Читаем без скачивания «Родного неба милый свет...» - Виктор Афанасьев

— Это нам невдомек. А турок не турок, но барина своего я знаю: уж это без шуток… Хватил я, братцы, здесь и страху того, а видать, удачливый. Теперь на Хотйн, там наши белёвцы друг друга поджидать будут, да и домой. Нако-те табачку, солдатики… А турчанки-то — красавицы, особенно Сальха!

Старшая, услышав свое имя, отвернула край темно-зеленой шали и вопросительно посмотрела на своего нового хозяина большими карими глазами, чуть-чуть раскосыми. Силантий добродушно махнул рукой: «Ничего, это мы так». Турчанка снова закрылась.

Так и ехали пленницы в далекую, страшную для них Россию.

Был 1770 год.

2

У Афанасия Ивановича Бунина и его жены Марьи Григорьевны, урожденной Безобразовой, было одиннадцать детей. Но к 1770 году, когда в имении Буниных селе Мишенском появились две молодых турчанки, детей в живых оставалось лишь пятеро: дочери Авдотья (родилась в 1754 году), Наталья (1756), Варвара (1768) и Екатерина — грудной младенец, а также сын Иван, родившийся в 1762 году.

Надворный советник Бунин был человек образованный и, как о нем отзывались окружающие, «честнейший и благороднейший». Свое помещичье хозяйство — села и деревни в Тульской, Орловской и Калужской губерниях — он содержал в образцовом порядке. Жил он в тульском селе Мишенском, находившемся в трех верстах от старинного городка Белёва, сверстника Москвы, бывшего когда-то центром удельного княжества.

В полуверсте от Киевского тракта, идущего с юга через Орел в Тулу и дальше в Москву, на двух соседних холмах — глядя друг на друга — расположились село Мишенское и усадьба Афанасия Ивановича, построенная его отцом — Иваном Андреевичем Буниным — не только с размахом, но и с артистическим вкусом. Там был дом с двумя террасами по сторонам большого, украшенного колоннами крыльца; дом с просторными комнатами, залами и аванзалами, где висели портреты воинственных предков Буниных — польских рыцарей Буникевских, выехавших на Русь «в дни великого князя Василья Васильевича всея России», — знатные мужи в плащах и тускло поблескивающих латах. Краски потемнели и потрескались, позолота на рамах облупилась. С широчайшего балкона видна была не только долина Выры, но и Ока, и весь город Белев, открытый как на блюде, — город красивый, по-русски затейливый. В хорошую погоду обитателям дома и их гостям не хотелось покидать этого балкона… Рядом с домом были два флигеля с крутыми кровлями и башенками-светелками, различные службы, цветники, парк, сад, старинная деревянная церковь,[16] пруды с рыбными сажалками и оранжереи — двухэтажные, с жилыми комнатами, и в этих оранжереях росли абрикосы и лимоны, шампиньоны и всякие экзотические цветы.

Афанасий Иванович любил свое родовое гнездо: тут были соседи-помещики, и город Тула был недалеко, а еще здесь можно было в любое время года великолепно охотиться, что составляло для Бунина не последнее занятие. От отца досталась ему и немалая французская библиотека, в которой он, однако, проводил только самые ненастные дни. По зимам он с семьей жил в Москве в собственном доме в приходе Неопалимой Купины, прилегавшем к Пречистенке. В усадьбе у него постоянно жили какие-нибудь его друзья, по большей части бывшие сослуживцы по полку.

Как дома обосновался в Мишенском беспоместный киевский дворянин Андрей Григорьевич Жуковский, человек тихий и приятный, который был большим любителем музыки: он играл на скрипке и устроил в бунинской церкви хор певчих, которым усердно руководил. Поселился он в одном из флигелей. В том же флигеле жил другой бедный дворянин — крещеный из католиков в православную веру поляк Дементий Голембиевский, который больше всего на свете любил донское игристое, псовую охоту и стрельбу из пистолетов, причем мишенями выбирались фатьяновские огурцы, — огороды села Фатьянова лежали внизу, на противоположной стороне долины. Голембиевский занимал в имении Бунина место управляющего.

СЕЛО МИШЕНСКОЕ НА ЭТОМ ХОЛМЕ НАХОДИЛАСЬ УСАДЬБА А. И. БУНИНА.

Марья Григорьевна Бунина была женщина по тем временам весьма образованная: она не знала ни одного иностранного языка, но выписывала из Москвы и Петербурга много печатавшихся тогда русских книг.[17] Афанасий Иванович с помощью Дементия Голембиевского вел хозяйство, а Марья Григорьевна не занималась ничем, кроме чтения книг и присмотра за своими кружевницами; зато кружевницы у нее были не простые — они знали секреты и тонкости выделки знаменитых в то время «белёвских кружев».

Сальху и Фатьму поселили в небольшом домике на господской усадьбе. Они считали себя невольницами этой барской семьи (так оно и было) и, конечно, тосковали, несмотря на общее доброе отношение к ним. Они называли Марью Григорьевну «ханйм-эфён-ди», а Афанасия Ивановича — «бей-эфенди», то есть «госпожа» и «господин» по-турецки. Они кланялись и на всё отвечали: «Пеки… япарим», то есть хорошо, мол, будет исполнено.

Они были тоненькие, с черными косами, гибкие, ловкие и всегда ходили вместе. Афанасий Иванович приказал пожилой домоправительнице Василисе показать им барский дом, все усадебное хозяйство и постепенно приучать их к домашней работе.

Зимой 1771 года случилось несчастье: Фатьма простудилась и, проболев с неделю, умерла. Сальха очень горевала и безвыходно сидела в своей комнате. Зима была морозная, снежная. По ночам гудели вьюги. Одиноко и страшно было Сальхе. Но скоро она пришла в себя и снова принялась за работу. Марья Григорьевна сделала ее нянькой Варвары и Екатерины.

Из имения Сальха не отлучалась и вообще несколько лет не спускалась с «господского» холма на луг, а уж тем более не бывала в селе Мишенском, расположенном на соседнем холме. Она привыкла к лесным и луговым далям, к густому церковному звону, ясно доносившемуся из Белёва, стоящего на широкой, спокойной Оке, так не похожей на мутный и быстрый Днестр… Она уже перестала думать о возвращении на родину: Турция и Россия сделали обмен пленными, но это коснулось только мужчин, о пленных женщинах забыли: они остались в России навсегда.

Сальха стала одеваться по-русски, привыкла к суровым зимам, а когда Афанасий Иванович уговорил ее креститься, она окончательно покорилась своей судьбе. Крестным отцом ее был Дементий Голем-Биевский. Имя ей дали Елизавета, отчество — по крестному отцу — Дементьевна, фамилию — по созвучию с ее происхождением — Турчанинова. Так пленная турчанка Сальха стала русской подданной и получила из Московского губернского правления бумагу под титлом «К свободному в России жительству».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});