Читаем без скачивания Фанатка - Джонатан Бейн

Повернув рукоять, он открыл дверь. Она отворилась наполовину, петли взвизгнули, и дверь застряла — как всегда.

Питер шагнул в кабинет. Зрители, посмотревшие спектакль в театре на Уилли-стрит в Мэдисоне, мгновенно узнали бы обстановку — то была спальня Анжелы. Полки над столом висели такие же, как у нее, только на них стояли книги, а не коллекция плюшевых медвежат. А в окне был овальный витраж с изображением Девы Марии.

И все же Питер с трудом признал свой собственный кабинет. Даже тут он чувствовал себя не в своей тарелке, как будто встреча с Диной лишила его места, которое он называл домом, и Питер стал в нем чужим.

Он взял со стола пару старых наручников. Нынче они служили ему в качестве пресс-папье либо игрушки, которую можно крутить в руках, когда не стучишь по клавиатуре компьютера. Купил он их для того, чтобы лучше понять игры, в которые Анжела играла со своими клиентами. И то, как она чувствовала себя в рабстве у сводника, к которому в конце концов угодила. Работая над книгой, Питер желал, как можно точнее описать звук защелкивающихся наручников, ощущение холодной стали на запястьях. Хотел передать словами их власть и порожденный ими страх.

Сейчас, поигрывая наручниками, защелкивая их и вновь открывая, Питер просмотрел почту и послушал записи телефонного автоответчика.

Никаких неожиданностей: звонил литературный агент, издатель, несколько старых друзей, с которыми он теперь виделся редко. Почта — в основном счета да каталоги, кой-какие журналы, предложения беспроцентных кредитов.

Питер аккуратно положил наручники на толстую стопку бумаги. Распечатка. Девяносто пять тысяч слов. Рукопись романа «Прекрасная ложь», которая терпеливо дожидалась его возвращения, лежа на углу рабочего стола, — ожидала, когда он закончит правку и наконец даст своему творению свободу.

Затем он вынул из кружки, где стояли карандаши и ручки, старый стилет. Питер приобрел его в ломбарде так давно, что уже не помнил, когда это было. Во всяком случае, до знакомства с Джулианной. Стилет был серебряный, с девятидюймовым клинком, рукоять испещрена стертыми завитушками, и выгравированы инициалы П. Р. — Питер заказал гравировку, чтобы казалось, будто стилет у него был всегда. Прежде кинжал валялся без дела, а теперь Питер нашел ему применение: вскрывал письма.

Он взрезал один из конвертов — с виду очень официальный, бежевого цвета, и шрифт такой серьезный — и вынул вложенный лист бумаги. Тьфу, черт! Просроченный счет. Как это Питер про него позабыл? Где была его голова?

Вот только этого ему не хватало — после всего, что произошло в Мэдисоне.

Он рассердился.

И опечалился.

Тряхнул головой, засунул счет обратно в конверт, а конверт — в стопку других писем, решительно вычеркнув его из памяти. Убрал — и тут же позабыл, словно ничего и не было.

И без того достаточно сумятицы и беспорядка — в его мыслях, в жизни, да и в кабинете тоже. Куда ни глянь — повсюду какие-то безделушки, клочки бумаги, записки. Питер делал всяческие записи для прошлой книги, для нынешней, для тех, что еще только будут когда-нибудь написаны. А за одним из шкафов был тайник, устроенный предыдущим жильцом. Самый настоящий тайник, как в старом доме с привидениями; в нем хранились счета и налоговые декларации десятилетней давности. Кроме того, в кабинете стояли книги — от пола до самого потолка. Здесь было все, что Питер когда-либо читал или намеревался прочесть в скором будущем. И все издания «Анжелы по прозвищу Ангел»: дешевые книжицы в бумажной обложке соседствовали с переводами на немецкий, французский, японский.

Питер оглядел полку, занятую «Анжелой». На нее первым делом падал взгляд, когда входишь в кабинет. Из плотного ряда томов Питер извлек самое первое издание — книгу, которая была у Дины.

В задумчивости пролистав страницы, он глянул на посвящение: «Джулианне и Кимберли». И на страницу, где он выражал благодарность разным людям — главным образом тем, кто снабжал его необходимой информацией для романа. Список имен был куцый — многих и многих в нем не хватало, черт бы их всех побрал.

Виновные предпочитали оставаться неназванными.

Теперь он понял, почему.

Джеффри Холливелл

В то время он ощущал себя намного моложе.

Сколько лет назад это было — четыре года? А кажется, что гораздо раньше… или же только вчера. Питер наконец созрел для того, чтобы бросить писать статьи в криминальную хронику. Он долго рассказывал читателям о том, с какой легкостью в Нью-Йорке убивают. Затем ему пришлось написать, с какой легкостью погибли сотни людей в тот памятный день в сентябре 2001 года. Быть может, именно это его и пробудило: беззвучные обильные слезы многих тысяч скорбящих растворяли его самодовольство. Возможно, в тот день какая-то частица его души умерла, а другая, наоборот, возродилось. За годы работы журналистом в «Нью-Йорк таймс» Питер сочинил несколько рассказов — успел накропать где-то среди ежедневных статей о насилии и святотатстве. Их даже напечатали, и кто-то их даже читал. Один из рассказов прочел его литературный агент Майк Левин, который при первой встрече с разгону спросил:

— Вы сейчас работаете над романом?

Роман? Питер мечтал об этом, но… Где время-то взять? Сколько это займет — полгода, год? Правда, у них с Джулианной были кой-какие накопления, а ее работа давала стабильный доход. К тому же какая будет экономия, если не отдавать Кимберли в детский сад…

И он рискнул. Да и Джулианна его подтолкнула.

— Я не хочу, чтоб ты однажды оглянулся назад и спросил: «А что было бы, если бы?» — сказала она тогда.

Питер тоже не хотел бы оглянуться на прожитые годы и задать себе этот вопрос.

Собирать информацию оказалось гораздо труднее, чем он ожидал. Не физически тяжелее, нет, — это отнимало душевные силы.

Полицейские, с которыми он в бытность свою журналистом поддерживал приятельские отношения, не очень-то стремились помочь. Юные проститутки, изрядно побитые жизнью, рассказывали невнятно, словно желали за неразборчивой речью скрыть боль от незаживших ран. Наркодельцы и сводники в жизни оказались куда страшнее, чем на телевизионном экране. Страшнее и злее, и их револьверы нагоняли куда больший трепет.

С Джеффри Холливеллом Питер встретился холодным мартовским днем. Небо было ясным и пронзительно-синим. Сильный ветер бил в лицо, с каждым порывом пробирал до костей, как будто не желал подпускать Питера к трехэтажному роскошному особняку в Вест-Виллидж.

Быть может, ветру было ведомо будущее.

— Ты там особо на роскошь не смотри, — предупредил Майк Левин. — Держись смелей, и пусть она тебя не подавляет. Холливелл свою лачугу получил в наследство, а не заработал потом и кровью.

«Так-то оно так», — думалось Питеру, когда он подошел к огромной двери из черного дуба и надавил на кнопку звонка. Звон раскатился окрест, точно звон колоколов собора Нотр-Дам в Париже. Не столько роскошь, сколько жуть.

Холливелл оказался на несколько лет моложе Питера. Худощавый, в элегантнейшем черном костюме, он то и дело посматривал на часы, которые стоили больше, чем Питер зарабатывал в «Нью-Йорк таймс» за полгода. Мебель в доме была Питеру знакома: он видел ее на рекламных фотографиях в родной газете. Питер с Джулианной не уставали спрашивать друг дружку:

— Ну кто же покупает такую дорогущую мебель? Итальянский диван из натуральной кожи за двенадцать тысяч долларов!

Вот теперь Питер понял, кто покупает.

А еще он сделал открытие: упомянутый диван был ничуть не удобнее того шведского за четыреста долларов, что стоял у него дома. Жестковат и вдобавок лишен индивидуальности. В целом похож на самого Холливелла. Тот сидел напротив Питера, а их разделял обширный кофейный столик из темного стекла, которое держала на руках обнаженная бронзовая девушка.

Холливелл вырвал из переплетенной в кожу записной книжки листок и по памяти написал телефонный номер:

— Его зовут Рауль Сантьяго, — перегнувшись через стол, он подал листок Питеру.

— Вы его предупредите, что мне нужно?

— Рауль будет ждать вашего звонка. У него есть все, что вашей душе угодно.

— Мне нужна только информация, — напомнил Питер.

— У него есть лучшие наркотики, — проговорил Холливелл, как будто не слышал слов гостя — или не слушал, что ему говорят. Он разглядывал Питера, словно желая разгадать, что им движет. — Самое лучшее оружие и лучшие девочки. — На лице мелькнула кривая, страшноватая улыбка. — Девочки у него молоденькие, свеженькие, если вы до таких охотник. Ну или коли вам любопытно.

— Мне нужна информация, — повторил Питер, — больше ничего. — Ему хотелось поскорее убраться отсюда.

А еще хотелось броситься на Холливелла и задушить. Тот лишь насмешливо хмыкнул и отвел взгляд, потеряв к Питеру всякий интерес. Казалось, гость ему жалок и смешон и находится настолько ниже его, Холливелла, что не заслуживает даже усмешки.