Читаем без скачивания Божественная комедия (сборник) - Геннадий Прашкевич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Можно покатать упрямца на вертолете. Там есть такой специальный трос для подъемки грузов. Если привязать упрямца к тросу, и вытравить трос в люк, и гнать вертолет прямо над верхушками деревьев, упрямец довольно быстро начинает говорить…
– Вы правда так делаете? – невольно заинтересовалась Анхела.
Досет усмехнулся:
– Давайте сюда туземца, Дуайт!
В «камеру разговоров» втолкнули Хосефа Кайо, туземца.
Свалявшаяся темная борода резко подчеркивала бледность распухшего от побоев лица. Правый глаз косил, заплыл огромным кровоподтеком, но левый, живой, мрачный, сразу с тревогой уставился на Анхелу. Обметанные жаром губы дрогнули. Возможно, туземец хотел улыбнуться. Но он был слишком измучен. Его и взяли-то, наверное, только потому, что не хватило сил застрелиться.
– Вы знаете этого человека?
– Разумеется, – кивнула Анхела. – Это Хосеф Кайо – журналист, бывший секретарь корпуса прессы.
Майор удовлетворенно кивнул.
– Дуайт! Разверните туземцу голову, пусть смотрит на меня! Да, вот так! Слушай, туземец. Сейчас я буду задавать вопросы, а ты будешь отвечать. Если не можешь шевелить губами, просто кивай. Главное, отвечать правдиво. Три дня назад ты находился в лесах Абу, там, где либертозо ожидали самолет с оружием. Морские пехотинцы наткнулись на твою группу. В начавшейся перестрелке тебя ранили. Кто был там с тобой в лесу?
Кайо пошатнулся и, неправильно истолковав это движение, Дуайт ткнул журналиста под ребро:
– Смотреть на майора!
– Будучи ранен, ты все-таки ушел от морских пехотинцев. Туземцы живучи, как кошки, мы знаем. Ты добрался до Ниданго. Врожденная подлость толкнула тебя войти в дом стопроцентной гражданки, с которой когда-то ты был знаком. Та же врожденная подлость заставила тебя спровоцировать гражданку на незаконную помощь, оказание которой таким, как ты, категорически запрещено. Наверное, она сказала тебе, когда придет следующий самолет?
Вопрос прозвучал неожиданно.
Губы Хосефа Кайо раздвинулись.
Этой усмешке он отдал очень много сил.
Так много, что, наверное, пожалел об этом, потому что Дуайт одним взмахом стер усмешку с его запекшихся кровоточащих губ. Было видно, что только ненависть удержала журналиста на ногах.
– Дуайт, – негромко спросил Досет. – Что надо сделать, чтобы…
Дуайт улыбнулся. Он понимал майора с полуслова:
– Возьмите полевой телефон и прикрепите провода, куда следует…
– И что?
– Позвоните, и вам ответят!
– А законны ли такие методы допроса?
– Конечно, незаконны, – кивнул Дуайт. – Зато эффективны и не оставляют следов.
– Тогда начните… С туземца…
Я спокойна, сказала себе Анхела. Я вижу то, чего, в принципе, не должны видеть люди, но я спокойна. Я нашла спрайс. Она перевела взгляд на полупрозрачный браслет, все еще лежавший на столе почти под локтем майора, и у нее защемило сердце. Пересилив эту слабость, она заставила себя смотреть только на Кайо. Сбитый с ног и брошенный на «Лору» либертозо все еще пытался порвать металлические зажимы, плотно охватившие его запястья и щиколотки.
Бессмысленная борьба! Но таков был Хосеф Кайо.
У нас, подумала Анхела, не отрывая глаз от поверженного на «Лору» либертозо, такие люди уходят в далекий Космос. Там всегда можно найти дело по силам. Но у Кайо нет выбора. Три дня назад он был обессилен, измучен, но тогда он еще надеялся! Теперь надежды нет…
Три дня назад, вспомнила она, черная грозовая туча заволокла все небо.
Мощные молнии сухой грозы трепетали над лесами Абу. Страшная, черная сухая гроза. Она была похожа на грозу, погубившую опыт Риала. Но, глядя на ломающиеся в небе электрические зигзаги, на черные тени, угрюмо прыгающие по саду, Анхела чувствовала, что не только гроза заставляет сжиматься сердце.
Выглянув из окна, она увидела Кайо.
И увидела, как он упал. И не стала его окликать.
Если он сам добрался до виллы, подумала она, значит, он сам поднимется.
Кайо поднялся и снизу посмотрел на нее. «Сможешь влезть в окно?» – спросила она, радуясь тому, что Пито Перес, ее телохранитель, находился не рядом. Кайо тяжело перевалился через подоконник, запачкав его кровью, но не застонал и Анхела поняла, что он еще не решил, как ему следует вести себя с ней. Ему было больно. Очень больно. Его преследовали, ему не легко было решиться на подобный визит, он прекрасно представлял, как опасны последствия такого визита. Срочное переливание крови – вот в чем он нуждался, но Анхела могла только перевязать раны. Впрочем, и это было не мало. Пересилив тошнотворную боль, Кайо даже улыбнулся и кивнул на портрет, написанный Этушем: «Я еще не видел эту работу». И помрачнел: «Судьба художника в Тании незавидна».
«Этот портрет – шутка, – негромко пояснила Анхела, отвлекая либертозо от боли. – Этуш написал его по спору с доктором Шмайзом».
«Доктор Шмайз – достойный человек…»
За словами Кайо угадывалась тайная грусть, но этот неожиданный комплимент был чист, потому что был обращен к Анхеле, а не к доктору Шмайзу.
«Подожди, – негромко сказала она. – У тебя кровоточит рана. Сейчас я остановлю кровь». Она постаралась произнести это негромко, ненавязчиво. Она знала вспыльчивость Хосефа Кайо. Но, видимо, он и впрямь был совсем плох: ответил почти детской улыбкой. А когда повернулся, на нее дохнуло болезненным жаром.
«Ты останешься у меня, – сказала Анхела. – Ты давно не посещал виллу. – Она чувствовала, как сворачивается под бинтами кровь. – Ночью, если понадобится, можешь уйти».
«Ночь… – пробормотал либертозо. – В Тании любят ночь…»
«Смотри на ночь, как на самое начало отсчета, – улыбнулась Анхела. – В древнем Шумере новые сутки начинались с ночи…»
Кайо не понял Анхелу: «Прости, я не должен был приходить…»
Анхела читала мысли Кайо: он думал о ней. Как всегда, видя ее, он сходил с ума.
«У тебя ладонь, как лист сьяно», – сказал он.
Она улыбнулась. Либертозо давно сделали резные листья сьяно символами возрождения. Когда засушливым летом степи и леса Тании горят, кусты сьяно тоже сгорают. Но после первого же дождя мощные, уходящие глубоко корни дают тысячи и тысячи все новых и новых побегов. Глядя на Хосефа Кайо, туземца, привязанного к железной «Лоре», Анхела почему-то вспомнила пилота Кнайба. Он был груб. Он плевал на либертозо, он плевал на морских пехотинцев. Он на всех плевал. В этом мире, считал пилот Кнайб, каждый борется только за себя. Но внимание столь влиятельной женщины, какой была дочь банкира Ауса, несомненно, льстило пилоту. Он так сильно ощущал ее, что начинал чувствовать и свою значительность. К тому же он нисколько не лгал, называя себя лучшим пилотом Тании. Он не лгал, говоря, что справится с любым заданием. В такие сумрачные времена (Анхела прекрасно понимала это) только Кнайб мог пересечь на самолете закрытую границу Тании. Поэтому он спокойно пил скотч, красиво говорил о неподкупности неба, вспоминал знаменитых пилотов, которых знал, и не спускал с Анхелы жадных глаз. И Анхела видела: в черных подвалах его подсознания, как мерзкие черви, копошатся грязные унижающие ее мысли. Улыбаясь, потягивая скотч, пилот Кнайб думал об Анхеле уничижительно и был счастлив от того, что люди еще не научились читать чужих мыслей.
А оружие? – спросила себя Анхела. Как в самолет Кнайба попало оружие? Я ничего не знаю об оружии. Неужели она недооценила пилота? Неужели при всей его низменности он работал на либертозо?
Нет! Кнайб не работал на либертозо.
Таких, как он, можно только купить, значит, его купили.
Опытный пилот попросту решил подработать на доставке оружия.
В каких нищих карманах звенели собранные для пилота медяки… Это Хосеф Кайо ничего не мерил деньгами… Может, боялся… Боялся за меня… С того дня, как Кайо ушел к либертозо, он ни разу даже не пытался связаться со мной…
Она глянула на либертозо, поверженного на голую «Лору».
Я пришла в «камеру разговоров» за спрайсом. Я не думала, что они схватят и приведут сюда Хосефа. Мои планы нарушены. Два дня назад наручный браслет (спрайс) начал светиться. Это означало: ее ждут, следует уходить. И вот…
Сколько лет я веду игру? – спросила она себя. И ответила: почти семнадцать… Даже больше… Ни соблазн, ни усталость не вырвали меня из круга политиков, ученых, художников, бизнесменов Тании… Собственно, я и Кайо оттолкнула по той же причине: он мог помешать… А я не могла этого допустить…
А если бы это я лежала на «Лоре»? – подумала Анхела. Если бы это не у Кайо, а у меня тянуло плечо и резко, страшно ударяло болью под левую лопатку? Если бы это не он, а я все свои силы направляла на то, чтобы затаить, убить, спрятать в плавящемся от боли мозгу одну единственную, но такую важную фразу: «Запад Абу… Пять костров ромбом… Одиннадцатого… Пятнадцатого… Двадцать второго…» Смогла бы я поднять руку на человека?..
