Читаем без скачивания Старая ратуша - Роберт Ротенберг

«Будем надеяться, они еще не слушали новости», — подумал он и постучал.

В доме раздался сумасшедший лай. До него донесся топот в прихожей, сопровождающийся стуком о входную дверь, и скулеж.

«Этого мне только не хватало», — вздохнул Кенникот и отодвинулся от двери.

В доме послышался мужской голос:

— Плэйс, Шоу, на место.

Лай прекратился так же внезапно, как и начался. Кенникот ждал, что дверь вот-вот откроют, однако этого не произошло. Подождав еще немного, он вновь постучал. Ни звука.

Справа до него донесся звук открывающегося гаража. Оттуда вышел высокий седовласый мужчина в расстегнутой меховой куртке и направился к нему. За ним послушно, как овцы, плелись две огромные собаки.

— Доброе утро, — поздоровался мужчина.

— Здравствуйте, — ответил Кенникот, спускаясь по ступенькам. — Доктор Торн?

— Зовите меня Арден. Мы никогда не пользуемся входной дверью. — Он протянул для рукопожатия свою большую руку. — Всегда ходим через гараж.

— Извините за столь раннее вторжение… — пробормотал Кенникот.

Торн улыбнулся. На фоне румяных щек и светлых волос его глаза казались ясно-голубыми.

— Я уже с пяти часов на ногах. Чистил трактором дорожку. Мы везем лошадей на шоу в Западную Виргинию.

Кенникот не сводил глаз с Торна.

— Я офицер Дэниел Кенникот, полиция Торонто.

— Не обращайте внимания на собак — у них деревенское воспитание, и ничего с этим не поделаешь. Мы всегда держали двух собак. Мне кажется, это эгоистично — иметь лишь одну для себя: ей же плохо без компании.

— Сэр, ваша жена дома?

Торн отпустил руку Кенникота.

— Она там, в конюшне.

— Вы бы…

Он кивнул и, повернув голову, крикнул:

— Элли! Ты не подойдешь к нам сюда?

Через пару секунд из двери конюшни вышла пожилая женщина в массивном тулупе с уютно повязанным вокруг шеи длинным шарфом. У нее на ногах были высокие резиновые сапоги.

Подняв лацканы куртки, Торн вновь повернулся к Кенникоту, продолжая одной рукой держать их запахнутыми на груди.

— Благодарю, — произнес Кенникот.

— Я побывал на войне, — не сводя глаз с полицейского, тихо произнес Торн и нежно потрепал свободной рукой собак. — И мне известно, каково это, когда кто-то приносит плохие новости.

Глава 9

Альберт Фернандес ненавидел слушать радио в машине. Он считал это бездарной потерей тех тридцати минут, что уходили у него на дорогу до центральной канцелярии Высокого суда, расположенной в старой городской ратуше. Вместо этого, повышая свой образовательный уровень, он слушал кассеты — записанные на пленку книги и речи великих политиков и государственных лидеров. В этом месяце он слушал речи военных лет Уинстона Черчилля.

Фернандесу было одиннадцать, когда его родители покинули Чили по политическим мотивам и перебрались в Канаду. Никто в семье не говорил по-английски. Его младшая сестра Пальмира научилась быстро, но для Альберта овладеть новым языком оказалось весьма непросто. Откуда в нем столько слов, обозначающих одно и то же? Но похоже, никому из тех, для кого английский родной, такая проблема не досаждала. Однако для Фернандеса это стало пыткой. Оказываясь перед выбором, он, как нарочно, употреблял неверное слово.

Самые болезненные воспоминания о первых месяцах пребывания в Канаде остались у него от ноябрьской поездки классом в заповедник. Сразу после обеда неожиданно похолодало и пошел дождь. Фернандес, в неподходящих для такого мероприятия туфлях, поскользнувшись возле реки, скатился с берега в воду. Столпившиеся на берегу мальчишки, обутые в сапоги и кроссовки, смеялись.

— Поспособствуйте мне! — крикнул он им, протягивая руку.

Дети расхохотались.

— Ты хочешь пособие? — кривлялись они. — Альберт хочет, чтобы ему помогли, и кричит «поспособствуйте».

Целых три года его в школе звали не иначе, как «способный Альберт».

Решить языковую проблему ему удалось лишь в университете, когда начался курс лингвистики. На первом занятии преподаватель — тощий молодой человек с жидкими светлыми волосами, едва зайдя в шумную аудиторию, широким шагом подошел к доске и мелом разделил ее на две части, написав слово «англосаксонские» с одной стороны и «норманнские» — с другой.

По обе стороны доски он начал писать различные слова с абсолютно одинаковым значением. Английский, как объяснил он, это не язык, а автокатастрофа: полное смешение всех языков — германских, латыни, скандинавских и даже некоторых кельтских. Однако благодаря французскому вторжению в Англию в 1066 году две основные ветви — англосаксонская и норманнская — стали развиваться параллельно.

Фернандес слушал преподавателя, затаив дыхание. Все его непонимание этого странного языка неожиданно рассеялось.

Вот почему он решил теперь послушать речи Черчилля. Большой знаток английской истории и языка, Черчилль великолепно чувствовал силу и мощь простых англосаксонских слов. Он предпочитал их более вычурным и растянутым норманнским словам иностранного происхождения. И его знаменитая речь «Мы будем драться с ними как на море, так и на суше…» — ярчайший тому пример. Все слова в ней были англосаксонскими, кроме последней фразы: «…но мы ни за что не сдадимся». «Surrender» оказалось единственным трехслоговым словом во всей речи — растянутое слово, заимствованное из французского, вместо простого и короткого англосаксонского «give up».[7] Тем самым Черчилль подчеркивал, что даже идея капитуляции была чужда его британской аудитории.

Позже Фернандес, сидя на заседании суда, слушал показания свидетеля. Поначалу рассказ мужчины казался ему абсолютно правдоподобным, но в самом сложном месте истории все изменилось. Фернандес сразу определил, что мужчина лжет, но не мог понять, почему так решил. И только позже, знакомясь со стенограммой, поймал себя на том, что машинально обводит рукой норманнские слова.

Не было сомнений: когда свидетель использовал в своей речи простые англосаксонские слова, он говорил правду: «Я вошел на кухню и увидел Тамару. Она готовила ужин». Однако, начав употреблять норманнские слова, он стал юлить: «Насколько я вспоминаю… описав дугу, сковорода в ее руке… стараясь быть предельно точным… я счел, что она намеревалась запустить ее в моем направлении… я начал подумывать о том, чтобы в целях самозащиты связаться с полицией…» Он врал.

Улыбнувшись, Фернандес вставил кассету в автомагнитолу и лихо выкатил из подземного гаража. Долгие годы он не переставал поражаться, как часто простой анализ показаний свидетеля приносит свои плоды.

Тридцать пять минут спустя он заезжал на стоянку, расположенную к северо-западу от зала судебных заседаний, находившегося в старом здании муниципалитета. Было уже около восьми. Мало того, что опоздал на «раннюю» парковку, так еще трое сотрудников приехали раньше его — их автомобили уже стояли здесь.

Проклятие. Уже много месяцев Фернандес появлялся на стоянке к 7:25 — раньше остальных. Стоит только ради короткого удовольствия задержаться дома, и вот пожалуйста. Он занял ближайшее свободное парковочное место.

Чтобы выйти к старой городской ратуше, надо было пересечь широкую площадь перед новым зданием муниципалитета. Даже в такой ранний час в этом месте оказалось полно спешащего на работу народа. На большом открытом катке на южной стороне люди скользили по льду на коньках: кто-то — в деловом костюме, кто-то — в спортивной одежде.

Когда Фернандес был маленьким, родители, подкопив денег, купили ему подержанные коньки и по воскресным дням таскали его на этот каток — так делали все иммигранты. Как ни старался, ему не удавалось удержать ноги прямо, и он не переставал удивляться легкости, с какой канадские ребятишки скользили по ледяной глади.

Он стремительно пересек Бей-стрит и через заднюю дверь нырнул в здание старой городской ратуши. Махнув удостоверением молодому полисмену, взбежал по старой металлической лестнице и приложил свой пропуск к электромагнитному устройству, чтобы пройти в дверь.

Центральная канцелярия Высокого суда Торонто находилась в огромном помещении с непомерным, как в муравейнике, количеством офисов — горькое наследие планировщиков, умудрившихся запихнуть тридцать пять офисов в пространство, рассчитанное на двенадцать. Большинство комнат были забиты бумагами и книгами, горами белых картонных коробок с надписями типа «Сандрилингхэм — убийство второй степени — проверка свидетеля — право на адвоката», сделанными от руки сбоку черным маркером. А вот Фернандес содержал свой офис в чистоте.

Обычно приходя первым, он, открыв дверь, сразу чувствовал острый запах холодной недоеденной пиццы и залежалого, остававшегося с вечера в микроволновке попкорна. Однако нынешним утром воздух уже пропитался запахами свежесваренного кофе, горячих тостов и только что почищенных мандаринов.