вожделенный облик, потом просто говорили, что прочли, потом грамотность утеряла своё значение, и утерявшая своё значение аудитория стала рассматривать картинки в интернете и отнимать ручки у графоманок. В этом отчуждении – появляются другие параметры взаимодействия общества и индивида. Как по политической карте новейшей истории России размётаны трупы несбывшихся ожиданий, валяются обглоданные скелеты политических партий, и перемещает очередной катышек египетский скарабей, так и в личной жизни граждан страны – ветер разносит множество осадочных воспоминаний.

Тени и призраки бродят по расцвеченным супермаркетам, ища успокоения в шоппинге. Им сказала, что так надо, очередная проповедница во всём таком блестященьком, они и выполняют программу без обработки информации. Поиск единства с тенями не вдохновляет тех, кто ещё отбрасывает тень, и даже обаяние подростковой эстетики вампиризма – не трогает тех, кто помнит, что когда-то по телевизору не показывали фильмов про упырей и рекламы.

В сегодняшней пустыне не нужен универмаг, достаточно маленького магазина под навесом, где продаются широко рекламируемые товары экзистенциального ширпотреба: подлинность, свобода, целостность, радость, а не поддельные Гуччи и Версачи. Пускай ассортимент, предлагаемый блестященькой, продают на вокзалах и в поездах, вместе с масками, шариками и дуделками. Движущийся вагон становится средством метафизического перехода, пересечения миров, ни к чему не обязывающим, как просмотр тупого американского сериала. Пейзаж за окном постоянно меняется, следить за встречным движением бесполезно, "перемещающиеся вместе" – не друзья, не соседи и даже не попутчики, просто – френды.