Читаем без скачивания POP3 - Маргарита Меклина

«Дорогая Сэмми, скажи, можно ли изменить уже вложенное в слова, как иной вкладывает в двустволку патрон, — future?» «Дорогая Сэмми, послушай, кажется, что наш персидский джентльмен достоин самой настоящей любви». Сэмми, aol.com, message in response to «мои благословения, дочь моя, и запомни: наши слова, наши действия, наши мысли — все это способно изменить нашу судьбу».

Милый Аркадий, где же находится Хобокен, где Вы встречались с Могутиным? Нет-нет-нет, не я надоумила Супермогутина подписываться Супермогутиным, хотя лестно, что Вы так подумали. Помню, в одном из его «городских путешествий» встречается юноша с птицей подмышкой, со страусом даже, возможно, заходящий спокойно в один из магазинов. И вот, посмотрев фильм «Баския» (о художнике Жане-Мишеле), увидела, как Баския в этом фильме прогуливается с игрушечным страусом по Нью-Йорку…

«Рыжие, коричневые, золотые, они указывали на материнство и смерть».

Эта фраза получает стипендию имени меня и вызывает горькое чувство зависти и желания бесконечно мстить. Вот что означает утро и приличиствующий нормальному человеку вид на балкон. А белки, где же белки и синие калифорнийские тюльпаны? А завтра мне идти вручать премию «петербургский текст», которую заработала Лена Долгих за «женщины Кафки». И вновь жара, переходы, горные хребты и кастальские ручьи, в которых отмокают сирены. Хотя, men have always made them flatly of lying: they were liars when they sang, frauds when they sighted, fictions when they were touched — nonexistent in everyway… Французского не знаю, с английского переводить бессмысленно.

Добрый день, милый Аркадий!

По поводу Персии, Тригорина и Печорина: милейший Аркадий, ведь дело здесь даже не в увлечении, а в решении сложнейшей задачи, которая как раз и относится, вероятно, к области мистических предназначений, боевых кличей, ключей от совместной квартиры и тому подобных вещей… Вопрос ставится так: возможно ли изменить предсказанное будущее, и каким образом это сделать? Может быть, у Вас есть по этому поводу какие-нибудь мысли? Да, вероятно, это тот самый Жебран с кораблем… Ну вот, иду писать курсовую…

Доброе утро, — сияет ли балкон? Что снилось поутру? Охотники не проходили ль мимо? Упал ли ветер, не шумит ручей? Бог мой, что же это я несу, чушь какая-то — у вас вечер это у меня утро. Но никаких охотников и в помине. Сегодняшнее утро напоминает какие-то симферопольские, крымские… этим неизъснимым сочетанием светоносного безлюдия и чрезмерности цвета.

Ладно, довольно валяться, солнце вон уже на три дуба поднялось. Avante, к кофе!

PS. Прочел Постникова. Вы упомянули, а я прочел. Ничего… вроде даже безукоризненно, но уже слегка напоминает стеклянных зверушек.

Милый Аркадий,

не переживайте по поводу кавказского принца, эмеральдов, смарагдов, таинственных ласок меча и кинжала и прочих восточных страстей. Откуда взялся этот Темир Асак Хан с узкой темной рукою? Говорят, пятеро восточных красавиц однажды изрезали руки себе острой травою…

«Не плачьте, милые, Темир Асак скоро пойдет на русских с войною. Он возьмет себе русскую пленницу, и будет горячим оловом залито его сердце. Он закинет в ржавую речку кинжал, будет долго сидеть у огня». «Ты, старуха, что ты болтаешь? Я возьму себе лучше селянку, русские девушки мне не нужны». Поскакал Темир Хан на своем верном коне в бравое поле и нарвался на русский отряд. Схвачен, связан, брошен был к ногам русской царевны. «Что ж ты, гадалка, не я взял ее в плен, а я валяюсь теперь перед нею, горячим оловом залито мое сердце, и тоскую я по своей Фатиме». И покатилась голова Темир Хана в поле — в то, по которому он когда-то браво скакал на коне. Темир Асак Хан разрывал сургуч на письме, пытался прочесть непонятные буквы, покупал ковры он для русской царевны. Отводила в сторону губы, кричала. «Что ж ты, гадалка, наврала все мне? Я ее пленник, она — госпожа». Повивальная бабка осторожно держала дитя: тело темное, узкое, волосы — светлые, глаза голубые. Мать же отказалась кормить, а смотрела все в поле: показался русский отряд. Отрубили голову Темир Хану и покатилась она в грозное поле. Бросилась на тело Темир Хана русская девушка: «я ли тебя не любила, я ли тебя не ласкала, ты же все думал о своей ворожее, — она будто в меня вцеплялась когтями. Я резала руки себе острой травою…» Соскочил с седла Темир Хан, подошел к пленнице в кровавой одежде. «Вот и ты, погибель моя, будет сын у меня, и его отошлю на погибель. Так погибни сейчас». И вонзил он нож в грудь русской царевны. Покатилась голова ее по ровному полю и привиделось Хану, что и его голова катится вслед за нею. Сел он у огня, и горячим оловом залилось его сердце. «Что ж ты, бабка, наврала, не она моя пленница, а я пленник деяний своих!» Поскакал Темир Хан в зеленое поле и нарвался на русский отряд. Отрубили голову ему и выставили всем на кол, на посмешище. Резал себе руки Темир Хан острой травою, приставил кинжал он к груди старой ведьмы. «Всю ли правду, старуха, сказала? Русская — пленница, но как же могу я послать сына своего на погибель, если она родила мне дочь?» Повивальная бабка держала младенца: глаза голубые, тело узкое, темное… «Дочка, у Темир Хана дочка родилась. Видно, не будет войны, ибо к войне рождаются воины. Будет она сидеть у огня, будет прясть, мести будет избу». И не пошел Темир Хан на русских с войною. Сидел у огня.

А я, хотя и не сижу у огня, сижу у компьютера.

Дорогой Аркадий, куда Вы пропали? Как дела? Что нового? Дерзко осмеливаюсь побеспокоить Вас просьбой: помните, я как-то Вам посылала окончательный перевод рассказа Вайнбергера призрак в доме поезии? Не надеюсь, конечно, но вдруг у Вас текст сохранился? И я куда-то задевала выверенный вариант… Так получается, что этот рассказ стал частью моего собственного рассказа, в результате чего я и хочу включить его в свою книгу (то есть пока, пока до книги еще 2 свистка рака, хотиа бы включить в свой архив). Забыла Вам сказать, в том рассказе о Винчестер у Вас была строчка: так заканчивается моя история о домах, гаданьях, Саре Винчестер — то есть совсем не так, но с похожей интонацией. Так вот, я в то же самое время писала свой рассказ, и он заканчивался очень похоже: на этом заканчивается моя история о стихах, лошадях, расписаньях. Позднее, и Ваш текст, и мой, а также призрак в доме поэзии стали частью большого произведения, над которым я сейчас работаю.

Милая Рита,

спасибо за все замечания — у меня, право, в самом деле какая-то каша в голове. Увы, не только рассеянность, но и годы берут свое. Помните, у Скотта Фитцджеральда в «Ночь нежна» где-то в первой четверти романа юная барышня, в каком-то отеле… кажется, Розмэри обращается к Дику Дайверу со словами: «Возьмите меня!» — на что тот недоуменно отвечает: «Куда?».

Годы тоже куда-то что-то берут. Догадываюсь, что в цилиндр фокусника, и это что-то уютно поживает среди разных кроликов, астр, алис, игральных карт и расколоченных вдребезги часов. На часах останавливаться не будем. Присобачиваю два последних стихотворения (не оберусь стыда, если окажется, что их вам уже слал).

Милый Аркадий, Вы, наверно, сейчас обнимаете теплую кружку с кофе, пытаясь различить на экране компьютера мелкие буквы. У нас здесь есть модный бар «Слон», и я оттуда увела кофейную кружку с тигровыми пятнами, которую очень люблю. У одного советского шпиона было задание: затащить в постель американскую разведчицу, но как-то спрятанная кинокамера засняла, как «разведчица» вдруг хватает резким движением со стола пепельницу и в сумочку прячет. Боссы шпиону сказали: «она подает знак. В общем, прекращай это дело. Нас раскусили». А шпион говорит: «да я у нее дома был, у нее весь стол этими пепельницами завален. Она их коллекционирует». «Дома у нее был?!!» Ну вот, понимаете, Аркадий, он уже с ней переспал… Вот с таких неочищенных мыслей начинается сегодняшний день.

Помните, как-то много писем назад я предложила Вам написать Вашу биографию? Зря, конечно, Вы отказались. Или не отказались? Только не кричите на меня по утрам и не кидайте в меня кофейную кружку. И хватит размахивать руками и щурить глаза! Так вот, наш В., похоже, вдохновлен моим сумбурным невнятным желанием написать о его прихотливой туманной угрозыскной жизни бестселлер… Вы знаете, он был другом семьи Вильяма Сарояна, и как раз сын этого Сарояна, Арам, тоже писатель, написал предварительную статью к каталогу рисунков Жебрана (Гибрана). Был некий скандал вокруг этого Арама, который выставил на конкурс свою поэму из одного слова lightght и получил приз. Мы обсудили Арама и пришли к выводу, что он вздорный писатель (что дало мне надежду, что В. не так уж плохо разбирается в прозе). А я В. наварила с три короба, что я могу полностью «переработать жанр» — на самом деле, наверно, могу — писала бы все это дело на русском, а потом переводила бы — и заграбастала бы кучу денег. Одна безумная женщина, 52, кажется, года, выпускница то ли Гарварда, то ли Оксбриджа, захапала себе какого-то 40-ка летнего каленого клейменого ковбоя, который «никогда не слышал об Анне Франк или Платоне». И произведеньице ее, на 300 с лишком страниц, — нечто вроде «Любовника Леди Чаттерлей» — как ей, такой расфранченной и расфуфыренной и refined — нравится узнавать о тайнах земли, о подковах — «надо же, мой ковбой, он даже не носит часов! Я нашла ему работу, а он такой сексапильный». В общем, полная жуть. И критики все закричали: «ах, ах, новое поколение женщин, теперь они умны, журналисты, магнаты, выбирают мужчин».