Читаем без скачивания Наука расставаний - Андрей Столяров

К неутешительным выводам пришла ежегодная конференция климатологов, состоявшаяся в эти дни в нашем городе. Согласно большинству сделанных на конференции сообщений, глобальное потепление климата, начавшееся несколько десятилетий назад, по-прежнему продолжается. Причины его очевидны: это техногенная деятельность цивилизации, выделяющей с каждым годом все больше тепла в окружающую среду. Ученые полагают, что наблюдаемый ныне «парниковый эффект» уже в ближайшее время поставит перед человечеством многочисленные проблемы. В частности, повышение средней температуры Земли всего на 1.5 – 2 градуса приведет к заметному таянию арктических и антарктических льдов, вечной мерзлоты на Аляске, в Канаде и на севере Кольского полуострова. Это в свою очередь вызовет повышение уровня Мирового океана, грозящее затоплением территорий, на которых проживают сейчас более 300 миллионов людей. Для Санкт-Петербурга, стоящего в прибрежной зоне, эта проблема наиболее актуальна. Разрушительные и внезапные наводнения прошлых лет покажутся, вероятно, мелкими неприятностями по сравнению с тем, что нам предстоит испытать. Уже подсчитано, что если средний уровень подъема воды в Мировом океане превысит хотя бы 10– 15 сантиметров против имеющегося сейчас, то центральная часть города окажется затопленной практически полностью. Санкт-Петербург как промышленный мегаполис перестанет существовать. Некоторые признаки надвигающейся катастрофы уже заметны. Например, необычные по продолжительности дожди нынешней осени, связанные, по-видимому, именно с глобальным потеплением климата на планете, уже вызвали серьезные неполадки в коммунальном хозяйстве. Затоплены некоторые городские коллекторы, фундаменты многих домов находятся из-за вечной сырости в угрожающем состоянии, просочившаяся вода вызвала замыкания ряда районных подстанций. В дальнейшем же эти многочисленные трудности будут только усиливаться…

Как хорошо, что мы с тобой встретились. А я выскочил из автобуса, колебался еще – через сад пройти к площади или все же по тротуару. Пошел почему-то по тротуару, хотя через сад, разумеется, ближе, и вдруг вижу, даже не верится, как ты несешься навстречу. Опять, наверное, опаздываешь куда-нибудь минут так на тридцать. Сколько я тебя знаю, ты все время куда-нибудь да опаздываешь. Кстати, я звонил тебе за последнее время, наверное, раз десять, но мне каждый раз отвечали, что тебя нет дома. Ни в одиннадцать вечера тебя нет, ни в половине двенадцатого, ни даже в двенадцать. И по выходным дням, в субботу и воскресенье, тебя тоже нет. Ты, наверное, специально сказала, чтоб мне так отвечали. Сказала? Да? Значит, я правильно понял. Выходит, ты все же решила «слить» меня окончательно. Наверное, подумала и решила, что так будет лучше. Значит, приговор уже вынесен, отмене или пересмотру не подлежит.

Ты только не думай, что я хочу тебя в чем-либо переубедить. Ты – свободная белая женщина и можешь, разумеется, поступать, как сочтешь нужным. У меня и мысли не было переубеждать тебя в чем-либо. Просто я почему-то надеялся, что все это будет несколько легче. Я почему-то надеялся, что это будет несколько легче. Однако уже третий месяц заканчивается, а почему-то легче мне не становится. Я, как и раньше, живу, точно в обмороке, по ночам иногда просыпаюсь и вижу пустой лунный блеск, лишенный надежды. Прежде ни за что не поверил бы, что счастье может причинять такую невозможную боль. Те три года счастья, которые у нас с тобой все-таки были. Они были, были, их уже не вычеркнуть ни из твоей жизни, ни тем более из моей. Их уже не забыть, не сделать вид, что эти три года для нас ничего не значат. Они все равно, еще долго, будут доноситься до нас из прошлого. Они будут еще звучать в нас мучительным эхом, вероятно, многие годы. Укрыться от этого будет некуда. Ведь я и в самом деле был тогда счастлив. Я был счастлив в Москве, когда бродил один по солнечному пустынному номеру, я был счастлив в Апраксином переулке – это, помнишь, мы опаздывали с тобой на какую-то выставку, я был счастлив, когда мы ссорились на набережной Екатерининского канала, и когда под дождем, искали потом кафе, чтобы укрыться. Уж не говорю, как я был счастлив в квартире твоей Алины: ты опаздывала, разумеется, а я лежал на диване и пытался что-то читать. Любопытно: не понимал ни единой строчки. Ни единой строчки не понимал и все равно был счастлив. В квартире Алины я просто задыхался от счастья. И я счастлив даже сейчас, хотя в это и трудно поверить. Это было чудо, которое случается, вероятно, далеко не каждую жизнь. А теперь это чудо закончилось, и вместе с ним закончилось то, что называется жизнью. Началось нечто, по-моему, совершенно иное. Жизнь после жизни; существование, лишенное силы. Если ты помнишь, у римлян, кажется, было такое понятие – «гений места»: божество озера или рощи, которое эту местность одухотворяет; маленькое такое божество, почти не имеющее могущества, и вместе с тем без него это место становилось как бы лишенным жизни. Вот и у меня был, оказывается, такой «гений места», свое маленькое божество, которое озаряло окрестности. А теперь этого «гения» нет, и местность сразу же опустела. Солнце уже не греет, трава – серая, воздух – без кислорода, дышать им нельзя. Жизнь действительно превратилась в существование.

И все-таки хорошо, что я тебя встретил сегодня. Бывают иногда в жизни такие удивительные случайности. Мы ведь могли, наверное, больше уже никогда не увидеться. Петербург – город маленький, разумеется, всю его центральную часть можно пройти – так, без лишней спешки – минут за сорок. Однако это все-таки город, особенно если брать новостройки, мегаполис, где утром и вечером происходит нечто вроде человеческого наводнения. Миллионы людей, как призраки, не замечают друг друга. Тут можно расстаться на полчаса и в самом деле – больше уже никогда не встретиться. Прожить всю жизнь и даже случайно не увидеть нужного человека. Никогда не столкнуться с приятелем, который от тебя в трех минутах ходьбы. Законам большого города не свойственно снисхождение. Лет пятнадцать назад – я, кажется, тебе рассказывал, – я развелся, причем довольно решительно, со своей первой женой. Неважно, по каким причинам мы разошлись, но с тех пор, можешь себе представить, я ее уже ни разу не видел. Представляешь, целых пятнадцать лет – нигде, ни разу, хотя бы мельком. Даже в транспорте, даже в метро никогда с ней не сталкивались. Кстати, кто-то мне недавно сказал, что она теперь тоже живет на Васильевском. Ну, живет и живет. Вот тебе, пожалуйста, и «маленький город».

Дай я хотя бы прикоснусь к тебе на прощание. Да, я знаю, что ты не любишь, когда выставляют на обозрение то, что принадлежит только двоим. Я сам этого не люблю. Более того, я этого терпеть не могу. У меня был когда-то один хороший приятель, еще с института, встречались время от времени в разных компаниях, человек, с моей точки зрения, очень даже приличный, и вот недавно я случайно услышал, как он разговаривает со своей новой знакомой. Недавно развелся и теперь собирается на ней жениться. Звонил, что задерживается и будет дома несколько позже. Какие слова, боже мой, он говорил ей при этом! «Целую, мое солнышко ненаглядное, в правый глазик… Нет, лучше в левый, он ближе к твоему родному сердечку»… Мне, честное слово, просто хотелось провалиться сквозь землю. Да если бы я сказал тебе нечто такое, ты бы меня просто бросила. И это при всех, человек пять-шесть гостей – сидят, слушают. С тех пор, неудобно конечно, но уже не могу его видеть. Человек он хороший, хороший, но я уже не могу с ним больше. Сразу же вспоминаю про этот несчастный «глазик». Однако, во-первых, здесь, посмотри, никого поблизости нет, а во-вторых, извини, я не собираюсь говорить тебе ничего подобного. Я только прикоснусь пальцем, чуть-чуть, как будто снимаю соринку. И не вздрагивай, ради бога, на нас никто не обращает внимания. Никому, пойми, никому нет до нас дела. Сейчас вообще никому ни до кого нет дела. Вот так, не вздрагивай, уже все, ради бога! Какие у тебя, оказывается, холодные щеки. Как у лягушки. Нет-нет, пожалуй, это даже не шутка. Просто действительно холодно, летние ощущения давно выветрились. Зима в этом году будет у нас, наверное, очень тяжелая: слякотная, наверное, без просветов, темная, муторная, неприятная. Не зима, вероятно, а что-то вроде репетиции смерти.