Читаем без скачивания Фанатка - Джонатан Бейн

— Ну и как оно тебе? — поинтересовалась Джулианна.

— Мм? — Он бросил на жену быстрый взгляд, не уверенный, о чем именно она спрашивает; чувство вины немедленно заявило о себе. Пробудилось, точно беспокойное живое существо.

— Как тебе Мэдисон? — пояснила жена. — И пьеса?

— А, ну… э-э… По большей части, пьеса была странная, — солгал он. — Я в жизни не представлял себе этот роман в виде спектакля.

— Только в виде блокбастера?

— Вот-вот. С Джулией Робертс в главной роли.

Это была шутка. Дело в том, что Питеру в свое время предлагали продать права на экранизацию. Сделка была на мази, а на главную роль действительно пригласили Джулию Робертс. Однако киношники неосторожно проболтались, что предполагают сделать Анжелу постарше: лет тридцати, а не пятнадцати. Вместо школьницы они собирались представить на экране разведенную мать двоих детей, которая торгует своим телом, чтобы оплачивать счета, но ее лишили родительских прав, когда она пристрастилась к героину, и теперь она стремится бросить наркотики и вернуть себе детей. Короче говоря, готовилось нечто вроде сильно запоздавшего сиквела «Красотки». Услышав о планируемом надругательстве, Питер вежливо поблагодарил кинопродюсера за потраченное время и тут же позвонил своему агенту Майку Левину и сказал, чтобы тот не продавал роман. Уж не настолько Питер нуждался в деньгах, чтобы позволить так уродовать книгу.

— Но актриса, игравшая Анжелу, была великолепна, — сообщил он жене.

— Ты ее такой и представлял?

Питер на мгновение задумался, представив себе не артистку театра, а Дину, когда она просила его подписать книгу. Вспомнил легкий румянец волнения на ее красивом лице.

Возможно, Дина с самого начала знала, что между ними произойдет.

А быть может, она всего лишь восхищалась романом.

— Да, — ответил он наконец. — Именно такой она мне и виделась.

— А как она в жизни? Мила?

Питер замялся:

— Да я с ней, в общем-то, и не разговаривал толком. — Он опасливо глянул на жену. Чувствует ли она, что он виноват? Вдруг она видит, как чувство вины сидит у него на плече, словно пьяный чертенок, и швыряет собственный кал ему в душу? — А что? — спросил Питер, скрывая смятение.

— Не знаю, — отозвалась Джулианна. — Я как-то всегда тревожилась: а ну как ты закрутишь роман с актрисой, которая сыграет Анжелу?

— С Джулией Робертс? — предположил Питер, пытаясь обратить в шутку то, о чем было известно лишь ему. Ему да Дине.

— Ну, необязательно с ней, но, видишь ли… Скажем, вот она — твоя героиня во плоти. Говорит слова, которые ты придумал. Играет… э-э… любовные сцены, которые ты…

— …написал, — подсказал Питер.

Джулианна повела плечами, соглашаясь, не подыскав лучшего слова, и закончила мысль:

— Разве ты смог бы устоять?

— Уму непостижимо: как ты можешь тревожиться, что я закручу с кем-то роман? — проговорил он, с грустью подумав, что жена знает его лучше, чем он сам.

— Тревога подступает, только если мне скучно, — Джулианна кончиками пальцев коснулась его щеки. Целебное касание. До чего полезное слово — «целебный». — А я ужасно скучала, пока тебя не было.

— Придется что-то с этим сделать.

— Да уж. Вам многое придется наверстать, Питер Робертсон.

Воистину так, подумалось ему. Повернувшись к жене, он вдруг увидел, как расширились ее глаза.

— И кажется, это произойдет скорее раньше, чем позже, — добавила Джулианна.

Сбитый с толку, он проследил ее взгляд. Машины впереди тронулись.

— Давно пора, — Питер вздохнул с облегчением.

Наконец-то пробка рассосалась.

Словно в чужом доме

Он едва не проехал свою улицу.

Здесь стояли пяти- и шестиэтажные каменные дома, по обеим сторонам улица была обсажена деревьями. На первых этажах и в подвалах ютились разнообразные магазинчики: в одном торговали вышедшей из моды одеждой, в другом — гитарами, в третьем продавали подержанные компакт-диски… Типичнейший уголок Ист-Виллидж. Большинство квартир тут сдавались внаем, но многие уже были проданы по каким-то сумасшедшим ценам. Если в середине семидесятых квартиру с одной спальней можно было снять за двести пятьдесят долларов в месяц, то нынче она продавалась за миллион. Или даже больше.

Его улица была Десятая Ист-стрит, между авеню А и Первой. Когда-то в Ист-Виллидж селились нищие художники и наркоманы; теперь же тут обитал народ куда более благородный и обеспеченный — преуспевающая творческая интеллигенция и удачливые наркодельцы.

Питер жил в шестиэтажном, с белыми стенами доме; обширное парадное крыльцо располагалось выше уровня земли, а под ним был вход в подвальные квартиры. За мощной дубовой дверью с овальным оконцем находились двадцать четыре почтовых ящика; на каждом из первых пяти этажей дома было по четыре небольших квартиры, еще две — в подвале, а шестой этаж занимали две многокомнатные квартиры — с тремя спальнями в каждой. Миновав первую входную дверь, можно было нажать кнопку и связаться с консьержем, и тогда он открывал вторую такую же дверь, ведущую в холл.

Питер шагнул через порог. И сейчас же его охватило чувство, сходное с боязнью замкнутого пространства; он не мог вздохнуть — но не оттого, что легкие стиснуты страхом, а просто воздух не шел в гортань, как будто Питер вообще не заслуживал благодатной возможности дышать. Ведь он совершил кощунство, осквернил святыню, широко распахнул двери для грядущих бед.

Гручо радостно кинулся по коридору с бледно-зелеными стенами, пронесся мимо квартир 1-А и 1-Д, добежал до лифта и уселся в ожидании. Кимберли нажала кнопку вызова; Джулианна прильнула к мужу, положила голову ему на плечо.

У Питера на языке вертелось признание. Он хотел быть честным. Он никогда прежде не лгал жене. Никогда в жизни! Не предавал ее, не изменял, даже мысли такой у него не мелькало. Почему же сейчас? Ну как такое могло случиться — да к тому же так быстро, легко? Как оно вообще могло произойти?

Прибывший лифт звякнул, открылась дверь. Когда они вошли в кабину и Кимберли нажала кнопку шестого этажа, Питер поглядел в зеркало на задней стенке.

Странное дело: семейство в зеркале выглядело счастливым.

Входная дверь вела в кухню — маленькую, но удобную. Здесь стоял новый холодильник и древняя плита с вечно моргающей контрольной лампочкой. Кухонные панели были из грязно-коричневого пластика двадцатилетней давности. Они выглядели безобразно, когда Питер с Джулианной купили эту квартиру восемь лет назад — цены на недвижимость тогда сильно упали, не то что сейчас. С той поры панели лучше не стали, но к ним все привыкли и даже сроднились.

Кухонные шкафчики были из настоящего дерева, а дверцы висели на старомодных петлях. Один из выдвижных ящиков заедал; Питер вечно забывал, какой именно ящик застревает, и страдал от собственной забывчивости: стоило потянуть за ручку, она отлетала, и сам он с трудом удерживался на ногах. Тостер они с Джулианной получили в подарок на свадьбу: единственный подарок, который дожил с той поры — не сломался и не был выброшен за ненадобностью. В дальнем углу кухни было место Гручо, и там же стояли две белые миски, усеянные черными изображениями косточек и оттого похожие на шкуру далматинца.

За кухней располагалась комната, которую Питер с Джулианной называли «жилой». Здесь они ели, смотрели телевизор, читали. Белые стены были увешаны фотографиями в рамках, картинами, безделушками. Окна выходили на восток, в них было видно небо и крыши двух соседних зданий. Обеденный стол был старинный, подаренный родителями Джулианны — из натурального дуба, изрядно потертый и поцарапанный, и такие же стулья. У одного стула Гручо сильно погрыз ножку, когда, в самом начале своей жизни у Робертсонов, как-то раз остался один и не знал, чем себя занять. Диван с темно-зеленой обивкой вечно был в собачьей шерсти, сколько бы раз Джулианна ни проходилась по нему пылесосом. На кофейном столике горой возвышались книги и журналы, и тут же лежала россыпь пультов от телевизора, музыкального центра, видеомагнитофона и DVD-проигрывателя. Ни Питер, ни Джулианна толком не понимали, как с этими пультами обходиться, однако им как-то удавалось включать и выключать то что нужно.

В «жилой» комнате они именно жили.

Питер опустил чемодан возле дивана и огляделся. Комната казалась странно чужой и незнакомой. Вроде бы он ее когда-то видел, но воспоминание было далеким и смутным.

Из «жилой» комнаты он вышел в узенький коридор, который вел к ванной и спальням, и…

Питер остановился у двери в свой кабинет. К ней было привинчено старинное дверное кольцо с выгравированным по-французски девизом: Dieu et mon droit — «Бог и мое право», над которым лев и конь с двух сторон держали сердце. Выше был изображен флаг и дата — 1853. Кольцо переехало сюда из квартиры, принадлежавшей деду Питера; он давным-давно умер, и Питеру не у кого было спросить, что означают этот герб, девиз и дата.